И солнце взойдет. Она - Варвара Оськина

– Рене…

– Ох, отвали! – пробормотала она и направилась к выходу.

– Подожди.

Энтони попытался ухватить её за руку, и ошарашенная подобной наглостью Рене резко обернулась.

– Ради чего? Чтобы выслушать от тебя новые сентенции о моём предательстве?

– А разве, это не так?

– Разумеется. Как же иначе, ведь твоё мнение априори единственно верное. – Она покачала головой. – Ты добился своего. Поздравляю. Избавился от меня, как и хотел ещё осенью. Так пойди и обнимись во славу этого со своим внутренним ублюдком. В конце концов, у него-то сегодня праздник!

Слёзы попробовали брызнуть из глаз, но Рене стремительно отвернулась и быстро зашагала прочь из кабинета.

– Да подожди же! Куда ты собралась? Хватит устраивать драматичные бегства! Я сыт ими по горло.

– Вот и прекрасно! Напомню, ты сам меня уволил! – сардонически хмыкнула Рене на весь коридор, чем невольно привлекла внимание окружающих. В час вечерней пересменки в отделении было, как всегда, людно.

Сцепив зубы и покрепче сжав в руке ключ, она двинулась сквозь толпу. И, судя по тяжёлым шагам за спиной, Ланг не отставал.

– Я всего лишь не хотел, чтобы ты ехала в эту грёбаную Оттаву! – прорычал он. – К чему тратить на неё время, если…

– Если ты сам всё устроил? – Рене резко остановилась, медленно выдохнула и повернулась к замершему позади Тони. Она смерила его взглядом и покачала головой. – Господи! А ведь ты даже не понимаешь, что натворил. В твоей голове всё так стройно и правильно, ни грамма сомнений или хотя бы зародыша совести. Чёрт вас возьми, доктор Ланг… Что же вы за чудовище?

– Всё высказала? – процедил Энтони. – А теперь послушай меня. Без лицензии тебя никто не возьмёт и заниматься с тобой не будет. Куда ты пойдёшь? Обратно к своим уголовникам? Блестящие перспективы!

– А тебя это уже не должно волновать!

– Прекрати! Прекрати разыгрывать трагедию и усмири свою глупую гордость! – вдруг заорал Ланг и попробовал было снова схватить за руку, но Рене увернулась и отступила, случайно налетев на моментально всколыхнувшуюся группу студентов. – РЕНЕ! Хватит! Прекрати, чёрт тебя дери!

Но она лишь оскалилась и чётко произнесла:

– Знаешь, что. Ищи себе другую высокоинтеллектуальную шлюху с функциями ассистента, а меня оставь в покое.

Ну а дальше, словно в дешёвом театре, последовал приглушённый вздох публики. Рене видела, как напряглась челюсть Тони, заметила дёрнувшуюся под глазом мышцу, даже услышала скрежет стиснутых до судороги зубов. И потому, конечно же, не упустила бешеный взгляд, которым он наградил стоявшую в стороне Хелен. Но медсестра лишь равнодушно пожала плечами и отвернулась, отчего Рене разразилась больным смехом. Какой цирк!

– Ты прекрасно знаешь, что это не мои слова. – В герметично тихом коридоре голос Тони прозвучал особенно фальшиво, и Рене хмыкнула. – Но, вижу, особых возражений нет. Так что я снова спрашиваю, куда ты пойдёшь? Будешь работать ассистентом на побегушках в каком-нибудь частном кабинете? Или вернёшься домой? Наверняка уже подыскала парочку вариантов. Господи, Рене! Очнись! Ты даже там никому не нужна, девочка, которая считает открыточки от родителей нормальным подарком.

Переход на её личную жизнь оказался настолько резким, что Рене недоумённо нахмурилась. Ладони с зажатым в них брелоком мгновенно вспотели, когда Ланг затронул самую опасную тему. Очевидно, он исчерпал свои аргументы, раз дошёл до такой низости. Но Рене не собиралась кормить его эго. Вместо этого она отвернулась и зашагала в сторону лифта, молясь, чтобы Ланг наконец-то заткнулся. Но он не унимался и следовал за ней попятам.

– Никогда не задумывалась отчего так? – прошипел он. – Никаких подарков. Никакого общения. Ничего. Ты действительно дура или просто боишься признаться, что на самом деле никто? Подобранный в какой-то деревне подкидыш. Очередной эксперимент по спасению у двух полоумных врачей, о котором они тут же забыли, как только тебе перестала угрожать голодная смерть. Тебе был уготован приют, если бы старику Роше не захотелось живого питомца…

– Замолчи.

– Даже странно, что со своей страстью к правде ты не помышляла спросить или просто подумать…

– ЗАТКНИСЬ! – вдруг завизжала Рене то ли от испуга, то ли от бешенства, а потом шарахнулась в сторону, когда Энтони стремительно шагнул к ней навстречу.

Расширившимися в панике глазами она смотрела в его бледное лицо и боялась моргнуть, словно пока ещё можно было всё изменить… Словно это простое движение окончательно убедит, что стоявший перед ней человек низок и жалок.

«Ты боишься, Тони? Тебе страшно, что я уйду? Ты поэтому хочешь стереть все мои тропки?»– мысленно прошептала Рене. Она не хотела верить. О, нет. Нет-нет-нет! Это всё глупая ложь и манипуляции! Рене отчаянно пыталась убедить себя в этом, хотя уже понимала, что Тони не врал. Тем самым чутьём она чувствовала его искренность. Впервые он был с ней до конца честен! И когда Рене ощутила, с каким извращённым самодовольством Энтони договорил свою правду, она захотела оглохнуть.

– Что они готовы сделать для тебя, чего не дал я? – прошептал он, подойдя близко-близко. – Из-за чего ценишь их, а не меня? Почему предпочитаешь сбежать к тем, кто давно забыл о тебе, когда вот он я, здесь! Ты же знаешь, я прав. Знаешь! Всегда знала, не отрицай. Потому и рисовала свои дурацкие акварели, создавала иллюзию. Специально врала себе, а теперь испугалась правды.

– Не говори ничего. Просто замолчи! – Рене зажмурилась и затрясла головой. Всё это ложь… ложь… ложь…

– Прекрати обманываться. Прекрати придумывать себе мир! Всё ведь так просто, если взглянуть со стороны. Чарльз никогда не стал бы тебе отцом. Он любил тебя лишь за возможность реализовать свои комплексы и навязать мечту, которая даже была не твоя! Ты ведь сама знала, что сгниёшь в Оттаве, погребённая под не своим именем, не своей жизнью и не своей целью! Ты не любишь это, не можешь любить! Это всё придумано, а ты и рада уверовать! И, конечно, ты знаешь, что именно ждёт тебя, если вернёшься в Женеву. Забвение, Рене! Ты никто, но так привыкла мнить себя чем-то, что в конце концов всё равно приползёшь ко мне! За чувством нужности! И я…

– Ненавижу! – неожиданно прошептала она, Тони прервался.

Он растерянно отступил, а Рене попыталась совладать с собственной яростью и успокоиться, но безуспешно. Та пробивалась наружу сквозь стиснутые зубы и дрожавшие губы. Это было уже чересчур – родители, Чарльз, её мечта. Господи! Слышать правду, от которой бежала так долго оказалось удивительно больно. И страшно.