Она и Аллан - Генри Хаггард

Умслопогаас нежно приветствовал Зиниту, но мне показалось, что в его обращении звучала неискренность. Сначала она кротко разговаривала с ним, но когда узнала все, что случилось, ее слова стали резкими, и она начала бранить меня и с гневом накинулась на Умслопогааса.

Все это случилось много лет назад, а недавно я слышал, что Умслопогаас бежал на север и стал на всю жизнь бездомным бродягой, и случилось это также из-за женщины, которая предала его и обвинила в убийстве Лусты, бывшего подобно Галази его названым братом. Не знаю, как все это случилось, но этот сильный и свирепый человек страдал той же слабостью, как и дядя его Дингаан, слабость эта погубила его, и я больше никогда не увижу своего питомца.

Итак, отец мой, мы сидели вдвоем молча в хижине, как вдруг мне показалось, что на тростниковой кровле копошится крыса.

Я снова заговорил:

— Умслопогаас, наконец настал час, когда я должен сообщить тебе тайну, которую я скрывал с самого дня твоего рождения!

— Говори, отец! — отвечал он с удивлением.

Я подкрался к двери хижины и выглянул из нее. Ночь была темная, и никого не было видно или слышно вокруг, из предосторожности я обошел хижину. Отец мой, когда тебе придется сообщать тайну, не поддавайся так легко обману. Недостаточно осмотреть все кругом и позади. Осмотри пол и огляди крышу, приняв все эти предосторожности, уходи оттуда и в другом месте сообщи свою тайну. Зинита была права, я глупец, несмотря на свою мудрость и седые волосы. Если бы я не был глупцом, я бы выкурил крысу, забравшуюся на кровлю, прежде чем стал говорить. Крыса та была Зинита, которая влезла на кровлю и лежала там в темноте, приложив ухо к дымовому отверстию и прислушиваясь к каждому нашему слову.

— Слушай, — сказал я, — ты не сын мне, Умслопогаас, хотя с детства называл меня отцом. Твое происхождение более знатно, Убийца!

— Я был доволен своим отцом, старик, — возразил Умслопогаас, — происхождение мое казалось мне достаточно почетным. Скажи мне, чей же я сын?

Я нагнулся вперед и прошептал, но, увы, недостаточно тихо:

— Ты сын умершего Черного, ты происходишь от Чаки и Балеки, сестры моей!

— Следовательно, я все же остаюсь в родстве с тобой, Мопо, и радуюсь этому. Кто мог подумать, что я сын этого человека-гиены? Может быть, поэтому я подобно Галази люблю общество волков, хотя не чувствую в сердце никакой любви к отцу своему и его дому!

— У тебя мало причин любить его, Умслопогаас, ведь он убил твою мать, Балеку, и хотел убить также и тебя. Но все же ты сын Чаки!

— Я вижу, что для того, чтобы узнать в толпе своего отца, надо иметь зоркие глаза, дядя. Припоминаю теперь, что когда-то слыхал уже этот рассказ, хотя давно забыл его!

— От кого слыхал ты этот рассказ, Умслопогаас? Еще недавно знал обо всем этом только один человек, остальные давно умерли. Теперь известно нам обоим! (Отец мой, я не подозревал о третьей.) От кого же ты узнал всю правду?

— Узнал я правду от мертвого. По крайней мере Галази Волк слыхал этот рассказ от мертвеца, который сидел в пещере на горе Призраков. Мертвец сказал ему, что вскоре явится на гору и станет его братом человек по имени Умслопогаас Булалио, сын Чаки. Галази повторил мне этот рассказ, но я давно забыл о нем!

— Видно, мудрость живет среди мертвых, — отвечал я. — Теперь тебя зовут Умслопогаас Булалио, а сегодня я объявляю тебе, что ты сын Чаки. Но выслушай меня!

И я рассказал ему все, начиная с минуты рождения, повторил слова его матери Балеки, когда я рассказал ей свой сон, и описал ее смерть, совершившуюся по приказанию Чаки, и величие, с которым она умерла. Умслопогаас заплакал, хотя плакать случалось ему редко. Когда рассказ приближался к концу, я заметил, что слушает он невнимательно, как слушает человек, в сердце которого зародился тревожный вопрос. Не дав мне договорить, он прервал меня:

— Итак, дядя Мопо, если я сын Чаки и Балеки, Нада-Лилия мне не сестра?

— Нет, Умслопогаас, она только твоя двоюродная сестра!

— Все же близкое родство! — заметил он. — Впрочем, оно не будет служить препятствием к браку между нами! — И лицо его стало радостным.

Тут я понял, что Умслопогаас любит Наду, и сказал ему:

— Нада еще не у твоих ворот и, может быть, никогда их не отыщет! Я желаю, Умслопогаас, чтобы ты правил страной зулусов по праву рождения. Хотя будто бы все складывается неблагоприятно, но мне кажется, что можно найти способ осуществить мою мечту.

— Каким образом? — спросил он.

— Многие из великих вождей, моих друзей, боятся и ненавидят Дингаана. Если бы они знали, что сын Чаки жив и сын этот — Убийца, они подставили бы ему свои плечи, чтобы, опираясь на них, он достиг власти. Воины чтят имя Чаки, он обращался с ними жестоко, но был щедрым и храбрым королем. Они не любят Дингаана: жесток он не менее Чаки, но дары его не так щедры, поэтому они с радостью приняли бы сына Чаки, если бы достоверно узнали о его существовании. Но в том-то и вопрос, что им пришлось бы положиться только на мое слово. Надо постараться убедить их!

Вскоре после этого Умслопогаас покинул меня и пошел в хижину Зиниты, своей инкозикази. Она лежала, завернувшись в одеяла, и, по-видимому, спала.

— Привет, супруг мой, — сказала она медленно, как бы только пробуждаясь. — Мне снился странный сон, будто тебя называли королем и все полки зулусов проходили перед тобой, приветствуя тебя, как короля!

Умслопогаас с удивлением взглянул на нее, он не понимал, слышала ли она что-нибудь или то был вещий сон.

— Подобные сны опасны, — отвечал он, — и тот, кому они снятся, хорошо делает, если молчит, пока они не сбудутся!

— Или не сбудутся! — возразила Зинита, и снова Умслопогаас с удивлением взглянул на нее.

После этой ночи я начал свою деятельность: выслал шпионов в краали Дингаана и от них узнавал все, что происходило у короля. Он хотел было собрать войско для нападения на народ Топора, но в это время до него дошла весть, что буры, числом пять тысяч всадников, направляются к его краалю. Поэтому Дингаан не мог выслать войска к Ведьминой горе, и мы, живущие в ее тени, пребывали там в покое.

В этот раз буры были разбиты, потому что Богоза, шпион, завел их в засаду. Убитых было немного, остальные отступили только для того, чтобы впоследствии вернуться снова, и Дингаан это понял. В то же время белые люди из Наталя, англичане, напали на Дингаана через Нижнюю Тугелу и были перебиты нашими воинами.

При помощи различных колдунов я наводнил страну всякими слухами, пророчествами и неясными предсказаниями и старался подействовать на умы дружественных мне вождей, посылая неудобопонятные вести и приготовляя их к пришествию того, кто скоро объявится им. Они слушали внимательно, но дело двигалось медленно, племена жили далеко друг от друга, а многие вожди находились в походах со своими отрядами.

Так шло время. Прошло много дней с тех пор, как мы вернулись к горе Призраков. Умслопогаас более не ссорился с Зинитой, но она ревниво наблюдала за ним, а он ходил угрюмый. Он все ждал Наду, а та не приходила.

Глава 30. ПОЯВЛЕНИЕ НАДЫ

Как-то ночью на небе светила полная луна, я сидел в своей хижине один с Умслопогаасом, и мы беседовали о своих планах, потом разговор перешел на Наду-Лилию, и он начал выказывать отчаяние, что девушка уже не вернется.

Вдруг среди полной тишины залаяла собака. Мы встали и выползли из хижины. Было поздно, и не мешало бы быть осторожным, собака могла лаять на шелохнувшийся лист, как и на отдаленные шаги идущего войска, которые она почуяла.

Нам не пришлось долго искать причину тревоги: перед нами стоял высокий стройный человек, который осматривал хижины, как бы не решаясь окликнуть живущих в них. В одной руке он держал ассегай, а в другой небольшой щит. Мы не могли разглядеть лицо этого человека, оно было в тени, изорванный плащ висел на его плечах. Видно было, что он хромал и стоял, выдвинув одну ногу. Мы выглянули из-за хижины, тень которой скрывала нас, незнакомец же не замечал нас. Он постоял немного, потом заговорил сам с собой; голос его был удивительно нежный, и мой чуткий слух уловил, что это голос Нады-Лилии, единственной оставшейся в живых из моих детей. Язатрепетал от радости, но, сделав знак Умслопогаасу, чтобы он скрылся в тени, сам выступил вперед и потребовал назвать себя. Нада боязливо молчала. Тогда я сорвал плащ, прикрывавший ее.