Искатель. 1995. Выпуск №2 - Курт Сиодмак

— Пример Арланова опровергает ваш тезис.

Это слишком одиозная фигура. Ему предложили спокойную старость. Но у таких людей уже смещены критерии жизненных ценностей. Материальное благополучие, о котором они давно перестали думать, утратило для них вся кии смысл. Жить в стороне от власти — вот невыносимая мука… Видимо, за это и поплатился…

— А от вас он что хотел?

— Желал стать членом комитета.

— И вы ему отказали?

— Единолично такие вопросы не решаются. Но я сказал, что буду категорически против… Для настоящей борьбы с антинародным курсом правительства нужна организация строгая, организация настоящих революционеров, партия коммунистов ленинского типа.

— Борьбы… — задумчиво повторил Ладушкин. — Значит, опять насилие?

— А вы как думали? — полыхнул взором Якушев. — Парламент — только трибуна для разоблачения. Ею надо пользоваться…

— Скажите, в каком настроении ушел Арланов после вашей беседы?

Якушев снова усмехнулся:

— Нет. Он не был подавленным. Скорее злым. Под конец сказал: «Я вам все равно понадоблюсь. Без меня новая политическая полиция вас прихлопнет…»

— О чем это? — насторожился Ладушкин.

«Первый секретарь» недоуменно пожал плечами.

— Так… Гордыня раздавленной змеи, которая всю жизнь была ужом.

Следователь Иван Петрович Бобров, постанывая, гладя больной бок, тем не менее внимательно слушал Ладушкина.

— Занятно… — сказал он. — Откуда такие ребята берутся. И почему именно Россия на них богата?

— Говорят, что еще от крестьянской общины идет, — пояснил «ученый малый». — Мечта о всеобщем равенстве… А разве плохо? От каждого — по способностям, каждому — по потребностям… Я бы согласился. У меня потребности небольшие.

— А способности? — ехидно осведомился Бобров.

— Об этом не мне судить, — обиженно пробурчал Ладушкин.

— Ладно, не дуйся… Мои потребности вообще на нуле.

Коля удивленно вскинул глаза и вдруг увидел на лице следователя такую муку, такое страдание!

— Иван Петрович, — невольно воскликнул он. — Вы бы сходили к врачу. Что вы уродуетесь? Кому это надо?

Во взгляде Боброва мелькнула какая-то теплота.

— Помолчи, Коля… — примирительно сказал он. — Я сам знаю… — Не договорил, сморщился от боли. — Давай лучше подумаем, что дальше делать.

— Я хотел составить список знакомых Арланова, которые воевали, у них он мог взять оружие. Но таких не оказалось. У него, похоже, вообще друзей не было. Одни сослуживцы…

— Естественно. Все его приятели в лагерях сгнили… А каким образом ты собирался изобрести этот перечень?

— Спрашивал у жены, у сына.

— Ну, это не метод. Во-первых, если рассматривать версию «убийство», то они сами подозреваемые и, весьма возможно, не в их интересах давать подобную информацию. А во-вторых, они могли просто ее не знать. Такие, как Арланов, даже в семье не раскрывались до конца. — Бобров снова ойкнул, скривился от боли. — Ты вот что… Когда похороны состоятся?

— Завтра.

— Сходи на кладбище. Вдруг возникнут новые фигуранты. Могила — она какую-то магическую силу имеет. Вот мафиози умирает. Все его соратники знают: мы будем наблюдать. А все равно «отдать последний долг» собираются. Такие, браток, дела. Мотай на ус…

Хоронили Арланова на престижном погосте, рядом со старинной церковью. Видимо, сын не поскупился — положил на лапу и батюшке, и гробовщикам.

Свежевырытая яма располагалась прямо-таки символично: слева — покосившееся надгробие одного из декабристов, справа великолепный мраморный памятник директору гастронома.

Провожали в последний путь бывшего властелина области человек десять. Не звучали торжественные речи, не выли оркестры, не гремел прощальный салют…

Рыдала Клавдия Ивановна, смахнул суровую слезу единственный наследник Алексей Васильевич… Торопливо побросали горсточки земли на крышку гроба респектабельно одетые близкие родственники. Правда, в конце церемонии прибился к компании некий занюханный дедок. Тоже кинул в могилу свой кусок глины, весьма талантливо похлюпал носом, наверное, думал, на поминки пригласят — шляются такие на каждом кладбище. Но не тут-то было! Не на таких нарвался… Постоял дедок и, поняв, что здесь ему не обломится, торопливо засеменил по аллейке. И все же Коля Ладушкин решил его проверить — а вдруг!

— Извините за беспокойство…

Старичок оглянулся. Его маленькое, сморщенное личико было задумчиво и печально.

— Извините, вы знали покойного?

— Кто ж его не знал, — грустно усмехнувшись, ответил дедок. — В нашем городе его, почитай, все знали.

— Но никто на похороны не явился, а вы почему-то пришли?

— А как же… кротко выдохнул старичок. — Я ведь с Васей в одном взводе воевал, потом мы с ним на одном заводе работали… А вы, наверно, внучок Василия Сергеевича?

Коля аж вспотел от возбуждения и в очередной раз подумал о своем старшем наставнике с восхищением: «Ну, Бобров! Ну, Иван Петрович! Как в воду глядел…»

Старик с надеждой ждал ответа.

— Нет, переведя дыхание, сказал Ладушкин. — Я представитель прокуратуры. — И вынул из нагрудного кармана временное удостоверение.

— А-а-а… — разочарованно протянул собеседник, но документ взял, прищурился и вслух прочитал: — Ладушкин Николай Борисович.

— А вас как звать-величать?

— Панкратов Константин Григорьевич.

— Хотел бы с вами побеседовать.

Пожалуйста, раз надо. Только, если не возражаете, пойдемте ко мне. Я тут недалеко живу, заодно и Васю помянем…

— А вы что, в доме у него ни разу не были?

— Не удосужился. — Панкратов снова печально усмехнулся. — А вот он у меня в свое время частенько бывал.

Панкратов жил в удобной однокомнатной квартирке на пятом этаже старого, но капитально отремонтированного здания.

— Это мне Вася помог такие хоромы получить, — пояснил Константин Григорьевич, выставляя из холодильника графинчик водки, уже разрезанную и уложенную на блюде селедочку с луком. — Как он в гору пошел, я с ним долго не встречался, только по праздникам на трибуне видел. Ну, я, естественно, в заводской колонне иду, а он там — наверху. Узнавал, конечно, родной завод, лапкой нам махал. Но не так, чтобы кому-то персонально, а всем вместе. Привет, дескать, дорогие товарищи! Помню, помню… Здесь путевку в жизнь получил…

Панкратов наполнил рюмочки.

— Ну что, молодой человек, помянем раба божьего Василия. Пухом ему земля.

Ладушки сначала хотел отказаться — все-таки он при исполнении, но потом решил, что для поддержания беседы можно и нарушить служебную этику. Уж больно, по всему видно, разговор интересный намечался.

Константин Григорьевич снял с плиты кастрюлю с вареным картофелем, разложил по тарелкам.

— Не обессудьте, харч скромный… Вот когда Василий Сергеевич у власти стоял, я бы вас тогда мог славно угостить.

— Это почему же? — простовато спросил Ладушкин.

От выпитой водки у Панкратова раскраснелись щеки. Он хихикнул, налил по второй.

— На, теперь за здоровье всех пока живущих. За это и чокнуться можно…

Снова выпили, закусили.

— Спрашиваете — почему? — усмехнулся Панкратов. Тут история такая… Я все в коммуналке жил, как после войны мы со старухой в нее въехали, так и проживали. Сын родился, вырос… Потом супруга моя от язвы желудка померла. Сынок женился. И стал я им там мешать. Сноха и удумала: «Сходили бы вы, Константин Григорьевич, к Арланову. Вы фронтовик, с первым секретарем в разведку ходили, а живете в таких условиях…» Пилила она меня, пилила и таки допилила. Записался я к Василию Сергеевичу на прием, по личному вопросу. Месяца через три подошла моя очередь. Вася сразу меня признал, обласкал. Выслушал просьбу и говорит: «Костя! Дам я тебе квартиру, но с одним условием — жить в ней будешь только ты. Не сын твой со снохой, а ты. Согласен?» У моих молодоженов, конечно, другой план был. Но тут куда деваться? Раз сам «великий князь» так порешил. Оно, оказалось, и к лучшему. Сын мой через год все равно развелся, сейчас по бабам шляется. Ну, да это совсем другая сказка… Давайте еще по чарочке примем…

Коля с непривычки уже малость захмелел, но возражать не стал. С волнением ощущал: к самому важному подкрался.

Так оно и вышло! Крякнул Панкратов, занюхал корочкой хлеба, плутовски подмигнул и говорит:

— А у Василия Сергеевича, оказывается, свой интерес имелся. Он в то время любовь крутил с какой-то секретаршей обкомовской. И нужно им было для милых утех тихое, неприметное гнездышко. Вот он мне квартирку для этой цели и определил. Тут и мебель, почитай, вся казенная. И бельишко его пассия регулярно меняла. А я вроде как сторож, но при законной прописке… Звонит Арланов и советует: «Костя, ты сегодня в кинишко сходи. Уж очень фильму интересную показывают…» Я и иду. Это значит: с семи до одиннадцати чтобы меня не было. Ну и подумаешь… Делов-то… Зато после этих «сеансов» у меня в холодильнике полно всякой еды и выпивки оставалось. Вася всем этих разрешал пользоваться…