Новая сестра - Мария Владимировна Воронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В общем, скальпелист пользовался в академии огромным уважением. Элеонора старалась лично его встретить, подвести к заранее подготовленному инструменту, а после работы обязательно напоить чаем и побеседовать.
Если Элеонора была занята на операции, потому что политес политесом, а в экстренной хирургии ты своим временем располагать не можешь, то поручала встретить Теодора Ивановича кому-то из свободных сестер. Все они любили старика, и никаких проблем с этим не возникало. Наоборот, Элеоноре казалось, что скальпелисту гораздо больше нравится, когда его обихаживает юная хорошенькая Люба, чем скучная женщина средних лет.
Прошлый четверг выдался сумасшедшим даже по меркам экстренного хирургического блока. Дежурная смена с ночи оставила две непроходимости и один аппендицит, который надо было как-то между этими непроходимостями воткнуть, и, как будто мало этого, в приемный покой доставили прободную язву, которую начальник кафедры госпитальной хирургии требовал немедленно взять на стол, чтобы успеть выполнить резекцию желудка, пока не прошло шесть часов с момента перфорации.
Элеонора крутилась как белка в колесе. Аппендицит удалось сбагрить Татьяне Павловне в обмен на две ампутации, плотно занять все три свои стола и отзвониться в бюро госпитализации, чтобы в ближайшие три-четыре часа не везли к ним острую хирургическую патологию. Сама Элеонора встала на резекцию желудка, Любочку отправила на одну непроходимость, а на вторую хотела поставить Антипенко, но та сказала, что сегодня дежурит сутки, поэтому в течение дня имеет право отдохнуть. Что ж, формально она была права, и на непроходимость отправилась другая сестра, тоже дежурящая сутки, но более сговорчивая, а Елене Егоровне было поручено встретить скальпелиста.
Как на грех, все три операции затянулись, и когда пришел Теодор Иванович, то в сестринской его никто не ждал. Знакомый со спецификой работы, он немножко посидел на скамеечке в коридоре, потом аккуратно, со всей возможной деликатностью постучался в комнату отдыха, где Антипова как раз распивала чаи с санитаркой.
В ответ на его робкое приветствие она рявкнула: «Вы что, не видите, у нас обед! Закройте дверь и ждите!»
Теодор Иванович повиновался. Вероятно, он решил, что его просят подождать секунд тридцать, пока хозяйка кабинета не проглотит кусок, который уже положила в рот, но время шло, а к нему никто не выходил.
Наоборот, дверь даже не думала открываться, и за нею слышался веселый смех, звон чашек и приятная беседа. Скальпелист посидел пять минут, посидел десять, но когда время ожидания перевалило за полчаса, он решительно поднялся. По счастью, в этот момент в операционной появился Гуревич, который специально прибежал из отделения, чтобы повидаться с Теодором Ивановичем и обсудить с ним заточку одного хитрого инструмента.
Увидев изумленное лицо старого мастера и вникнув в ситуацию, Гуревич пришел в ярость. Он ворвался в комнату отдыха как ангел с карающим мечом и наорал на Елену Егоровну с такой силой, какой никто не предполагал в этом веселом добрейшем человеке. Потом Гуревич признался Элеоноре, что только каким-то чудом удержался от того, чтобы не выплеснуть в лицо Антиповой ее «поганый чай», но словесных оскорблений не пожалел. В числе прочего заявил: за одного Теодора Ивановича дадут тысячу таких хамок, как Антипова, и то никто не возьмет, что место Елены Егоровны в свинарнике, а не у операционного стола, и вообще она для коллектива хуже трахомы. Выдал еще парочку прискорбных эпитетов и дерзких метафор, а в конце пообещал, что если Теодор Иванович больше не захочет к ним приходить, то Елена Егоровна будет сама править скальпели о собственные мозги, которые у нее тверже точильного камня и ни на что другое все равно не годятся.
Теодор Иванович сам был не рад, что сделался косвенной причиной такого скандала, одергивал расходившегося доктора, улыбался Елене Егоровне, и в конце концов Гуревич выдохся, признал, что малость погорячился, и даже извинился за обидные слова, но Антиповой этого показалось недостаточно. Как только Теодор Иванович отправился точить инструмент, а Гуревич принимать пациентов, она полетела к Стенбоку, а, встретив довольно прохладный прием, от него сразу к Павловой.
В ее изложении ситуация выглядела так: к Гуревичу непонятно зачем пришел какой-то приятель, чтобы обтяпать какие-то мутные делишки, а когда добросовестная медсестра Антипова указала посетителю на дверь, ибо в оперблоке посторонним находиться строго запрещено, о чем, кстати, на двери имеется соответствующая надпись крупными красными буквами, так вот, когда Елена Егоровна всего лишь выполняла свои прямые обязанности, Гуревич на ровном месте взбеленился, оскорбил ее и в целом повел себя как настоящий барин и эксплуататор.
Если бы события происходили в менее напряженное время, то Антипова разогнала бы этот эпизод до общего собрания коллектива, но сейчас вся общественная деятельность была сосредоточена вокруг убийства Кирова, и обошлось локальными мерами. Павлова вызвала к себе участников конфликта и Элеонору, как начальницу подразделения, в котором произошло это дикое надругательство над трудовым элементом. Гуревич с Элеонорой плелись понуро, Антипова – лучась злорадством, но события приняли довольно неожиданный оборот.
Павлова хмуро заметила, что Теодор Иванович весьма ценный специалист, без помощи которого встанет работа хирургического блока, о чем операционная сестра могла бы знать, на что Антипова задала вполне резонный вопрос: «А где это написано?» У нее есть профессиональные обязанности, которые она выполняет, а если кто-то превращает оперблок в частную лавочку, то она в этом участвовать не собирается. И уж точно не позволит, чтобы на семнадцатом году советской власти ее унижали, как последнюю дворовую девку. «Нет у нас больше господ и эксплуататоров трудового народа, пора бы запомнить!» – С этими словами Антипова кинула на Гуревича такой испепеляющий взгляд, что Элеонора почти почувствовала запах гари от несчастного доктора.
Риторика была безупречная, и Элеонора приготовилась как минимум к выговору для них обоих, но Павлова внезапно заявила, что в первую очередь сотрудники должны заботиться о здоровье трудящихся, а все остальное далеко потом. Если для нормальной работы операционного блока необходимо нарушить некоторые инструкции, то надо совершенствовать инструкции, а не следовать несовершенным правилам. «И запомните, Елена Егоровна, когда человек плохо работает, то он в каждом сотруднике видит барина и эксплуататора, а не товарища по коммунистическому труду!»
Выпустив эту парфянскую стрелу, Павлова распахнула дверь, и все трое покинули
