Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

Вообще, в детстве Катя помнила Тату красивой женщиной. Бабушка умела и любила одеваться, а на старых фотографиях, которые Катя любила разглядывать, пока не припрятали их подальше от чужих нескромных взглядов и на случай обыска, Тата выглядела умопомрачительно. Стилю бабушки могли бы позавидовать модные журналы, парочка которых тоже хранилась в доме, как напоминание о былых легких временах, когда выбор фасона рукавчиков являлся животрепещущей проблемой.

А шляпки у Таточки были такие, что никак нельзя было предположить, что они венчают собой умную голову хирурга. И с перьями, и с цветами, и с бантами, и крохотные, и огромные, и даже кепи.

Некоторые из этих сокровищ Кате еще довелось примерить, пока они не были обменяны на еду вместе с другими предметами роскоши.

Шло время, наряды Таточки ветшали, а те, что не рассыпались от старости, перешивались для внучки, из-за чего Катя всегда была одета если не лучше, то интереснее и изысканнее других детей, но вскоре этот источник иссяк, и для переработки осталась только одежда дедушки и отца. Из них шились добротные и невыразительные сарафаны, тяжелые пальто с негнущимися рукавами, но у многих Катиных приятелей и того не было. Острее всего стояла проблема обуви. Ступня у Кати сравнялась с Таточкиной еще в седьмом классе, а потом быстро переросла, так что она больше не могла донашивать бабушкину обувь, а новую можно было достать только по ордеру.

Пришлось им сменять золотой браслет на ботинки и туфельки для Катиной дикорастущей ноги, которая, зараза, не останавливалась, несмотря на все увещевания, и обувь изрядно жала, но Катя терпела. Слава богу, есть просторные валенки, а для работы Элеонора Сергеевна выхлопотала ей кожаные тапочки.

Главное, Катя подозревала, что унаследовала от Таточки вкус и чувство стиля, но реальность не позволяла проявить эти старорежимные качества.

Может, и к лучшему. Зато они ничем не выделяются, выглядят как обычные советские люди, в скромной одежде и поношенной обуви. Никаких буржуазных фантазий и излишеств.

– На-ка вот еще что возьми, – хитро прищурившись, Тата достала из шкафа свою беличью муфту, – вчера весь день выгуливала, чтобы нафталином не пахло.

Взяв в руки шелковистый мех, Катя на секунду вынырнула из реальности, где слово «муфта» имело отношение только к водопроводным трубам и моторам.

– Возьми-возьми, – произнесла Тата сурово, – тебе руки надо беречь, это теперь твой главный рабочий инструмент.

Катя приложила муфту к пальто и попыталась поймать свое отражение в темном окне.

– Нет, ну что это я…

– А если цыпки? – грозно перебила Тата. – Посмотрю я на тебя, как ты с цыпками будешь обрабатывать руки по методу Спасокукоцкого-Кочергина. Так что, Катерина, не спорь, а немедленно надевай.

Катя послушно сунула руки в уютную меховую трубу.

– Отлично! – Тата отступила на шаг, подставила кулачок под подбородок и уставилась на внучку, как на картину в музее. – И очень даже стильно. Дерзкий образ созвучен эпохе, символизирует преемственность поколений, союз прошлого, настоящего и будущего.

– И смычку города и деревни, – засмеялась Катя, притопнув ногой в валенке.

– И это тоже. Все, иди, а то сопреешь в помещении. Береги себя, Катенька, и помни, что я сказала насчет спиртного. Чаю еще можешь немножко выпить, если будут настойчиво предлагать, а водки прямо вот ни-ни. Никакого там «для сугреву».

– Хорошо, Таточка.

– Поверь старому человеку, на морозе очень трудно себя контролировать в этом отношении. Все тебе кажется, что ни в одном глазу, а внезапно раз, и ты уже в канаве. И снегом тебя замело.

– Какой ужас, Таточка… – засмеялась Катя.

– Ужас не ужас, а довольно популярный вид смерти у русских мужиков. Ну все, иди и будь внимательна и осторожна.

Катя вышла на площадку. Она знала, что Таточка перекрестила ей спину, и, хоть обе они не верили в бога, на душе все равно стало хорошо.

Спускаться в темноте по обледеневшим узким ступеням в негнущихся валенках было трудно, пришлось задвинуть муфту на левое плечо и крепко держаться за перила, чтобы не упасть, но, когда она вышла из дома, идти стало легче.

Улица встретила ее легким морозцем, в свете луны поднимался дым из печных труб, ровные ленты шли вертикально вверх, значит, сообразила Катя, день будет тихим и безветренным.

В темноте и холоде раннего декабрьского утра зажигались темные окна, где-то рядом зазвенел будильник, деловито хлопали двери парадных, под быстрыми шагами скрипел снег – люди собирались на работу.

Вспомнив, что сегодня вместо обычного трудового дня ее ждет приключение, Катя улыбнулась. Ей хотелось понять, на что она способна в полевых условиях. Пусть это не настоящий бой, а всего лишь учения, то есть, по сути, игра, но тоже важно. Как там Стенбок сказал, что в условиях настоящего боевого волнения они не проявят свои лучшие качества, как надеются, а, напротив, вернутся к тому уровню подготовки, который доведен до автоматизма. Не потому, что они трусы, а человеческая психика вообще так работает, и единственный способ бороться с нею – это доводить до автоматизма все профессиональные навыки.

«Автоматизм, смешное какое слово, – улыбнулась Катя про себя, – но Стенбоку подходит, он сам как автомат. Военная косточка. Если о чем-то жалеет, так это о том, что гражданский персонал не ходит строем. Интересно, кстати, как он мне платок отдаст… Он начальник клиник, а я простая медсестра, что же он придет и скажет, спасибо, Катя, за платок? Неудобно получится. Ну ладно, лишь бы помогло ему, о вещах нечего жалеть. Тата простит, раз на благое дело… Тем более для ее любимца. Кажется, она Александра Николаевича даже больше уважает, чем Воинова, хотя он и не хирург, и вообще настоящим врачом не работал никогда. Неужели в ней говорит классовое сознание, и она симпатизирует Стенбоку потому, что он из старого дворянского рода и служил в царской армии? Хм…»

Катя нахмурилась. Похоже, Таточка не настолько лишена предрассудков, как о себе думает, и аристократ ей ближе, чем безродный Воинов. С другой стороны, Стенбок при своем происхождении и подвигах в белой армии сидит на такой высокой должности только потому, что вовремя перешел на сторону красных, и там тоже, как говорят, изрядно накуролесил. Да, по официальной доктрине молодец, пошел воевать за правое дело, а по сути перебежчик, предатель. Как знать, может, большевики не победили бы, будь в белой армии поменьше таких, как Стенбок.

Александр Николаевич был суровым начальником, поэтому сплетничали о нем много, и Катя не хотела, а знала