Искатель. 1995. Выпуск №2 - Курт Сиодмак

„Маррифилд-Хаус, Редчерч.

Уважаемый господин Вардэн!

Штрингер сообщил, что Вы в достаточной уже степени проинформированы в отношении Челмофорда и Колчестера, поэтому не стану писать Вам об этом. Мидлендская территориальная бригада и тяжелая артиллерия действительно перемещены к побережью близ Кромера, но лишь временно. Это связано с армейскими учениями, а не с отправкой на Континент.

А теперь сообщаю важнейшие свои сведения, переданные мне непосредственно из Военного министерства. В пределах недели в районе Вардена можно ожидать очень мощного наступления, которое будет поддержано сковывающей атакой под Ипром. Обе операции чрезвычайно крупномасштабны, так что Вам надлежит отрядить голландского курьера к фон Штармеру с первой же субмариной. Сегодня вечером надеюсь получить от своего источника конкретные сведения о датах и прочие подробности. Вы же тем временем не должны оставлять энергичных действий.

Я не решаюсь отправить это письмо отсюда — Вам прекрасно известны повадки деревенских почтмейстеров — и отвезу в Колчестер, чтобы Штрингер приобщил его к своей депеше, пересылаемой через курьера.

Преданная Вам София Геффнер“.

Сначала это письмо просто ошеломило меня, после чего мной овладело какое-то лютое и вместе с тем холодное бешенство. Итак, эта женщина оказалась немкой и к тому же еще шпионкой. Я был потрясен ее лицемерием и вероломством по отношению ко мне, но сверх всего меня одолевали мысли об опасности, грозящей армии и стране. Сокрушительный разгром, гибель тысяч людей — вот к чему может привести мое наивное доверие к этой недостойной женщине. И все же у меня оставалось еще время, чтобы предотвратить катастрофу, используя здравый смысл и решительность.

Тут на лестнице послышались женские шаги, и мгновение спустя в двери появилась Эна. При виде меня, сидящего в ее комнате со вскрытым письмом в руке, она вздрогнула и смертельно побледнела.

— Как оно к тебе попало? — задыхаясь, спросила она. — Ты имел наглость взломать столик и украсть мое письмо?

Я ничего не ответил, продолжая сидеть и размышлять над тем, что делать дальше. Внезапно Эна бросилась ко мне и попыталась вырвать у меня письмо. Я ее схватил за кисть руки и с силой толкнул к диванчику, на котором, сразу сникнув, она замерла. Затем, позвонив в колокольчик, я сообщил явившейся на звонок горничной, что мне надобно срочно повидать мистера Маррифилда.

Этот добродушный пожилой мужчина был так благорасположен к мисс Гарнье, как если бы Эна являлась его родной дочерью. То, что я ему рассказал, привело его в неописуемый ужас. Мне нельзя было показывать само письмо по причине военной тайны, которая в нем раскрывалась, но я дал сквайру понять, что опасность этого письма для Англии невозможно преувеличить.

— Что же нам теперь делать? — спросил он. — Я и представить себе не мог, что подобные кошмары способны случаться наяву. Какие действия вы бы сами посоветовали?

— У нас нет никакого выбора, — отвечал я. — Эту женщину надлежит арестовать, и кроме того, мы должны пресечь любую ее попытку общения с кем бы то ни было. Почем я знаю, что здесь, в этой самой деревне, у нее нет сообщников? Согласны ли вы взять на себя ее надежную охрану, покуда я не схожу в Педди к полковнику Уоррелу и не получу ордер и конвойных?

— Мы могли бы запереть мисс Гарнье в ее спальне.

— Пусть вас это не беспокоит, — промолвила вдруг она. Даю вам слово, что никуда отсюда не денусь. Но вам, капитан Фаулер, я бы посоветовала вести себя благоразумнее. Вы однажды уже доказали, что склонны совершать поступки, нимало не заботясь заранее о их последствиях. В случае моего ареста всем станет известно, что вы мне выдали доверенные вам секреты, а это будет означать конец для вашей карьеры, мой друг. Не сомневаюсь, что меня вы способны покарать, но подумайте же и о том, как это отразится на собственной вашей судьбе.

— Пожалуй, — сказал я, — ее лучше запереть в спальне.

— Хорошо, как вам будет угодно, — ответила она и последовала за нами к двери.

Но когда мы вышли в переднюю, она внезапно вырвалась вперед, выскочила из входной двери и бросилась к стоявшему поблизости мотоциклу. Нам удалось настигнуть ее, прежде чем она успела завести мотор. Извернувшись, она прокусила кисть руки мистеру Маррифилду. Сверкая глазами, царапаясь ногтями, она своей яростью напоминала загнанную в угол дикую кошку. Лишь с определенным трудом сумели мы ее одолеть и втащить — практически пронести на руках — на верхний этаж. Мы затолкали ее в спальню и заперли на ключ, в то время как Эна, визжа и изрыгая ругательства, колотила изнутри кулаками по двери.

— Окно спальни находится на высоте сорока футов над садом, сообщил мне Маррифилд, бинтуя свою кровоточащую руку. — Я буду дожидаться вашего возвращения. Полагаю, что теперь эта особа никуда от нас не убежит.

— У меня есть лишний револьвер, — сказал я. — Вас нужно вооружить. — Я вставил в барабан несколько патронов и протянул оружие Маррифилду. — Мы не имеем права рисковать. Кто знает, какого рода друзья могут здесь у нее объявиться?

— Премного благодарен, — отвечал сквайр. — Мне достаточно моей палки, к тому же поблизости всегда находится наш садовник. Позаботьтесь, пожалуйста, поскорее прислать стражу, а за пленницу я отвечаю.

Предприняв все, как мне казалось, необходимые меры предосторожности, я бросился поднимать тревогу. Расстояние до Педли составляет примерно две мили, а полковник, как назло, куда-то отлучился, что вызвало дополнительные проволочки. Кроме того, потребовалось выполнить некоторые формальности, раздобыть подпись полицейского судьи. Ордер на арест, оказывается, должен был предъявляться полицейским чином, но доставить арестованную могли лишь армейские конвоиры. Меня одолевали тревога и нетерпение, и я не стал больше ждать, а поспешил воротиться в Редчерч, заручившись обещаниями, что полиция и конвойные вскоре туда прибудут.

Примерно в полумиле от деревни Редчерч дорога на Педди-Вудро выходит на Колчестерское шоссе. Поскольку время было уже вечернее, видимость составляла не более двадцати-тридцати шагов. Я совсем еще недалеко отошел от места слияния дороги с шоссе, когда вдруг услышал стремительно нарастающий рокот — кто-то ехал на мотоцикле с ужасающей скоростью. Машина мчалась без огней и через считанные мгновения очутилась в непосредственной от меня близости. Я был вынужден отскочить в сторону, чтобы не оказаться сбитым, и в тот самый момент, когда машина проносилась мимо меня, я отчетливо увидел лицо мотоциклиста. Да, это была женщина, которую я любил. Без шляпы, со струящимися по ветру волосами и белеющим в сумерках лицом, она казалась одной из Валькирий, которые по ночам летают на ее далекой родине. Промелькнув мимо меня, она помчалась по шоссе дальше. В то мгновение мне стало ясно, что произойдет, если она достигнет Колчестера. Как только ей удастся встретиться с другим агентом, мы можем арестовать его или ее, но уже ничего этим не добьемся — секретные сведения успеют уйти на Континент. На карте стояли победа союзников и жизни тысячи наших солдат. В следующую секунду я выхватил револьвер и произвел два выстрела в направлении исчезавшей вдали мотоциклистки, еле еще различимой, и треск падающего мотоцикла, затем наступила полнейшая тишина.

Нет надобности рассказывать, джентльмены, что произошло дальше, — вам это все уже хорошо известно. Я бросился к ней и нашел ее лежащей в кювете. Обе мои пули попали в цель, одна пробила ей голову. Я все еще стоял подле ее тела, когда ко мне подбежал запыхавшийся мистер Маррифилд. Оказывается, Эна, проявив изрядную смелость и завидную физическую сноровку, выкарабкалась из окна и по плющу, увивающему стену дома, спустилась в сад. Лишь услышав тарахтение заведенного мотоцикла, сквайр понял, что произошло.

Он все еще пытался довести подробности происшедшего до моего ошеломленного сознания, когда к месту трагедии прибыли солдаты и полиция, чтобы арестовать шпионку. По иронии судьбы им пришлось взять под стражу меня.

При слушании моего дела в полицейском суде был сделан вывод о том, что мотивом преступления послужила моя ревность Я не только ничего не отрицал, но и не назвал ни единого свидетеля, который бы мог опровергнуть данное утверждение. Меня такая версия очень устраивала — в ту пору французское наступление продолжало еще оставаться секретом, я же никоим образом не мог осуществлять свою защиту, не предъявив суду письма, в котором этот секрет раскрывался. Но вот время вышло, и долгожданное наступление победоносно завершилось, что снимает печать молчания с моих уст. Мне остается лишь признать свою вину — весьма тяжкую вину. Однако же судите вы меня за убийство, ибо я, не желая стать убийцей своих соотечественников, не позволил этой женщине уйти.