Планета грибов - Елена Чижова

Утолив первый приступ ярости, она подносит руку ко лбу. Вытирая пот, вдыхает запах машинного масла – резкий, как нашатырь. Она морщится. Приходит в себя.

При любых обстоятельствах следует вести себя интеллигентно, – слова отца. Интеллигентно – значит сдержанно. Своего рода завет, которому следовала всю жизнь: не позволяла себе срывов, держалась в рамках, не выпускала демонов гнева. «Полная канистра» – ярость, загнанная вовнутрь – топливо, на котором работала машина ее души. Теперь, когда сорвало крышку, она чувствует огромное облегчение. Сворачивая к своей калитке, думает: как больной зуб. Однажды, в юности – распухшая щека, адская боль. Надеясь дотерпеть до утра, ходила из угла в угол. Обессилев, забилась в кресло. Мычала как корова, замученная слепнями. А потом – благословенный миг: хлынуло, обжигая десны. И – всё. Как рукой сняло: ни адских мук, ни отчаяния… Вот и сейчас – будто выплеснула не гнев, а гной.

«Эка невидаль – отказался! Это-то как раз по-нашему». Недаром она насторожилась, когда конторская девица упомянула про соседские подписи. Чудо – согласие старух.

Она нюхает руку, пахнущую маслом ее гнева: божественный запах! Лучше всех ароматов Аравии. Век бы не мыть: пусть проникнет в поры, останется на коже. У нее достаточно опыта, чтобы разрулить любую проблему, даже такую идиотскую. Главное – не пытаться понять.

«В наших краях работают два рефлекса – страх и выгода. Ну, и чем я его напугаю?..» – она оглядывает деревья, подступающие к дому, словно это тихое собрание стволов может рассесться, образовать пролом, через который хлынет что-то страшное. Взгляд скользит, выхватывая штабеля бревен, лежащих вдоль бывшего забора. Там, где строят из дерева, древесина – твердая валюта.

Она подходит, отворачивает край рубероида: на первый взгляд, кажется, не погнило. Во всяком случае, можно предложить. Соседа не видно. Она ходит взад-вперед, не заступая границу его участка. Уже не кошка – тигрица.

Нет, лучше подождать: пускай остынет, войдет в берега. Ей самой тоже не мешает. Она возвращается в дом.

«Надо позвонить Наташе. Предупредить, – на ходу заглянув в зеркало, видит красное лицо, распаренное жарой и гневом. – Ну хватит. Где мое чувство юмора? Идиот сорвался с катушек, – роясь в памяти, извлекает устойчивые выражения, подходящие к случаю, – озверел, белены объелся…»

Чужие слова, куда более веские, чем ее собственные, катаются на языке как гладкие камешки – галька, отполированная языками предков, от которых она вскоре уедет, может быть, даже сегодня вечером… —

В который раз кланяясь камню, он выгружает последнюю стопку тарелок. Переводит дух. «Кажется, закончил. Вот тебе и сизифов труд… Пообедать или?..»

Тыльной стороной ладони вытирает взмокший лоб. Сходить и покончить со всем этим. Чтобы больше не думать, не отвлекаться. В конце концов, она хотела помочь: и с рабочими, и с машинным маслом. «Думала, стану плясать под ее дудку. Я… я ей показал, Видите ли, она торопится. Интересно знать, куда? Не иначе в магазин – тратить деньги богатого муженька. Все они одинаковые… – он идет к калитке. – Чуть что – сразу в крик: хватит просиживать задницу! Нормальные люди не сидят, а зарабатывают!..»

Кто ж тебя неволил! Сам надумал: жениться в двадцать-то лет. А мы говорили: У этой барышни – запросы. А у тебя – духовные интересы.

Деревья, подступившие к дому, замерли, словно боясь шелохнуться.

Обратить на себя внимание слепых стихий: например, гнева свекра и свекрови.

«В принципе, можно иначе: жить в городской квартире. А дачу продать. Оно и проще: не возиться с дровами. И денег хватит надолго… Если, конечно, ничего не случится. Вроде новой Перестройки. Хотя вряд ли… Наоборот…»

Женщина стоит на крыльце. Он замечает: в ее руке ключи. Похоже, от машины. По странному совпадению он тоже держит ключ. Только от времянки.

– Я… Простите. Должен признать, я вел себя непозволительным образом. Не знаю, что на меня нашло… Видимо, от жары.

– Да-да. От этой жары у меня тоже ум за разум… – ей надо зацепиться за разумное объяснение. – В доме прохладнее. У меня есть кофе. Или, может быть, чаю?

Он теряется: здесь, на даче, не принято ходить в гости. Во всяком случае, так было раньше, во времена родителей. Может быть, теперь?..

– Спасибо, с удовольствием. – Родительский закон нарушен, но при такой жаре это вполне объяснимо. Да что там! Простительно. – Я бы… выпил воды. Обыкновенной, из-под крана.

– Из-под крана?.. Но она теплая.

– Ничего, – он упрямится. – Это не имеет значения.

Она наливает полный стакан. Жестом хозяйки, приглашающей к столу, отодвигает стул. Так и не присев, он пьет большими глотками. Возвращает пустой стакан.

– Я пришел… Где ваши документы? – Он надеялся, что она обрадуется, оценит его великодушие. Но она просто кивает. Уходит в дом, выносит кожаную папку.

– Вот, – достав лист, указывает пальцем, – здесь. Одну минутку, я забыла ручку…

Пользуясь ее отсутствием, он рассматривает план: жирная линия, разделяющая их участки, проходит по соснам. На плане эти сосны – на его стороне. Он оглядывается, примериваясь к штабелям, покрытым рубероидом: если сосны – на его участке, выходит, бревна – тоже. Во всяком случае, наползают краем.

– Пожалуйста, – она протягивает ручку.

– Извините, но эти бревна… Мой отец… Граница участка – здесь, – он ведет пальцем, рисуя воображаемую линию. – Сосны, те, у забора, – они на вашей стороне. Я помню: за зиму упал забор. Отец выкорчевал столбы. Если сомневаетесь, давайте проверим, – он спускается с крыльца, не спеша, с достоинством.

Она идет следом: зачем ему это понадобилось? Сосны видны и отсюда.

Он протискивается между штабелями. Оказавшись на своей территории, садится на корточки, шарит в густой траве. Будто ищет грибы. За двадцать с лишним лет ямки, конечно, заросли, теперь едва заметны.

– Что я говорил, – поднимает голову. – Можете пощупать. Лунка от столба. Здесь.

– Но послушайте… Зачем мне щупать? Я вам верю, – она отвечает легкомысленно, ему даже кажется, с оттенком пренебрежения. – Как раз хотела вам предложить, – отворачивает край рубероида. – Возьмите бревна себе. Здесь кубов семь, не меньше. Понимаете, я все равно собираюсь продавать. Что-нибудь построите… Например, баню.

– У меня ванна. – Коротко и ясно. Пусть не думает, что он – нищий, живущий в развалюхе.

– Или… хозблок, – она растопыривает руки. – Большой. Материала хватит.

Теперь ему ясно: эта женщина задумала продать древесину, тем самым втравить его в идиотскую историю, которая будет длиться до смерти. Уж он-то знает: здесь, на даче, каждая стройка затягивается на годы. Вместо того чтобы переводить великие книги, придется нанимать рабочих, договариваться, приобретать дополнительные материалы… На него накатывает страх. Тихий. Первобытный.

– Почему я должен что-то строить? – он старается держаться ровного тона. – Всё, что надо, у меня есть.

– Разумеется, бесплатно, – женщина надевает связку на палец. Вертит. Ключи падают на землю.

Он наклоняется, шарит в траве.

– Если бы я нуждался в бревнах, разумеется, – последнее слово он выделяет голосом, – я бы заплатил. Конечно, по остаточной стоимости. – Ему нравится это выражение. Так говорил один из героев детектива, который ему довелось переводить. Теперь пригодилось, пришлось как нельзя кстати. – Но речь не об этом, – подает ключи.

– А о чем? – она берет машинально. Снова надевает на палец.

– Граница. Дело серьезное. Возможно, мне тоже придется продавать. Не исключено.

– Но по плану ваш участок получается больше. Сантиметров на тридцать. Конечно, это мелочь…

– По вашему плану, – он возвращает листок. – Когда в документах расхождения, могут возникнуть проблемы. Охотно верю, для вас тридцать сантиметров – мелочь. А для тех, кто приобретет ваш участок? Мне тоже понадобится их подпись. Положим, они откажутся? Вы можете исключить подобную ситуацию?

Будь он ее клиентом, сказала бы: «Да». Еще бы и наплела с три короба, чтобы у него не осталось и тени сомнения.

Но он – сын женщины, которая когда-то, много лет назад, назвала ее доченькой. Если не считать вчерашней старухи, которой обещала стиральную машинку, это слово она слышала единственный раз в жизни.

Она говорит правду:

– Нет.

– Ну вот… – он разводит руками, чувствуя во рту неприятный привкус: железный или, скорее, медный.

– Но мы же… – она подбирает слова. – Разумные существа. Прошу вас, поймите и меня. Я очень тороплюсь. Завтра утром надо быть на работе, обязательно.

– Завтра? Но завтра выходной…

– Да, но мне…

– Позвоните своему начальству. Уверен, вам пойдут навстречу.

Она опускает глаза.

– Я тоже заинтересован. Не меньше вашего. Чтобы документы были в порядке, – он торопится закрепить успех. – Давайте съездим в сосновскую контору…