И солнце взойдет. Она - Варвара Оськина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я поняла. Благодарю… благодарю за уделённое мне время. – Идиотская фраза из презентации вырвалась сама, но лишь вызвала грустный вздох у главы отделения.
– Мисс Роше…
– Когда?.. Когда вам пришёл отказ?
– Через три дня, после вашего письма, – немедленно откликнулся хирург, а Рене с тихим полувсхлипом-полусмешком запрокинула голову и с дикой улыбкой уставилась в потолок. Интересно, Тони решился на это в Торонто или когда вернулся?
– Ясно, – пробормотала она.
– Мисс… Доктор Роше, я уверен, всё объяснится и образумится.
– Разумеется, – вяло откликнулась она и кивнула. – Извините за беспокойство.
– Что вы! – немного нервно хохотнул О’Салливан, а потом неловко почесал затылок. – Такая неприятная ситуация. М-да. Не держите на нас зла, доктор Роше.
– Даже не думала.
Рене нашла в себе силы улыбнуться, пожала на прощание протянутую руку и направилась вглубь коридора, хотя не понимала, куда идет. Она бездумно шаталась по этажам больницы, едва не натыкаясь по пути на людей, которые в последний момент успевали отскочить в сторону. Но когда впереди неожиданно замаячили огромные двери центрального выхода, Рене рванула туда, словно безумная. Она сама не поняла, как толкнула тяжёлые створки и как вылетела на расчищенную подъездную дорожку. Но замерев посреди небольшой площади, набрала в грудь воздуха и завизжала. Звонко. Истерично. Полубезумно. И этот нечеловеческий крик отразился от красных стен, задребезжал в окнах, а потом рассыпался стаей перепуганных птиц. В него Рене вложила всю злость, всё разочарование и ненависть, потому что прямо сейчас она искренне ненавидела Энтони.
Дорога до Монреаля прошла в каком-то тумане, словно после того, как отгорели эмоции, на глаза лёг налёт копоти. Глядя на проносившийся за окном унылый пейзаж, Рене с некой иронией мысленно подпевала доносившейся из динамиков ABBA. «I had a dream…»Да, у неёбыламечта. Цель, которую из-за чужих, более важных хотелок швырнули в ведро. Она не знала, что будет делать – кричать? Ругаться? Требовать всё изменить? Одно было точно понятно – это конец. Ни работы, ни лицензии, ни мечты. Рене закусила губу и отвернулась от запотевшего окна.
На вокзал поезд прибыл ещё засветло, и оказавшаяся на улице Рене вдруг почувствовала, как в груди остро кольнули воспоминания. Именно здесь, в середине сентября они с Энтони повстречались впервые. Вон тот самый фонарь, а под ногами заснеженный тротуар, на который улетела гербера. Тогда внутри Рене ещё жило солнце, и хотелось сделать счастливым весь мир. Забавно, как много всего изменилось за каких-то полгода: маленькая девочка выросла, а солнце… Рене посмотрела на затянутое облаками снежное небо и зашагала в сторону монреальской больницы. Что же, солнце потухло.
В кабинете Тони было темно и пусто. Выключенная настольная лампа недвусмысленно сообщила, что Ланг ушёл, но валявшееся на диване пальто пообещало скорое возвращение хозяина. Так что Рене вынула ключ из замка, поудобнее перехватила брелок и медленно ступила в мрачное помещение. Щелчок выключателя показался неправильно громким и заставил поморщиться. Волнения не было.
Рене огляделась по сторонам и вдруг нехорошо усмехнулась. Она не появлялась здесь столько дней, но кажется, будто только вчера ещё занималась вот за этим столом. Даже бумаги лежали в том же правильном беспорядке, в каком она их оставила, пока готовилась к конференции. Высилась стопка учебников, на одной скрепке держалась парочка карандашных набросков для будущих акварелей, а со спинки стула свешивался брошенный впопыхах халат. В тот момент Рене спешила на вызов и даже не думала об аккуратности. Ну а Тони… Тони, видимо, так ничего и не трогал. Даже пыль ровной серостью покрыла стол и пустые полки. Впрочем, вот это, как раз, так ожидаемо.
Осторожно пристроив рядом с чёрным пальто Энтони свой рюкзак, Рене расстегнула куртку и уселась на край стола. Что-то подсказывало, ждать осталось недолго. И действительно, не успела она изучить один из валявшихся эпикризов, как дверь распахнулась, и на пороге возник злой доктор Ланг. Он плечом прижимал к уху свой телефон, пока с явным неудовольствием внимал тараторившему собеседнику. И Рене успела расслышать что-то о «недопустимости поведения», а ещё о «конфузе», прежде чем Тони поднял голову и наконец-то её заметил. Последовала короткая пауза, а потом Ланг невоспитанно сбросил звонок.
– Ну, здравствуй, – усмехнулась Рене, глядя на замершего Тони, и, когда ответа не последовало, лениво заметила: – Разговаривал с Оттавой? Можешь избавить себя от лжи. Я узнала голос.
– О’Салливан обеспокоен тем, что случилось. Считает, ты отреагировала излишне эмоционально…
– А ты полагаешь, мне следовало смеяться от счастья? – сардонически протянула Рене.
– Нет.
– Вот и славно.
Энтони промолчал. Наверное, он впервые не пытался шутить или спорить, просто стоял и терпеливо ждал, что Рене сделает дальше. А она бросила на стол уже неинтересные бумаги и вдруг спросила:
– Как ты узнал дату? Тебе кто-то сказал? Или Фюрст оказал неоценимую дружескую услугу, забыв о своих обязанностях главы резидентуры?
Её брови взлетели вверх, пока она ждала хоть какого-нибудь пояснения. Надежда, что это всё подстроил не Тони внезапно стала почти осязаемой вопреки всем доказательствам. А вдруг, он не хотел? Вдруг, это сделал кто-то другой? Но Ланг молчал, и тогда она не выдержала. Резко соскочив на пол, Рене одним широким движением смела всё со стола и заорала:
– Говори же! Ну? Кто?! У тебя язык отнялся? Парализовало? Или настолько совесть заела, что сожрала половину речевого аппарата? Просто скажи уже! Давай!
Она тяжело дышала и почти безумно смотрела на невозмутимого Энтони, чьё равнодушное лицо вызывало жуткое желание стереть его напрочь, снести к чертям нос, выколоть глаза и порвать большой рот!
– Никто, – наконец ровно проговорил он, и Рене задержала дыхание.
Она неподвижно стояла минуту, а может быть, две, прежде чем ощутила, как резко схлынули все волны бешенства. Ничего не осталось. Ни надежды, ни злости. Только разочарование.
– Мне не нужно было ничего узнавать, – неожиданно продолжил Ланг. – Я понял всё сам. В Торонто ты ясно обозначила свою позицию.
– Но зачем? – непонимающе прошептала Рене. – Зачем?
Тони не ответил. То ли не знал причин, то ли не хотел о них говорить, то ли просто обиделся на игрушку, которая вдруг попыталась сменить хозяина. Последняя мысль оказалась настолько невыносимой, что, подхватив валявшийся на диване рюкзак, Рене вплотную подошла к Лангу и заглянула в напряжённо следившие за каждым движением глаза.
– Каково это? – выплюнула она. – Каково это, а? Знать, но всё равно делать больно
