Русский струльдбруг (сборник) - Геннадий Прашкевич

«Но роман – это всего лишь роман».

«Не забывайте, его прочтут многие. Он не закончен, но он уже существует. В тысячах умов, заглянувших в его начало. А история – это коллективное сознание, сколько можно повторять это. По-настоящему существует и развивается только то, что существует и развивается в коллективном сознании. Начало вашего романа прочли многие. Вопросы к вам копятся. Уйдет ли майор из города? Спасется ли профессор Одинец-Левкин? Доберется ли он до Шамбалы? Вдруг воплощенные вожди Страны счастливых действительно захотят поделиться известной им лучевой энергией с воплощенными вождями партии? Неважно, как вы ответите. Главное, ответить. Дописывайте свой мир, он войдет в учебники какого-то другого времени, как в нынешние учебники вошли нелепые прошлые летописи, книги, партийные документы, дознания секретных служб. Профессор Одинец-Левкин, майор Каганов, сержант Дронов, Лиса, ночной городок с рабочим клубом, парками, тайной тюрьмой – благодаря вам это уже вошло в сознание многих. Поставьте последнюю точку, соберитесь с силами, иначе все рассеется, как морок. Мы окружены бесчисленными мирами. Они все время возникают и возникают. Их мириады, этих миров – досказанных и недосказанных. Можно смеяться над доктором Григорием Лейбовичем, но, может, ченнилинговые каналы как раз и являются необходимыми переходами из виртуальных миров в миры реальные и обратно. Сложные, долгие ходы между множественными мирами. Разве не обидно? Вы строите, а ублюдки и халтурщики вновь и вновь нарушают гармонию, заводят нас в лабиринт. Допишите роман, прошу вас. Допишите ради… – Она улыбнулась. – Ну, хотя бы ради Коры… – Теперь ее выцветшие глаза смеялись. – Пусть хотя бы в вашем мире герои найдут то, что они искали. Пусть мой брат доберется до Ойротии, не препятствуйте ему. Пусть Лиса останется при нем. Пусть профессор Одинец-Левкин увидит Шамбалу…»

«А если я не смогу? Если я совсем разучился?»

«Тогда грош вам цена, – костенурка хищно оскалила белые великолепные зубы. – Тогда вас забудут. Вас будто не было, понимаете? Оставайтесь в ничтожестве. Придумывайте свои никчемные игры, переписывайте чужие книжки, оставайтесь главным свойством пустоты! Ваши игры и книжки в каждом магазинчике. Даже музыка врет, а раньше этого не умели. – Она кивнула презрительно. – Я сделала все, чтобы подтолкнуть вас. И Кора пыталась. И Лиса, бледная, жалкая немочь, пыталась вас подтолкнуть. И эта миленькая капитан милиции Женя Кутасова, и майор Каганов, и несчастный карлик с затылком, обросшим мхом, и все, все, даже плохие девчонки из «Кобры», пытались вас подтолкнуть. Теперь вы имеете права ссылаться на отсутствие памяти, Сергей Александрович, кто, собственно, помнит историю? Может, мы и ничтожества, но мы придуманы вами. Так не оставляйте нас в конце пути, не обрывайте дыхание. Забросьте в мутное коллективное сознание мысль о том, что мы были, что мы есть, что прекрасное и дурное всегда рядом, что другая жизнь всегда возможна и так же всегда следует добиваться цели».

«А если я не смогу?»

Конкордия Аристарховно холодно усмехнулась:

«Тогда придут падальщики. Они с удовольствием допишут вашу историю. В своем варианте, конечно. Они отдадут профессора Одинца-Левкина моему неутомимому брату, а бедную Кору – сержанту Дронову. Вы хотите, чтобы я еще и с ним жила? Мало мне полковника СС и оливкового советника? Паша все ваши начинания превратит жалкий альтернативный роман. Наслаждайтесь, наслаждайтесь моим городом! Если вы не сможете, если вы не продолжите свою работу, люди запомнят именно Пашины кривляния, а вы так и сгорите безвестно в своем вонючем ночном самолете и, воплотившись в смердящего пса, скуля, побежите под ногами лошадей».

«Но зачем вам все это?»

«Я хочу прожить свою жизнь».

Конкордия Аристарховна помолчала. Потом сказала:

«Помогите моему брату уйти. Пусть он пересечет пустыню. Он спас меня. Пусть в самом наихудшем варианте, но все-таки спас, и в ответ я тоже хочу спасти его. Пусть он доберется хотя бы до озера Джорджей Пагмо. Это не подсказка, это отчаяние. Если не до Шамбалы, то пусть он доберется хотя бы до озера Джорджей Пагмо. Там жить нельзя, нет никакой растительности, только со стороны Шамбалы доносятся приятные звуки. Но если искупаешься, если вода озера коснется твоего тела, ты попадешь в рай. А если отопьешь чистой воды озера, будешь освобожден от последствий грехов на последующие сто жизней. Даже зверь, искупавшийся в озере, попадет в рай. Мир устал от страданий. Доведите героев хотя бы до озера».

Когда ты захочешь плакать, позови меня.

Я не обещаю тебя утешить, но поплачу вместе с тобой.

Если однажды ты захочешь сбежать, позови меня. Вряд ли я уговорю тебя остаться, но мы можем сбежать вместе.

Если однажды ты никого не захочешь слушать, позови меня. А если позовешь и я не откликнусь, поспеши ко мне, наверное, в этот момент я в тебе очень нуждаюсь.

Не иди впереди меня – я могу не успеть за тобой.

Не иди позади меня – ты можешь отстать от меня.

Иди рядом.

(Save)

В транзитном зале домодедовского аэропорта, где пассажиров продержали почти час, я изрядно нагрузился пивом. Намгийг тойрон гарах. Обойти болото нереально. О романе я больше не думал. Мне хотелось домой. У меня дома круглое кресло, которое я люблю. Сесть у окна, смотреть на небо, слушать, как внизу догоняются пацаны и взвизгивают девчонки. Закрыть глаза, не думать ни о чем.

«Почему вы все-таки вернулись в Россию?»

«Потому что я – часть вашей души», – ответила костенурка.

Ну да. Все они были моим продолжением. Это я вел караван и отвечал майору Каганову, и был профессором Одинцом-Левкиным, задавал ему вопросы, и бил его по ушам двумя папками. Это я был Корой, Лисой, сержантом Дроновым. А они все были частью моего сознания, нет, они были самим моим сознанием, и ничего изменить или придумать в этом я не мог. Люди – рассада, разбросанная по планете. Что из нас вырастет?

Я пил кофе, улыбался костенурке и прислушивался к мыслям немногих посетителей.

В универе тоска. Мысли в общем небогатые. Интересно, приедет он завтра или опять облом? И еще что-то такое же – сплошные мелочи, ерунда, невнятная каша, правда, кипящая, ворочающаяся, споро булькающая в едином мировом котле. Я будто заглянул за край мира. Вот только что сиял надо мной привычный хрустальный свод, на нем смеялись цветные звезды, желтела Луна – все, как полагается, чистенько и красиво. А Конкордия Аристарховна подтолкнула меня, и я прошиб головой хрустальный свод. Осколки еще нежно звенели, а я уже по пояс высунулся в пустоту, главным свойством которой был так долго.