Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юлиша с удивлением взглянула на гостью и тоже взялась за бокал. Она прекрасно помнила, что встреча состоялась по дипломатическому настоянию самой фрау Вольф. И не сомневалась, что движима была германка вовсе не женским любопытством и не желанием сблизиться с «полуофициальной» — как ее уже почти в открытую называли в некоторых будапештских кругах, — любовницей Салаши.
За интересом фрау Вольф четко прослеживался интерес разведотдела СД. У Юлиши были достаточно серьезные консультанты, сумевшие объяснить кое-какие нюансы до того, как фрау Вольф назвала дату встречи.
— Было бы странно, если бы я не воспользовалась возможностью увидеться с вами, — не стала разочаровывать ее баронесса.
Пышные, слегка вьющиеся волосы окаймляли лицо Юлиши и спадали на плечи, словно траурная накидка; толстоватые, как показалось Лилии, но тем не менее нежно очерченные губы, почти не смыкались, постоянно демонстрируя два ряда ровных серебристо-белых зубов. Ну а высокая грудь, туго налитая талия и беспардонно широкие бедра способны были опьянить сознание любого мужчины. Правда, не более чем на вечер, как хотелось надеяться Фройнштаг.
— Будем считать это деловой встречей двух леди?
— Считайте, что наносите мне визит вежливости, — подсказала Шемберг.
— Вечер двух знающих себе цену женщин, не отягощенный присутствием мужчин. И будем считать эти слова тостом.
Они сделали по несколько глотков и, не ставя бокалы на стол, умиленно посмотрели в глаза друг дружке.
В общем-то австро-венгерская аристократка представлялась Фройнштаг кукольно-некрасивой и напыщенно-глупой. Тем не менее, Лилия благодарила Бога, что у Скорцени хватило ума направить на переговоры ее, а не ринуться в это дипломатическое сражение самому. В его полном сердечном поражении на этом фронте Фройнштаг ни на минутку не сомневалась.
— Признаться, в Берлине у меня до сих пор так и не появилось сколько-нибудь влиятельных — при нынешнем режиме — покровителей или просто знакомых, — жеманно сощурилась баронесса.
— Очевидно, вы слишком преувеличиваете мое влияние в берлинских кругах, — заметила «фрау Вольф».
— Наоборот, побаиваюсь недооценивать их.
Как бы унтерштурмфюрер ни относилась к этой «комнатной кошечке», забывать о деле, ради которого прибыла сюда, не стоило. Вопрос заключался в том, как к нему подступиться.
— Конечно, я могла бы оказать вам кое-какую услугу, если бы речь шла, скажем, о постройке виллы. Ну, где-нибудь на Балатоне или на берегу Дуная. Мои связи в архитектурном мире…
— У нас и своих архитекторов хватает, — грубовато прервала ее Юлиша. — Даже после того, как одна часть их, в еврействе сущих, была загнана в концлагеря, а другая бежала за пределы Венгрии. Мы действительно решили строить, но не виллу, а Венгрию. И не сомневаюсь, что уж в этом-то вы способны помочь нам.
— И как же вы представляете себе помощь германских архитекторов при строительстве новой Венгрии? В чем она должна заключаться?
— А причем здесь архитекторы? — резковато поинтересовалась баронесса.
— К кому же вы тогда обращаетесь за помощью, если не ко мне, архитектору?
— Возможно, вы действительно имеете какое-то отношение к архитектуре, в чем я тоже очень сомневаюсь, но обращаемся-то мы не к вам, фрау Вольф, а к прибывшему вместе с вами начальнику отдела диверсий Главного управления имперской безопасности Германии, штурмбаннфюреру Отто Скорцени.
Фройнштаг залпом допила свое вино и, закусив бутербродом с говядиной, вновь уставилась на баронессу.
— Не спорю, произнеся здесь, всуе, имя Скорцени, вы значительно упростили ритуал нашего знакомства.
— Если штурмбаннфюреру Скорцени, вашему «венцу», нравятся маскарады с переодеванием и переименованием, — то это личное дело. Но, согласитесь, когда человек с такими шрамами и такой известностью, как у штурмбаннфюрера Скорцени, пытается выдавать себя за доктора архитектуры, это выглядит наивно.
Пламя камина разгоралось с той же медлительностью, с какой где-то в груди у Фройнштаг разгорался хмельной пожар. Вино, выпитое после второго тоста, показалось еще прелестнее, нежели после первого, а мясо с острой приправой — настолько вкусным, что Лилия готова была забыть о каких-либо разумных пределах своего солдатского обжорства.
— Вы сказали: «Мы обращаемся». Я должна воспринимать это так, что под «мы» подразумевается Ференц Салаши?
— «Мы» — это партия «Скрещенные стрелы», объединяющая, кроме всего прочего, почти всех австро-венгров этой страны, которые еще сохранили свое имперское самосознание. Австрийцев, австро-венгров и национал-социалистически настроенных угров.
— Но вы опять не упомянули Салаши, баронесса.
— Это в любом случае подразумевается.
— Мне бы все же хотелось, чтобы впредь, при выяснении наиболее важных деталей и позиций, имя Салаши не «подразумевалось», — пошла в яростное наступление «фрау Вольф», — а называлось. Если мне не изменяет память, именно господин Салаши возглавляет сейчас вашу партию?
— Несомненно, — пялилась на немку баронесса Елена фон Шемберг.
— Следовательно, он является вождем партии и мечтает стать вождем возрожденной Венгрии.
— В этом можете не сомневаться.
— Вот и давайте исходить из того, что есть Салаши-вождь и есть его партия. Говорить о партии и не говорить о вожде — у нас так не принято.
Фройнштаг не раз была свидетельницей того, как подобные «полудопросные» беседы ведет сам Скорцени. Сейчас она явно подражала первому диверсанту рейха и нисколечко не стеснялась этого: кто только не подражает ему теперь из куда более опытных и известных!
— Если я скажу, что встретилась с вами по просьбе вождя партии господина Салаши — этого будет достаточно?
— Достаточно будет тогда, когда вы станете говорить только от его имени. А не от имени кого бы то ни было другого, — упорно дожимала ее Фройнштаг.
— Так и будет.
— И еще одно. У меня сложилось впечатление, что у Салаши — своя партия и своя цель, а у вас — своя. Насколько я поняла, вы — сторонница возрождения Австро-Венгерской империи.
— Странно, что вы обратили на это внимание, — спокойно молвила баронесса.
— Салаши разве на эти ваши взгляды внимания не обращает?
— Всего лишь как на прихоть представительницы древнего австро-венгерского рода Шембергов.
— Который вместе с империей стремится возродить и династию Габсбургов, с коей ваш род давно породнен.
— И я этим горжусь.
Фройнштаг снисходительно пожала плечами:
— В нашем роду каждый привык гордиться тем, чего достиг лично он, а не его предки.
— Вы должны понять, что в кругах венгерской знати идея возрождения габсбургского трона становится все популярнее. Под его знаменами уже сформировалось влиятельное крыло оппозиции регента Хорти.
— Как и оппозиции главного его оппонента — Салаши.
Баронесса решила, что самое время опять наполнить бокалы.
— На таких нюансах политической ситуации в Венгрии акцентировать внимание у нас пока что не принято.
— Не принято пока что говорить о них открыто, публично, — уточнила Фройнштаг, — особенно за пределами имперского круга, во главе которого стоит ваш бывший муж граф Винклерн.
— Стоит ли портить такой прекрасный вечер на двоих упоминанием этого имени?
— Придется потерпеть, баронесса, поскольку речь идет о том самом графе Винклерне, которого его немногочисленные сторонники еще именуют эрцгерцогом Каринтийским. И вы знаете, почему его так именуют. Потому, что в свое время его отец был заражен весьма оригинальной идеей: создать отдельное Великое герцогство Каринтийское[73], по образцу княжества Люксембургского. О том самом графе, ради святой идеи которого вы решились на фиктивное расторжение брака, дабы не дискредитировать своим неаристократическим поведением имени графа; и на роль любовницы Салаши, которого в душе терпеть не можете.
— Вот это вас уже не касается, — наконец-то запротестовала секс-баронесса.
— Ошибаетесь, Юлиша. Действия возглавляемой вами и вашим бывшим мужем группы заговорщиков ведут к подрыву не только Венгрии, но и Германии, в состав которой входят сейчас исконные германские территории Австрии. К тому же ваша группа хотела бы видеть в составе империи и Баварию. Что же касается Салаши, то он вам понадобился только для того, чтобы с помощью его нилашистов свергнуть режим Хорти. Убрать затем самого Салаши — для вас уже не проблема.
Юлиша медленно процеживала вино сквозь сжатые зубы и неотрывно смотрела на Фройнштаг взглядом, преисполненным великосветского презрения. Это был взгляд холеной аристократки, пытающейся поставить на место некую плебейку, набравшуюся наглости судить о том, о чем судить ей не положено уже в силу ее низменного происхождения.