Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

– Катя, я не мог поступить иначе. Точнее, не имел права.

– Что сделано, то сделано, – сказала она. На душе стало спокойнее и горше. Теперь рядом с нею шел не идеальный возлюбленный и не злобный предатель, а просто человек, в чем-то такой же, как она, в чем-то совсем другой.

– Я ведь отвечаю не только за одного себя, – вздохнул Владик, – у меня на руках мать и сестренка с пороком сердца.

– Ты не говорил.

– Я никому об этом не говорю. Видишь ли, мы писали в анкетах не совсем…

Катя все поняла и резко приказала ему замолчать.

Владик повиновался. Несколько шагов прошли в тишине.

– Я не мог рисковать ими, не имел права, – повторил он.

– Я понимаю. Прости, мне пора на трамвай.

Владик крепко взял ее за руку:

– Остановись, пожалуйста. Поговори со мной.

Катя хотела сказать, что спешит, но на самом деле времени у нее оставалось предостаточно. На улице становилось все больше народу, и, чтобы не стоять на пути, Катя с Владиком зашли в арку, такую длинную, что казалось, на другой стороне ее ничего нет.

– У меня не было выбора, – упрямо повторил Владик, – мама с сестрой не перенесут, если…

Он замолчал, не желая произносить вслух слова «арест» и «ссылка».

– В конце концов, ты нас предупредил, – вздохнула она, – за это спасибо.

– Это все, что я мог. Катя, подумай, ведь если бы я отказался выступить на собрании, это ничего не изменило бы в твоей судьбе. Тебя бы все равно исключили!

– Как знать…

– Ну отказался бы я тебя изобличить, это сделал бы кто-то другой.

– Да, всегда находится кто-то другой.

– Всегда.

Катя усмехнулась:

– Только тогда на собрании выступал не кто-то другой, а ты.

– Я не имел права поступить иначе.

– Ну а вдруг бы нас с Таточкой оставили, если бы ты заступился за нас?

– Ты сама в это не веришь.

– Ладно, извини. Просто противно, как мы все знаем, что от нас ничего не зависит.

– Это и правда так, Катя.

– Да-да. Могущественный кто-то другой, всегда готовый сделать подлость вместо тебя. Только знаешь что, Владик? Мы и есть этот кто-то другой.

– Ты права, Катя. Во всем права.

Владик смотрел на нее, но она ничего не могла прочесть в его глазах в темноте арки.

Он снял перчатку, легонько прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке, прежде, чем она успела его остановить:

– Я так соскучился по тебе.

– Все, Владик, мне пора, – Катя решительно отступила.

– Подожди, постой!

– Что еще?

Он попытался взять ее за руку, но Катины ладони были надежно спрятаны в муфточке. Тогда он придержал ее за плечо и приблизил лицо так близко, что стороннему наблюдателю показалось бы, что они целуются. Сердце Кати сжалось сильно и болезненно, ведь они в самом деле могли бы целоваться. Должны были это делать по праву юности, радостно, самозабвенно и ничего не боясь…

– Будь очень осторожна, – шепнул Владик ей в самое ухо, – сидите с Тамарой Петровной тише воды ниже травы. Будут высылать из города.

– Что? – от неожиданности Катя дернулась, стукнулась затылком о заиндевевшую стену.

– Тише, тише, – Владик шипел, как змея, – будут высылать бывших из-за Кирова. Поэтому ведите себя так, будто вас нету, ничем не напоминайте о себе, тогда, даст бог, не попадете в списки. Главное, не конфликтуйте с соседями, потому что по их доносам загребают в первую очередь.

– Да господи, сколько уже можно!

Владик наконец отступил.

– А конца этому не будет, – сказал он спокойно и просто.

Кате стало вдруг так горько и противно, что она побежала на трамвай, даже не посмотрев, ее ли это номер.

К счастью, оказался нужный. Мороз изукрасил окна ледяными узорами, в которых просматривались то ли пальмовые ветви, то ли океанские штормы, и не было видно, смотрит ли Владик ей вслед.

«А я не поблагодарила его за то, что предупредил, – подумала Катя с раскаянием, – человек ведь рисковал, и вообще оказался не подлец, только что это меняет. Я даже не знаю, легче ли мне от этого или наоборот. Дело сделано».

Трамвай шел, качаясь и поскрипывая, Катя крепко держалась за поручень и не могла понять, влюблена ли она до сих пор. Кажется, да, но все сердечные переживания отступили перед предчувствием неумолимых и страшных перемен.

Катя сама удивлялась, как спокойно сделалось у нее на сердце. Она грустила о том, что любовь не сбылась, не случилась жизнь не с Владиком даже, а с тем человеком, которым он мог бы быть в другие времена, в которые не пришлось бы делать беспощадный выбор между одним предательством и другим. Нет, судьба всегда была сурова к влюбленным, всегда приходилось выбирать между любовью и богатством, любовью и победой, между любовью и жизнью, в конце концов, но так, что или предай невесту, или предай мать, такое, кажется, впервые в истории.

Катя знала, что Владик не врет и даже не преувеличивает цену своего предательства. Наоборот, благодаря сегодняшнему разговору объяснились некоторые странности, которые она до сих пор или не понимала, или истолковывала неверно. Владик никогда не рассказывал о своей семье, однокурсники знали о нем только официальную информацию, что он крестьянского происхождения, отец был красноармейцем и погиб в Гражданскую, после чего мама переехала в город и стала швеей. Кате вообще до социального происхождения возлюбленного было мало дела, она, воспитанная убежденной демократкой Таточкой, считала, что значение имеют только личные достижения человека, а никак не его родословная, или национальность, или другие обстоятельства, над которыми он не властен. В их маленькой семье снобизм считался не милым чудачеством, а серьезным пороком. Катя собственными глазами видела, что Таточка, в отличие от многих других преподавателей, которые, кстати сказать, прекрасно остались на своих рабочих местах, усердно занимается с ребятами из рабоче-крестьянской среды, помогает им устранять пробелы в образовании и воспитании очень мягко и тактично. Видела Катя и то, что это дает свои плоды, самые дремучие студенты делают отличные успехи, если преподаватель говорит, что верит в них, и нормально объясняет материал. Видела она и как обласканные детки маститых профессоров даже не пытались постичь премудрости науки, получали зачеты исключительно за громкую фамилию и прекрасно остались в институте. За семейственность и кумовство пришлось отдуваться только бабушке и внучке Холоденко, потому этих опаснейших пороков у них было как раз столько, сколько нужно. То есть без связей в высоких кабинетах.

«Ну да не об этом сейчас, – усилием воли Катя вынырнула из потока жалости к