Новая сестра - Мария Владимировна Воронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя сделала Антиповой замечание, та огрызнулась в том духе, что яйца курицу не учат, тогда спохватилась Любочка Вавилова. Видно, она расстроилась, что пропустила столь грубое нарушение, поэтому высказалась слишком жестко. Елена Егоровна парировала, что знает, как надо делать, уж получше всяких малолетних дур, и совета их не спрашивала.
Пришлось вмешаться, объяснить, что скатывать бинт на больном – вопиющее нарушение, но субординацию надо соблюдать в любых обстоятельствах. Катя еще слишком молода, чтобы публично отчитывать старшую коллегу. Она должна была вежливо, один на один, указать Елене Егоровне на ее оплошность и, только если бы та продолжала упорствовать в своей ереси, доложить непосредственной начальнице.
Чтобы не портить никому настроение, Элеонора сказала, что верит: товарищ Антипова никогда не станет скатывать бинт на настоящем раненом (что было неправдой), а товарищ Холоденко скоро разберется в тонкостях отношений в коллективе (на что Элеонора искренне надеялась).
На том инцидент был исчерпан, но искрящаяся радость пропала. Реальный мир, полный глупостей и мелких склок, напомнил о себе.
* * *
Мура терпеть не могла бумажную работу, поэтому никогда не оставляла ее на потом. Вот и сегодня она, хоть устала, разомлела от бодрящего морозца и верховой езды, забежала на службу и, отчаянно зевая, быстро набросала черновик отчета в обком, где отметила слаженную и четкую работу коллектива и особенно докторов Воинова и Гуревича и медсестры Вавиловой. Подумала немного и жирно зачеркнула фамилии. Черт знает, такие времена, что лучше лишний раз не привлекать внимание властей ни в плохом, ни в хорошем смысле. Написала, что все продемонстрировали высокий профессионализм и верность делу Ленина – Сталина. Посидела еще немного, но в голову не приходило ничего умного, и Мура положила листок на стол секретарши, зная, что завтра утром та его перепечатает, а заодно поправит стиль и ошибки, которые у Муры, увы, были нередки. Секретарша училась в университете, и ей было приятно, что она пишет лучше начальницы и что начальница это признает и ценит.
Закрыв кабинет, Мура побежала домой, уже почти чувствуя щекой прохладную белизну подушки. Спать, спать…
Во дворе Нина с Петром Константиновичем выгуливали собаку. Мура остановилась на секунду, не окликая детей, просто полюбовалась, какая у нее дочка, почти девушка, почти взрослая. Дети заметили ее, Мура помахала им, мол, не отвлекайтесь, и поспешила домой.
Дом встретил напряженной, нехорошей тишиной, бедой и запахом табака.
Сердце сжалось, но Мура сообразила, что только что видела живую и здоровую Нину, и успокоилась.
Муж тоже был вполне здоров, и, кажется, благополучен, спокойно занимался за письменным столом.
«Но ведь и с Воиновыми я рассталась меньше часа назад, – подумала Мура, – откуда тогда этот воздух горя?»
– Все в порядке у вас? – спросила она нарочито весело. – Ничего не случилось, пока меня не было?
– Все отлично, дорогая! – улыбнулся Виктор. – Кроме того, что я соскучился по своей непоседе жене.
– И вот я здесь.
– И, надеюсь, покормишь семью ужином?
«Ах да, ужин, черт побери. – Мура поцеловала мужа за ухом, чтобы он не увидел ее разочарованной гримасы. – Как я могла надеяться, что ему хватит хлеба с салом… Ладно, пойду пшенку варить, сон пока откладывается».
Переодевшись, она вышла в кухню. Там сидели Воинов с Сосновским и курили с абсолютно перевернутыми лицами. Элеонора резала лук, но плакала, кажется, не только поэтому.
Мура тщательно промыла крупу, остро чувствуя себя лишней. Густая атмосфера кухни будто выталкивала ее из себя.
– Что-то случилось? – наконец осмелилась спросить она.
– Случилось, – бросила Воинова, и нож в ее руках замелькал еще быстрее.
– Михаила Венедиктовича взяли, – сказал Сосновский.
– Кого?
– Добужинского, – пояснил Константин Георгиевич, – и что-то мне подсказывает, что его арестом наши доблестные профессора во главе с академиком Павловым будут уже не так глубоко возмущены.
Мура поняла, что он намекает на коллективное письмо научной общественности на смерть товарища Кирова, в котором видные ученые призывали покарать врагов и которое было озаглавлено «Глубоко возмущены».
– Да уж, повысили классовую бдительность и зоркость, раздавили классового врага, – буркнула Элеонора.
– Товарищи, я уверена, что это ошибка, – сказала Мура, сливая грязную воду с пшена, – Михаил Венедиктович старый большевик, он лично знал Владимира Ильича…
– Троцкий тоже знал Владимира Ильича, – Виктор вошел в кухню и прислонился к косяку, – что не помешало ему сделаться врагом народа. Не угостите огоньком, Константин Георгиевич?
Воинов протянул ему папиросу, Виктор прикурил и встал с мужчинами возле открытой форточки.
– Троцкий это Троцкий, – сказал Сосновский, – а Добужинский добрейший человек, он как ленинские идеи принял, так больше ни в какие детали не вникал. Занимался наукой, да и все.
– Величина мирового уровня, – вздохнул Воинов, – я по его учебнику учился, а его атлас анатомии головы и шеи – это непревзойденный шедевр. Хватать таких специалистов по надуманным обвинениям значит позориться на весь мир, помимо всего прочего.
– Товарищи, товарищи, – заметил Виктор с улыбкой, – не будьте так категоричны. Слава богу, у нас не царские времена, людей не хватают почем зря. Если ваш коллега ни в чем не виноват, органы разберутся и немедленно отпустят.
– Да что вы говорите, – Элеонора бросила лук на сковородку, масло зашипело, вспенилось, и запах лета и подсолнухов пробился сквозь тяжелый табачный дух.
– Вам нечего беспокоиться, мадам Воинова, – Виктор улыбнулся еще шире, – если не виноват, так отпустят, а если нет, значит, есть за что. Мы ведь с вами всего не знаем. Не видим всей картины.
– Нет, извините, я прекрасно знаю профессора Добужинского, – Сосновский нервно стряхнул пепел с папиросы, – и со всей ответственностью заявляю, что это глубоко порядочный, законопослушный и мирный человек, для которого счастье трудового народа превыше всего.
– Это ваше впечатление, но враг коварен, он хорошо маскируется, иначе не был бы так опасен, – Виктор покачал головой, – и для нас с вами, товарищи, главное – избегать поверхностных суждений. Да, бывает, померещится несправедливость, а как начинаешь вникать, так боже мой, не знаешь, чему больше удивляться, масштабам злодеяний или милосердию нашего правосудия.
Воинов с
