Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

— Лучше было бы, если бы она открыла это для себя постепенно.

— В какой-то степени ей помогут сделать это. Обычная утечка информации. Официально вы, конечно, предстанете перед ней как жена доктора Вольфа, и тоже архитектор по профессии, увлеченная старинной архитектурой Будапешта.

— Тогда что же должна открыть для себя в этой девице я?

— Склонность к дружбе, — улыбнулся Скорцени. — Бескорыстной, женской, всепоглощающей.

— Что-то я никогда раньше о таковой не слыхивала: «бескорыстной и всепоглощающей…».

— Случается иногда, случается, — успокоил ее Скорцени.

— Тогда на всякий случай поклянитесь, что она не лесбиянка, — не то шутя, не то всерьез потребовала Фройнштаг.

— Вот этого я не знаю, — недовольно проворчал Скорцени. — Почему я должен интересоваться еще и нижним бельем баронессы, а также способами удовлетворения ее низменных страстей? Кстати, почему это вас так встревожило? Никогда раньше женщины с подобными склонностями особой тревоги у вас не вызывали.

— На что-то намекаете?

— Выясняю ситуацию, поскольку о своих агентах обязан знать все.

— В Библии по этому поводу сказано, что всему свое время, а всякому древу — свой плод. Считайте, что я через свои женские изыски уже прошла.

— А ведь если оставить в покое вас, Фройнштаг, и вернуться к баронессе Юлише… Это хорошо, что вы задались вопросом о ее лесбиянстве. Я почему-то не обратил особого внимания на то, что Ференцем Салаши она увлечена не более, чем его супругой… Или же у вас иное мнение на сей счет, а, Фройнштаг?

Только сейчас Лилия вспомнила, что ведь о ее «лесбийской пытке» княгини Марии-Виктории Сардони в бассейне на вилле «Карпаро» Скорцени тоже давно известно. Не говоря уже о ее «невинных секс-забавах» в те времена, когда она в течение незначительного времени проходила стажировку и испытание в качестве охранницы в концлагере. И поняла, что продолжение лесбийской темы, в любых нюансах, не в ее интересах.

— Супруга Салаши может оставаться для нее всего лишь надежным источником информации. И вообще, я вынуждена открыть вам одну великую тайну: далеко не всякое сближение двух женщин завершается лесбиянскими оргиями. Порой возможность поболтать, посплетничать и поделиться своими подвигами на любовном фронте куда дороже для нас, чем бесплодные лесбиянские потуги.

— Кто бы мог предположить?!

— Ладно, штурмбаннфюрер, считайте, что вы меня убедили. Кроме всего прочего, выясню и эти подробности. Но главное, попытаюсь завязать дружбу с Юлишей, дабы найти подходы к самому Салаши, — жестко пообещала Фройнштаг в обмен на молчание по поводу «концлагерных невинностей».

— Теперь добиться этого будет значительно легче, нежели потом, когда Салаши уже возомнит себя фюрером Великой Венгрии.

— Согласна.

— Мы же будем прикрывать вас, пытаясь проследить, кого эта секс-баронесса наведет на наш след. — Скорцени выслушал смех Фройнштаг, которой очень понравилось определение «секс-баронесса», и добавил: — И кто этих людей будет интересовать больше: я или вы?

— По-моему, сейчас их больше всего интересует положение контр-адмирала Хорти. Если секс-баронесса действительно связана с англичанами, то ведь судьба регента для Лондона так же небезразлична, как и судьба самой Венгрии.

— Вопрос в том, к чему эта встревоженность судьбой Венгрии может в реальности привести англичан.

— В любом случае, они попытаются спасти Хорти и помочь ему удержаться в кресле правителя. Мало того, они уже уверены, что в ближайший месяц Германия останется без последнего своего боеспособного союзника.

— Хоть в какой-то степени боеспособного, — угрюмо подтвердил Скорцени. — В общем-то мы с вами диверсанты, Фройнштаг. И мне не очень по душе то, что приходится отбивать хлеб у разведки и контрразведки… Но что поделаешь? Да, кстати, в ходе операции никогда не забывайте, что на самом деле Юлиша — это баронесса Юлиана фон Шемберг. Она может напомнить об этом самым нелицеприятным образом.

— Мне известно, что аристократки обладают способностью вспоминать о своем высокородном происхождении в самые неподходящие минуты, — ответила Фройнштаг, вновь возродив в своей памяти княгиню Марию-Викторию Сардони.

Однако все это — и Мюнхен, и явочная квартира СД, с обер-диверсантом в старинной, безмерно широкой, традиционно баварской кровати, — уже осталось в прошлом. Лилия только что вышла из будапештского отеля «Берлин», и впереди ее ждала встреча с Юлишей, с венгерской столицей, с агентами венгерской контрразведки и с людьми, приближенными ко двору регента Хорти.

Уже давно должно было появиться ее прикрытие в облике сотрудника СД Гольвега, однако оно почему-то опаздывало. Обычно подобное опоздание или какой-то иной сбой предвещало неудачу, но пока что Фройнштаг не хотелось предаваться черным пророчествам; предпочитала витать в романтическом тумане безвестности.

Авантюристка по самому характеру своему, по самой своей природе, Фройнштаг уже ощущала приближение опасности и дыхание очередной авантюры. Лилия любила такие моменты — когда операция только разворачивалась, когда можно было дать волю фантазии и когда очередная акция напоминала захватывающую книгу, о которой уже наслышана, но которую еще только следовало прочесть.

«…Но пока что тебе всего лишь предстоит увидеть, что собой представляет любовница Салаши», — мысленно молвила Фройнштаг, прерывая цепь «постельных» воспоминаний, предаваться которым она любила только в тех случаях, когда они были связаны с пребыванием в этой постели обер-диверсанта рейха.

Это были особые встречи, особые часы, проведенные с мужчиной, с которым она согласна была провести всю оставшуюся жизнь. Правда, Скорцени не мог догадываться, что, чем дольше они с Фройнштаг были знакомы, тем воспоминания эти все больше отдалялись от греховных утех и все больше тяготели к воспоминаниям об их беседах.

Независимо от того, завершалась ли очередная встреча каким-либо конкретным заданием, или же обычным, до обидного сдержанным, прощанием Скорцени, — она всегда вспоминала потом, что и как именно он говорил, как отзывался, как наставлял ее и как отшучивался. Фройнштаг теперь понимала тех молодых диверсантов, которые тянулись к «человеку со шрамами», старались быть похожими на него и пытались подражать во всем: от поведения во время операции, до рокотания его гортанного баса и клокочущего смеха. То же самое стало происходить и с ней. Если раньше она предавалась лишь сугубо женским сексуальным бредням, то теперь все чаще прибегала к воспоминаниям диверсанта, влюбленного в своего учителя.

Именно так все и выглядело в эти минуты. И хотя с момента их любовных утех в Мюнхене прошло уже немало времени (в Будапешт они прибыли ранним утром и предаться библейскому греху еще не успели), Фройнштаг по-прежнему жила ими. Вот и сейчас она, сцену за сценой, прокручивала весь свой последний постельный спектакль до малейших подробностей: что он сказал, как возмутился, и как она безбожно зарывалась, пытаясь погасить на его нервах свою собственную ревность и неуверенность.

Фройнштаг немного смущало то, что приходилось вторгаться в любовную связь другой женщины. Еще не будучи знакомой с Юлишей, она уже чувствовала к ней какое-то расположение, возможно, вызванное обычной женской солидарностью. Фройнштаг не знала, как будет складывать знакомство с первой леди «первого наци» Венгрии. Но сам тот факт, что ей придется шпионить за секс-баронессой, уже вызывал у Лилии внутренний протест.

«В конце концов, все мы по жизни своей «секс-баронессы, — покаянно напомнила себе Фройнштаг. — Только одни превращают это в хорошо оплачиваемое ремесло, а другие довольствуются неблагодарной славой любительниц. К какой фаланге принадлежишь лично ты, — реши сама. Но учти: возможно, когда-нибудь и к тебе тоже подошлют некую девицу, которая обязана будет выяснить, что из себя представляет „эта любовница Скорцени”».

Лилия поежилась и приподняла ворот плаща. Холодное слякотное предвечерье настаивалось на густом, пронизывающем до костей дунайском тумане.

Машину, сворачивающую к отелю, Лилия заметила в минуты, когда теплый салон ее уже способен был показаться райским убежищем.

— Прошу прощения, фрау Вольф, — выскочил из него Гольвег. — Пять минут, на которые мы опоздали, вам придется списать на бестолковых будапештских полицейских, которые считают, что с наступлением сумерек всякая автомобильная жизнь на вверенных им улицах должна прекращаться.

— Если я опоздаю на встречу, вам то же самое оправдание придется повторить в присутствии Скорцени, — предупредила Лилия, садясь рядом с водителем. — Он будет «рад» довольствоваться столь вескими доводами.

— Надеюсь, до этого дело не дойдет. У нас первоклассный водитель.