Русский струльдбруг (сборник) - Геннадий Прашкевич

Минуту подождав, профессор поднялся.

Он знал, что дежурный за дверью прислушивается.

Но профессор не мог больше ни минуты усидеть на привинченном к полу табурете. Его трясло от предчувствий. Где Лиса? Как выйти из этого кабинета? Почему майор оставил меня, да еще и прикрикнул на дежурного? Если я не вернусь на восток, Шамбала вновь растает в смерчах, в песках, развеянных солеными ветрами. Там среди пустыни – скалы. Там узкие проходы между скал верблюды стараются обходить стороной, но люди обязаны пройти через расщелины. Прошел – хорошая карма. Не прошел – плохая. Можно пробовать снова и снова. Ничего, что карлик жалуется. Воплощенные вожди Шамбалы легче поймут таких вот оборванных страдальцев, чем лихой кавалерийский эскадрон с шашками наголо.

Поддерживая спадающие брюки, Одинец-Левкин подошел к окну.

В таких штанах, в такой чудовищной гимнастерке я буду выглядеть нелепо.

Да и не попаду я на улицу. Стекло не разбить, защелки намертво укреплены. Даже Лиса, увидев меня, вскрикнет. Эти опорки, грязное тряпье. Но ведь караван ждет. Для чего-то интеллектуальные существа запредельного мира выбрали именно мое истощенное тело…

Ах, Рио-Рита!

Странно, но защелка окна была оттянута.

Раму легко открыть. Профессор задохнулся.

Это зов Шамбалы! Меня позвали! Сладкие запахи влажной теплой травы внезапно ворвались в кабинет. Смутные огни в колеблющихся просветах. Ночь теплая, душистая. Он испуганно обернулся. Нет, нет, эту негромкую музыку с улицы здесь никто не услышит. Он быстро, как мог, скинул с ног покоробленные опорки, пошевелил босыми грязными пальцами…

…в нашей юной стране был каждый счастлив вдвойне.

Снаружи никаких постов не оказалось.

«Ой!» – пискнула за кустом невидимая девушка.

«Отвали, придурок!» – оттуда же донесся мужской голос.

Профессор, счастливо фыркая, отвалил. Шамбала позвала. Он торопился.

Нет, он не строил иллюзий. Еще немного и парк заполнится злыми голосами. По всем уголкам парка, рассыпаясь по дорожкам, побегут вооруженные чекисты. Уйти в таком виде невозможно.

Ах, Рио-Рита!

Через час…

Ну, через два…

Меня все равно схватят…

Меня все равно и всенепременно схватят…

Если, конечно… Профессор никак не мог в это поверить… Если, конечно, мой побег не подстроен самим майором…

Шепот кармы

«Возьмите конверт. В нем листы, выдранные из вашей тетради».

Я вспомнил! Увидел выдранные листы и вспомнил! Пустая, отдохнувшая за годы память вдруг наполнилась гулким шумом, музыкой, гудками автомашин. Пять лет назад! Тот самый день! Последний день прежней – до самолета – жизни! С Колей и Ларионычем мы вылезли из полуподвального кафе на уютной питерской улочке Рубинштейна. Дыхание сбивалось. Рукопись надежно лежала в кейсе, рабочую тетрадь я заткнул в карман куртки.

Я вспомнил все необыкновенно отчетливо.

Вечер, свет фонарей, дивный отблеск на кривом стекле пробежавшего мимо «мерса».

…вам бы пошли священные бусы дзи.

…те, что выкатываются из земли при обработке полей?

…ну да. Их считают пометом небесной птицы. Но на самом деле это шарики отвердевшей молнии.

Мы только что обсуждали этот мой текст. Нам не хватило четырех часов, проведенных в кафе, к тому же Коле мой текст активно не понравился. «Отпусти профессора, – густо дышал он водочными парами. – Отпусти старика, пусть топает в Страну счастливых. Стряхни с него этих энкэвэдэшников, как клещей, его же позвали».

«А майор?»

«Плюнь на майора!»

«Легко плевать на мертвых львов».

«Не на мертвых, а на дохлых, – с наслаждением вмешался Ларионыч. – И не на львов, а на шакалов».

«Хулээй. Подождем».

«Но зачем писать такой большой роман, выводить кучу героев, а потом всех сразу превращать в лагерную пыль?»

«Разве в жизни так не бывает?»

«Бывает. Но профессора позвали».

К главам романа, уже напечатанным в журнале, Коля и Ларионыч отнеслись снисходительно, даже с одобрением, даже с настоящим одобрением, но наброски последней главы их категорически не устроили.

«Долой открытые финалы! Открытый финал – прибежище труса!»

«Ладно, – отбивался я. – Вот сегодня прилечу домой и подумаю».

«У тебя времени мало. Через неделю текст должен быть в редакции».

«Мне хватит. Целая неделя впереди!»

«Не целая, а всего одна».

Не глядя на Конкордию Аристарховну, я молча перелистывал выдранные из тетради листы. Ну да. Линия отрыва в тетради точно соответствовала линии отрыва переданных костенуркой страничек.

Майор Каганов перевел взгляд на оживший телефон.

Дело партии не бить, а спокойно готовить людей к новой счастливой жизни.

Многие этого не понимают. Многие не умеют жить счастливо. Они всячески мешают другим. Таких надо перековывать, думал майор Каганов, тревожно глядя на оживший телефон. Каждая пчела должна приносить мед. Дети должны ходить строем и читать Пушкина. Никакого мата, только добрые слова. Если мы поставим радиостанцию в Калапе, известия о том, как мы ярко, весело и хорошо живем, достигнут абсолютно всех стран мира. Даже профессор Одинец-Левкин бросит секцию своих астрономических мироедов… черт, мироведов… и начнет разъяснять детям пролетариата неведомые, но полезные тайны. Профессор напрасно думает, что в органах работают только такие, как сержант Дронов. Это не так. В органах много грамотных людей, иначе профессор Одинец-Левкин не получал бы в камеру книг, которые с головой выдают ход его мыслей. «Когда возникла Каббала» Л. Филиппова, «Астральная основа христианского эзотеризма первых веков» Д. Святского, «Зеленый луч в древнем Египте» А. Чикина, «Астрономия и мифология» Н. Морозова. С мерами пресечения в данном случае, к счастью, не запоздали. Сигналы о неправильных настроениях в кружке мироедов… черт, мироведов… поступали давно. Лиса, конечно, не принимала участия в спорах, которые велись в доме профессора, но не раз жаловалась на странности отца. Любила, но жаловалась. Кажется, Дмитрий Иванович считал себя чуть ли не Бодхисатвой. Вот дошли до чего! Обыкновенный пожилой соцвред начинает выдавать себя за идеальное существо, выступает в роли наставника и образца для других людей, готов вести их…