Письма к Тому - Алла Демидова

Письмо Тома

10 декабря 1998 г.

Дорогая Алла! Когда я прочитал о твоей болезни, я еще раз, лучше чем прежде, понял – до какой степени твоя жизнь была под угрозой. Операция на желчный пузырь теперь у нас довольно простая. Я ее перенес, когда был молодым, когда люди часто умирали от этого. Слава Богу, что ты реагировала так быстро, и тебе повезло найти хорошего доктора. Я вообще не хотел бы быть больным в России и, может быть, в других странах. Надо болеть дома. Очень важно иметь под рукой хорошего доктора. А кроме желчного пузыря нашли еще что-нибудь? Ты была очень сдержана в письме. Ты храбрая! И ты еще успеваешь после этого сниматься и играть эту жену Александра I. Где берешь силы? То, что ты и другие работали без денег – это не только ваша самоотверженность, но еще и факт страшной экономической ситуации в вашей стране. Твоя болезнь, крах банков, усталость, близкая смерть – все это огромный «момент» в твоей жизни. Ты станешь по-другому относиться и к себе и к людям, я в этом уверен. (М.б., такой же «шок» испытывала бедная жена Александра I, когда узнала в Таганроге, что хочет сделать ее муж?)

Ты знаешь, я тоже играл в «Каменном госте» Пушкина в любительской постановке в Гарварде лет 40 назад. Но все еще слышу размеренный ритм моих строк.

Слава Богу, что ты могла долечивать твои «болезни» в Montreux. Пожалуйста, Алла, держись!

Я каждое лето езжу в Боснию. Привожу группу американских студентов-волонтеров (добровольцев). Мы ведем бесплатную летнюю школу английского языка для учеников гимназии. Преподаем английский язык для 70–80 учеников в три группы, распределенные по уровню знания. Также преподаем язык в одном селе – это для совсем молодых (большинство девочек). Ведем work shop (ателье?), посвященный «вопросам молодежи» – т. е. секса, работы, домашних отношений и т. д. Так как наши волонтеры молоды – они очень хорошо понимают друг друга. Кроме этого, наши американцы, если желают, работают в институте для детей с физическими недостатками. Такая работа мне по душе. Я от них молодею, и у меня хватает сил жить дальше. Кроме того, имею другую группу, которая занимается перестройкой разрушенных из-за войны объектов – мечетей, монастырей и т. д., уже пять лет управляю этими двумя группами. Наше название: «строители для мира» (не «строители мира», но «для мира»). Как американец, я чувствую себя виноватым, что мы ничего не делали, чтобы препятствовать этой Балканской войне. Наши маленькие группы стараются возмещать хоть немного после грехов наших вождей.

Что касается моей ученой работы – остается мало времени для этого. Прошлой зимой я восстановил «Канон св. Дмитрию Салунскому», сотворен, видимо, святым Мефодием в 9 веке. Этот «канон» остался только в старо-русском языке 11 века. Но мой профессор в Гарварде, Роман Якобсон, знаменитый лингвист, восстановил в свое время старославянский оригинал на основе старорусского. Я соединил его с мелодиями, которые нашел в византийском «Каноне Благовещения». Знаем, что Мефодий использовал эти мелодии как основу его «Канона св. Дмитрию». Я не музыковед, так что много времени потратил на исследование (поиски) этого вопроса. В последнем этапе мне помог сербский музыковед Никола Радан. Не болей больше!

Я молюсь о тебе.

Письмо (Открытка)

15 декабря 1998 г.

Ох, Том! Ну и трудный год мне достался! После двух операций, съемок в фильме, клиники в Швейцарии, после которой я озвучивала свою императрицу и ходила на репетиции к Анатолию Васильеву вводиться на роль в его пушкинском спектакле и для этой роли учить кастаньеты и испанские танцы. Осилила!

И теперь я в Париже, где мы, наконец, начинаем играть этот злополучный спектакль. Немного отдохну и напишу Вам поподробнее. А сейчас посылаю выдержку из газеты, где отметили мой приезд. Всего Вам доброго.

Ремарка

…В конце 98-го года вместе с театром Анатолия Васильева мы почти месяц играли в театре «Дю Солей» у Арианы Мнушкиной. Тогда Мнушкина репетировала новый спектакль – «Tambour sur la digue». Потом я его посмотрела. Спектакль – прекрасный! Там актеры играют кукол, а за ними – другие актеры – «кукловоды» в черном. Они продевают сквозь «кукол» руки, приподнимают их, а у тех – абсолютно кукольная пластика. «Кукол» бесконечно много, и они все разные. Заканчи вается тем, что пол опускается и наполняется водой. Кукловоды бросают кукол (но уже действительно – кукол) в воду. И куклы, которые только что были живыми, плавают, потом их собирают, и они, уже по первому плану бассейна, смотрят на зрителя. В этом был «trompe l’oeil» – обман глаз, – то, что мне так нравится в современном французском искусстве и, кстати, в быту.

Однажды я зашла в один дом. На столе красного дерева лежала перчатка – лайковая, розоватая, с потертыми швами, с пуговичками. И так она небрежно была брошена… Я говорю: «Ой, какая перчатка!» Мне в ответ: «Померьте!» Я: «Да нет, рука…» – «Да у вас рука узкая, померьте!» Я взяла и не могла поднять – это была серебряная пепельница.

Зазеркалье, trompe l’oeil – это те мистические ощущения жизни, которые меня так волнуют…

В связи с этим вспоминается одна старая китайская легенда.

В некую пору живые существа в мире Зазеркалья имели свой, отличный от людей земли, облик и жили по-своему. Но однажды они взбунтовались и вышли из зеркал. Тогда Император силой оружия загнал их обратно и приговорил к схожести с людьми. Отныне они были обязаны только повторять земную жизнь. Но – гласит легенда – так не будет продолжаться вечно. Отраженные тени Зазеркалья однажды проснутся и вновь обретут независимость, заживут своей, неотраженной жизнью…

Так и искусство – порой оно болеет склонностью к прямому копиизму. «Театр – зеркало…» – когда-то написал Шекспир, и все с удовольствием повторяют эти слова. Но если и брать за основу этот образ, то в театральном зеркале живут другие.

Мне нравятся актеры, которые не выносят на сцену себя, а создают другой персонаж.

Несколько лет назад, после того как Анни Жирардо сыграла в Москве какой-то моноспектакль, жена французского посла пригласила меня на обед, устроенный в честь Жирардо. За столом нас было, по-моему, шестеро, но все три часа, пока длился обед и пили кофе в гостиной, говорила только Анни Жирардо. Она была абсолютно такой же, какой я ее видела в кино и на сцене – так же рассказывала «случаи из жизни». Я подумала: где она играет и играет ли вообще? Где грань перехода в другую реальность? Или она, раз в нее попавши, так и осталась там?..

1999 год

Письмо

4 января 1999 г.

Том! Я в Париже. Попробую Вам позвонить. Мы здесь играем «Дон-Жуана» Пушкина с труппой Анатолия Васильева. Все живут в гостинице, а я у подруги, она мне дала ключи от квартиры и машину. После двух операций играть трудно, а роль у меня даже с танцами, кастаньетами, и я, ко всему прочему, должна выглядеть молодо. Играем в театре «Солей». Это театр Арианы Мнушкиной. Он находится в центре парка и далеко от центра, где я живу, поэтому машина меня спасает. До 4 часов дня я лежу в кровати, встаю, что-то ем и еду на спектакль. После спектакля мы остаемся в театре и обедаем. У Мнушкиной коммуна. Наши – осветитель Иван – варит днем борщ для зрителей и актеров. И вот после спектакля этот «la supé» очень кстати. Ухитряюсь даже ходить в гости. Новый год, например, я справила дважды – в театре и у друзей. В Париже много русских художников, с которыми я знакома. Они сюда приехали и застряли. Кого подхватили галереи, – живут очень сносно. Никто, конечно, не догадывается, что я перенесла две тяжелые операции. Спрос с меня как с «большой». Я не возражаю. Но думаю, что если бы не швейцарская клиника, я бы этот груз не потянула. Хорошо, что я теперь не на «Таганке». Играть репертуар – это каторга. А у Васильева тоже придется играть этот спектакль и в Москве, и на других гастролях, но они ко мне все очень хорошо относятся. Я им за это в душе очень благодарна, но внешне – «холодна как лед», как всегда.

Пока, Том. Нет бумаги.

P.S. Том, чтобы Вы немного представили этот спектакль, посылаю Вам в моем переводе отрывок из «Фигаро». Написал статью Марк Фумароли из Французской академии:

«Можно было посмотреть в Картушри де Винсен спектакль приехавшего из Москвы театра-школы Анатолия Васильева на основе „Дон-Жуана, или Каменного гостя“ Александра Пушкина. Белая, абстрактная, ярко освещенная сцена. Четыре актера (два Дон-Жуана и две Доны Эльвиры) произносят текст, акцентированный лирическими стихами Пушкина. Перевод проецируется со сдвигом во времени на боковом экране.

Актрисы и актеры Васильева внутренне красивые, способные, волнующие, как герои и героини эпопеи. Они обладают лицом, чертами, глазами высших существ. Одна из актрис, Алла Демидова, наиболее хрупкая и волшебная, обладает сценической энергией славянской Едвиги Фейер. Она не ученица Васильева, но смогла без труда органично войти в его стиль.