Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

– Ну не сядете вы, Александр Николаевич, не сядете, – увещевал Воинов, – и поверьте, оно того, в общем-то, не стоит. Отпустит после блокады на пару часов, а ближе к ночи так взвоете, что морфия у меня запросите.

– Вот уж нет, спасибо. Насмотрелся я на товарищей, которые не могли потом отказаться от этой заразы.

Воинов легонько провел пальцами по спине Стенбока, сморщился и покачал головой:

– О… У вас так мышцы напряжены, что я, пожалуй, иглу сломаю. Вот уж правда, Катенька, нет хуже пациента, чем пациент-врач. А когда это еще твой начальник, можно смело пойти и застрелиться. Давайте-ка мы вот что, – он положил ладонь на телефонный аппарат, – назначим этот прибор вашим орудием производства на сегодня, а вас положим на этот вот диванчик…

Воинов похлопал по сиденью узкого кожаного дивана с высокой готической спинкой:

– Достаточно жесткий.

– Надо что-то постелить, – пискнула Катя.

– У меня есть белье в шкафу, – указав рукой на шкаф, Стенбок тут же охнул.

– Все, все, не шевелитесь. Стойте, как статуя командора, – скомандовал Воинов. – Нет, Александр Николаевич, для блокады у вас слишком далеко зашло. На данной стадии я прописываю вам покой, покой и еще раз покой.

– И упокой, – мрачно заметил Стенбок, – вы, Константин Георгиевич, видимо, не понимаете, что город сейчас как пороховая бочка. Рванет в любой момент, и тогда только грамотная организация медицинской помощи выведет к минимуму количество жертв.

– Давайте так. Вы на диване в обнимку с телефоном, а я где-то поблизости. – Воинов по-хозяйски достал из узкого скрипучего шкафа стопку белья, пахнущего лавандой, и подал Кате. – Уверяю вас, если что-то произойдет, Александр Николаевич, дежурная служба полностью готова к массовому поступлению раненых, а на место событий вместо вас выдвинусь я, только прикажите.

– Да, пожалуй, это выход, – кивнул Стенбок, – ваш боевой опыт не уступает моему.

– Вот именно, дорогой мой, вот именно, – приобняв хозяина кабинета за плечи, Воинов осторожно повел его к дивану, – сейчас Катя постелет, я вас уложу поудобнее и принесу капелек.

– Каких?

– Господи, Александр Николаевич, я же хирург, откуда я знаю каких? – фыркнул Константин Георгиевич. – Каких терапевты накапают, таких и принесу. Вопросики задаете…

Катя подоткнула простыню во все щели, чтобы не сбивалась, и разгладила до зеркального состояния. Взбила подушку.

– А у меня с собой пуховый платок, – расхрабрилась она вдруг, – если вокруг талии повязать?

– Катенька, солнце, что же ты молчишь! Неси скорее! – вскричал Воинов. – Это практически панацея!

– Или все-таки блокаду? – включился Стенбок. – Один укол, и минимум на три часа я огурчик.

– В такое острейшее воспаление иголкой тыкать? – фыркнул Константин Георгиевич. – Ах, Александр Николаевич, вы начальник, но диплом врача худо-бедно имеете, должны понимать, что блокадой мы выиграем битву, но проиграем войну. Нет уж, Катенька, давай беги за платком, да уноси новокаин с глаз подальше.

Катя боялась, что заблудится в лабиринте коридоров, и так оно, в общем, и произошло. Пришлось три раза спросить дорогу, зато обратный путь дался ей без особенных затруднений.

Когда она вернулась с платком, Стенбок лежал в кабинете один.

– Кусается? – требовательно спросил он с порога.

Катя покачала головой:

– Почти что нет.

– Точно?

Она кивнула.

– Ну хорошо. – Стенбок приподнялся на локте и поморщился.

– Лежите, лежите, – захлопотала Катя, – не шевелитесь, пожалуйста. Я сама сейчас все сделаю.

Он снова лег на спину и выдохнул.

Волнуясь почему-то, Катя откинула одеяло. Александр Николаевич лежал в галифе и нижней рубахе.

– Позвольте, – сказала Катя сиплым голосом и аккуратно подняла рубашку, открыв мускулистый живот с симпатичной темной шерсткой и грубым рубцом, проходящим сквозь нее, как дорога через поле.

– Давайте я все-таки сяду, – произнес Стенбок так же сипло.

Опомнившись от странного наваждения, Катя решительно покачала головой:

– Вам все равно придется на меня опираться, так что давайте лучше сделаем все по правилам.

Катя надеялась, что это прозвучало строго и компетентно.

Она помогла Стенбоку повернуться на бок, подсунула под спину аккуратно сложенный платок, потом, в точности как учила в институте, вернула пациента в исходное положение, вытянула второй конец платка и завязала на животе со шрамом-дорогой.

– Вот и все, – Катя накрыла Стенбока одеялом до подбородка.

– Вы волшебница.

– Простите, немножко пахнет камфарой, – спохватилась она, – просто мы с бабушкой использовали платок исключительно в медицинских целях, а сегодня она мне его дала, чтобы на прощание сходить. Но меня оставили дежурить.

– А платок пригодился.

– Да, – кивнула Катя и отошла к двери.

– Катя? – окликнул он, когда она уже взялась за дверную ручку.

– Да?

– Вы не могли бы… Впрочем, бегите, а то еще получите от Татьяны Павловны нагоняй за отсутствие на рабочем месте.

Катя выпрямилась:

– Ничего страшного, Александр Николаевич, если вам что-то нужно, я сделаю. У нас в операционной пока затишье.

– Не беспокойтесь, Катя. Сейчас придет Воинов с каплями, и он-то уж у меня побегает, ведь над ним нет столь суровой начальницы, как ваша старшая, – Стенбок улыбнулся, – идите спокойно. Должен признаться, что мне уже значительно легче благодаря вашим хлопотам. Спасибо.

Катя побежала к себе теперь уже знакомой дорогой. На сердце было легко и радостно, как будто наступила уже весна.

* * *

Мура вернулась к себе в кабинет после обхода дежурных служб. Старые часы с трещиной по белому фарфоровому циферблату показывали без пяти шесть. Мура вздохнула, посмотрела в окно, где за стеклом разливалась сплошная тьма, и приложилась ухом к часам, вдруг остановились? Нет, механизм тикал мерно и убедительно.

До отхода поезда, в котором тело Кирова повезут в Москву, оставалось целых четыре часа. Три спокойных, и последний самый опасный, когда процессия двинется из дворца Урицкого, бывшего Таврического, на вокзал. В движении регулировать народные массы всегда сложнее, больше возможностей для провокаций и даже, упаси господи, террористических актов. Власти это понимают, даже площадь Восстания на всякий случай перегородили танками, но все равно, вздохнуть спокойно можно будет, лишь когда останки вождя покинут город.

А пока Киров тут, все большевики должны находиться на боевом посту.

На столе лежала брошюра с материалами съезда, и наступил самый подходящий момент, чтобы проштудировать ее от корки до корки. И время займет, и дань памяти будет. Что ж, Мура будто на аркане, затащила себя за письменный стол и взяла книжечку в руки. Товарищ Сталин смотрел на нее с обложки строго и проницательно, топорщил богатые усы, призывая изучить и осуществить.

– Ладно, ладно, – сказала ему Мура, – все сделаем, дай только срок.

Тут оказалось, что карандаш плохо заточен, делать пометки таким толстым грифелем неудобно, и