Убийца с крестом - Марсель Монтечино

— Это и есть спецподразделение по борьбе с вандализмом? — Молодой коп с недоумением огляделся и улыбнулся.

— Да, как видите, это не сортир, а помещение покрупнее. Если у вас ко мне дело, то изложите его. А если вы пришли поглазеть на роскошь моего офиса, можете уходить.

Юноша вошел и закрыл за собой дверь.

— Меня только что причислили к вашему персоналу. Похоже, что я и составляю весь ваш персонал. Вы ведь Джек Голд? Меня зовут Шон Замора. — Он протянул Голду руку, тот пожал ее, хотя и не сразу.

— Шон Замора? Как это вас угораздило заиметь такое имя?

Молодой полицейский улыбнулся еще шире. Выглядел он симпатично, был среднего роста, его светлые волосы были густы. При взгляде на его лицо возникало впечатление, что черты были нарисованы остро отточенным карандашом, а затем художник слегка размазал их большим пальцем.

— Это долгая история. Когда мы будем подыхать от тоски, я все вам расскажу.

— Здесь у нас будет много таких моментов, — пообещал Голд. — Ну, что же вы стоите там, «персонал»? Садитесь!

Замора сел.

— Расскажите, чем это вы так разозлили Гунца? — сказал Голд.

Замора рассмеялся.

— Откуда вы узнали?

— Иначе зачем бы вас сюда послали, приписали ко мне и поручили эту дерьмовую работенку? Так что же вы натворили?

Замора продолжал смеяться.

— Да так, ничего особенного.

— Э-э, вам удалось заинтриговать меня. Теперь я просто обязан выведать.

— Ну, — застенчиво начал Замора. — Вы знаете такой журнал — «Плейгерл»?

— Это который пидора покупают?

— Нет, это журнал для женщин.

Голд хохотнул.

— Ну, и при чем здесь журнал?

— Я был у них моделью.

— Как это?

— Ну, в композиции позировал.

— А просто, по-английски, вы можете изъясняться? — рявкнул Голд.

Замора вздохнул.

— Они меня фотографировали, а снимки публиковали.

— Что за снимки были?

— Ну, сами знаете.

— Значит, нагишом снимались?

— Ну, в общем... да.

— Прямо совсем в чем мать родила?

— Ну, не совсем все-таки.

— О?

— На паре фотографий я снят с кобурой на плече.

Голд удивился.

— Вот это да! Такой имидж полицейского не совсем совпадает с идеалом Гунца; не так он представляет своих орлов в синей форме.

— Пожалуй.

— И сколько же вам заплатили за эту... композицию?

— Полторы тысячи.

— Полторы тысячи? Не слишком ли мало за всю потерянную карьеру?

— Не совсем вас понял, — озадаченно сказал Замора.

— Копы, на которых у Гунца зуб, никогда не получают повышения. Неужели вам это неизвестно, детектив Замора? Это же аксиома департамента полиции Лос-Анджелеса. А я — живое доказательство этой аксиомы.

— О, Гунц может идти на... Я вовсе не намерен долго ходить в полицейских.

— Вот как?

— Да, я ведь актер. У меня и членский билет ассоциации имеется. В июне я играл в «Сладком запахе разложения» в театре «Коллборд». В «Таймс» появились восторженные отзывы о моей игре. Не видели?

— Я не читаю театральных обозрений, — сухо ответил Голд.

— Как бы там ни было, я хочу взять месячный отпуск в декабре. Придется изрядно экономить: хочу поехать на съемки фильма в Мексику. Ленту должны отснять за двадцать один день. Работа будет зверская. Придется грызть землю зубами, но я во что бы то ни стало должен получить роль.

— Как угодно, — сказал Голд.

— Мой агент раздобыл мне эту работу в «Плейгерл». Они лепят из меня нечто среднее между Эриком Эстрадой и Доном Джонсоном. И кроме того, я всамделишный коп.

— И когда наступит ваш звездный час? Может быть, уже сегодня?

Замора хмыкнул.

— Ну, сегодня — едва ли.

— Значит, у вас найдется немного времени на работу в полиции со мной?

— Полагаю, что могу втиснуть вас в свое расписание, — осклабился Замора.

Голд встал, перекинул через плечо пиджак. Замора поднялся вслед за ним.

— Вы всегда при пиджаке и галстуке, лейтенант? — спросил Замора, когда они шли по коридору.

— Коли уж нам придется работать вместе, называйте меня Джеком. Нет, не всегда. Я просто помешан на ярких нейлоновых рубашках. Мы, старики, все носим такие.

Замора взглянул на Голда.

— Вы знаете, Джек, работать с вами — большая честь для меня. Я много наслышан о вас.

Голд отмахнулся.

— Это для меня честь с вами работать. — Они подошли к лифту. Голд нажал кнопку. — Человек, умудрившийся стать врагом Гунца в столь юном возрасте, достоин наивысшего уважения. Кстати, откуда Гунц узнал об этих фотках в «Плейгерл»? Что-то не похоже, чтобы он выписывал такой журнал.

Двери лифта открылись.

— Он — нет, а вот Черри Пай, наверное, выписывает.

Голд вопросительно посмотрел на Замору. Они вошли в кабину лифта. Замора подмигнул:

— Когда я уходил из кабинета шефа, она назначила мне свидание.

По пути к машине Голд неудержимо хохотал.

2.26 дня

Член городского совета Оренцстайн уже заканчивал пресс-конференцию на ступеньках Центра «Вест-Коуст», принадлежащего студиям «Холокост», когда Голд и Замора вылезли из машины на другой стороне улицы.

— Итак, — говорил Оренцстайн (полицейские тем временем приближались к небольшой группе репортеров и операторов), — будем надеяться, что благодаря конкретным действиям, которых мне удалось добиться, с помощью вновь созданного спецподразделения по борьбе с вандализмом и объединив усилия всех граждан Вест-Сайда, нам удастся остановить этот ужас. Нельзя допускать повторения в нашем городе подобных безобразий. Благодарю за внимание.

После жидких аплодисментов техники начали сворачивать кабели и упаковывать камеры.

— Эй, — прошептал Замора. — А как же вы? Вы же и есть спецподразделение. Разве он не представит вас публике?

Голд покачал головой.

— В последнее время я и так слишком часто попадаю в новости.

Замора понимающе кивнул. Оренцстайн — он был занят тем, что обменивался рукопожатиями со своими немногочисленными сторонниками, — заметил Голда в толпе и еле заметно мотнул головой в сторону стальных дверей Центра. Извинившись, он покинул своих слушателей, поднялся по ступенькам и скрылся внутри.

— Пошли, — сказал Голд. — Зайдем внутрь.

В высоком холле Центра было темно и прохладно. Стены из грубого камня были украшены сталью, в центре был фонтан — вода стекала по медной скульптуре. Участок стены за столом администратора был занят полуабстрактной фреской — скорчившиеся в агонии лица и тела. Фигуры были в полосатой лагерной униформе.

Оренцстайн в окружении своих коллег стоял пол фреской. Оторвавшись от них, он взял Голда под руку и отвел его в тихий угол — подальше от Заморы и всех остальных.

— Вы — Джек Голд. Позвольте представиться: Харви Оренцстайн. — Они пожали друг другу руки. — Поздравляю вас с назначением на пост начальника спецподразделения. Я настаивал, чтобы назначили выдающегося офицера-еврея. Вы подходите как нельзя лучше.

— По правде говоря, господин советник, я не уверен, что это назначение достойно поздравлений.

Оренцстайна такой ответ озадачил.

— Что-то я не пойму, куда вы клоните.

Голд пожал плечами.

— Видите ли, господин советник, все это чушь. Вы делаете из мухи слона.

— Неужели? — натянуто спросил Оренцстайн.

— С моей точки зрения, мы имеем дело с двумя случаями мелкого вандализма, между собой никак не связанными.

— Ущерб, нанесенный автомобилям, составил четверть миллиона долларов — и это, по-вашему, мелкий вандализм, лейтенант?! — Оренцстайн возмущенно засопел.

— Согласен. Случай пустяковый, но дорогостоящий. Но зачем вы устроили весь этот цирк: телеоператоры, пресс-конференции, спецподразделение? Ведь из-за всего этого акты вандализма не прекратятся, а, наоборот, будут продолжаться до бесконечности: тем, кто безобразничает, только этого и надо. Громкая слава, целая мегилла[58], устроенная средствами массовой информации. Это и есть первая побудительная причина для их «деятельности». Лучше всего было бы ничего не предпринимать, и все это быстро прекратится, завянет само собой.

— Значит, вы считаете, что люди, которые натворили все это, не особенно опасны?

— Вполне возможно.

— И полагаете, что нам надо просто замять весь этот инцидент?

— Вот именно. А не впадать из-за этого в паранойю.

Оренцстайн помрачнел, его губы сжались в суровую линию.

— Просто не верится, что я слышу это от офицера полиции. Более того, от офицера полиции — еврея.

Голд вздохнул.

— Послушайте, господин советник, когда я поймаю этих подонков, я им ноги переломаю. Однако ваши действия приведут лишь к тому, что будет всплывать все больше и больше этого дерьма.

— Я и намереваюсь заставить его всплыть, лейтенант. Как можно больше этого дерьма, все это дерьмо! Я посвятил свою жизнь борьбе против фанатизма и неравенства любой окраски и вывожу этих подонков на чистую воду, где бы я ни находил их. И если антисемитизм поднимает свою отвратительную голову в моем округе, в моем городе, я не успокоюсь, пока все его очаги не будут найдены и уничтожены, уж поверьте мне!