Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

Значит, тот паренек на синем «Форде», пристреленный Аликом в лесу, вовсе не застрелен. Это часть игры, в которой он, Ус, стал статистом. Объектом насмешек в передаче «Скрытая камера».

– Я тебе вот что скажу... – услышал Петя.

Голос доносился до него, как из поднебесья. Голову ломило от боли, и любое естественное событие, даже такое, как человеческий голос, казалось неестественным.

Открыв глаза, он обнаружил перед собой Седого, сидящего напротив.

– Я тебе вот что скажу, парень, – произнес Хорошев, бросив взгляд на часы. – Ты по-любому не жилец. Разница лишь в том, как умереть. Я всю сознательную жизнь служил в разведке, поэтому умение быстро находить общий язык с пленными – моя отличительная черта. А потому предлагаю два варианта разговора. При первом ты отвечаешь на все мои вопросы и даже не почувствуешь, что умер. При втором исход будет тот же, но то время, которое ты решишь выделить для того, чтобы пожить как можно больше, будет самым ужасным в твоей жизни. Поверь, тратить минуты на то, чтобы жить такой жизнью, которую я тебе уготовлю в случае твоего упорства, – безумие. Ты меня хорошо понимаешь?

Ус понимал хорошо, но его воспаленный мозг отвергал саму вероятность того, что он вот так, в тридцать лет, уйдет из жизни. Сама жизнь будет идти дальше, будут дышать, есть, пить водку Полетаев, Седой, его люди... Они будут трахать вот таких симпатичных девок, сотрясаться от оргазма, а он... Он уже ничего не будет осознавать. Петя Ус, вполне приличный парень без дурных привычек и с вполне нормальными наклонностями уже через полчаса, а может, и того меньше, навсегда покинет этот мир...

Решив, что время, отпущенное для раздумий, истекло, Седой вынул из-за пояса нож и, словно отрезая от батона кусок колбасы, быстро провел по виску Усова.

Боль пришла через секунду.

Через секунду после того, как по Петиным коленям запрыгало маленькое ухо. Ухо скользнуло в щель меж ног и упало на пол. Понимание того, что это его ухо, пришло к Усу вместе с болью. Однако он не закричал, кляня своего мучителя, от гнева или боли, а просто заплакал. Тихо, стараясь подавить осознание приближающейся смерти. Ему очень хотелось верить в то, что ему, если он скажет правду, подарят жизнь. Накачают наркотиками, изобьют до полусмерти, вывезут в лес и бросят, а он потом, очнувшись, найдет в себе силы, чтобы доползти до больницы и обратиться за помощью. Все эти надежды перечеркнулись одним движением руки Седого. Людям режут уши не для того, чтобы потом вывезти в лес живым и там оставить. Человек с отрезанными ушами всегда представляет больший интерес для милиции, нежели для врачей. Мог ли Седой это допустить? Нет, конечно.

Поняв это, Ус понял и другое. Войдя в эту комнату, он оставил за ее порогом любую надежду. Как хотелось сейчас вернуть время назад и оказаться около туалета с двумя девчонками... У него была бы целая минута для того, чтобы покинуть дом. Теперь для этого не было и секунды.

Когда же мучитель, выбрав очередной целью руку жертвы, провел ножом и по ней, Ус стал просто задыхаться от боли. При виде своих распоротых сухожилий он почувствовал, как весь организм выворачивается наружу. Уса вырвало прямо на стол. Туда, где лежали его два «вальтера» и стояли пустые хрустальные фужеры.

И он начал говорить. Сжав здоровой рукой запястье искалеченной, стараясь остановить поток рвущейся наружу венозной крови, он рассказал все, что знал. Ус понимал, что все равно умрет, но ему очень не хотелось, чтобы этот садист еще раз провел по его телу. Петру, здоровому парню, было до обморока больно смотреть, в какие клочья превращается сильное тело, когда-то принадлежавшее ему. Теперь его тело было во власти этого спокойного седоватого мужика. По странному стечению обстоятельств, того самого, на кого он, Ус, открыл этим днем охоту.

Он рассказал Хорошеву о том, где хранится картина и где скрывается сам Пролет, и номер его нового телефона, и номер телефона, установленного на даче. Он рассказал все, что знал, и чуть больше этого.

Как ужасен этот выбор между болью и ее избавлением, когда знаешь, что избавление – смерть... Ус, выдавая информацию, мог еще говорить несколько суток кряду, однако, с другой стороны, он больше не мог смотреть на свое изувеченное тело. Ему было настолько жаль себя и стыдно за свой вид, что, выдавая информацию, он между ее порциями срывался в плач. Он все еще никак не мог поверить в то, что его убьют. Он просто не понимал, как это должно произойти! Неужели он сможет вот так просто взять и сказать: «Это все, что я знаю»?! Ус сходил с ума от невозможности выбора.

Он говорил, срывался на крик, плакал и снова говорил...

Сунув в рот сигарету, Хорошев не обнаружил зажигалки, и тогда он потянулся к столу. Увидев его движение, Усов понял, что еще целых три минуты он будет выбирать между жизнью и смертью, сходя с ума.

Он не видел, что именно Хорошев поднял со стола.

Он уже ничего не понимал.

Он был мертв. За несколько мгновений до того, как упал на пол. Стук его локтей о доски затих одновременно со звоном отраженной гильзы пистолетного патрона.

– Седой, он же еще говорил... – недоуменно заметил Хан.

– Он пошел на третий круг. – Хорошев аккуратно уложил «вальтер» на прежнее место. – Фрол, Трактор, через тридцать минут мы выходим. Парня закопать в лесу.

Часть третья

Глава 1

Николай Иванович заволновался спустя тридцать минут после того, как от Усова поступил последний звонок. Уехав на встречу с Гуруевым, Петя обещал сообщать о происходящих событиях каждые четверть часа. Этого правила он придерживался вплоть до половины пятого утра. Последний раз Ус вышел на связь в четверть пятого. И вот уже без четверти пять, а звонка нет. Забыть Усов не мог – Полетаев знал это как никто другой. Может быть, Ус именно потому и задержался так надолго подле терновского мошенника, что никогда ничего не забывал.

Если верить последнему входящему, Петя и Алик благополучно вычислили дом некоего Хана и уже сорок минут назад должны были так же благополучно в него войти. Мысль о том, что Усу и Гуруеву выкрутили руки и приступили к производству их допроса, в голову Николая Ивановича пришла лишь в пять часов, да и то в виде сомнительной версии. Сомнительной, потому что плохо верилось в то, что Гуруеву и Усову можно выкрутить руки. Первый сначала стреляет, а потом фамилию спрашивает, а у второго плечи такого размаха, что завернуть их за спину просто невозможно.

Как бы то ни было, когда стрелка на часах полетаевских часов показала одну минуту шестого утра, Николай Иванович стал спешно собираться в дорогу. Спешно, потому что вот уже сорок шесть минут, как Ус не выходил на связь.

В десять минут шестого, рассовав по карманам все, без чего нельзя жить в цивилизованном мире – портмоне, телефон, пистолет и бутылку вина из запасов Уса, – Полетаев поднялся на этаж и подошел к двери. За окнами вставал рассвет, розовело небо, и все было как всегда. Как и в любое другое июньское утро. Уже потянув на себя ручку двери, Николай Иванович понял, что ему не нравится в сегодняшнем утре. Молчали птицы. То есть молчали воробьи и прочая бестолковая мелочь, что вечно кружится вокруг садовых участков, как ночные мотыльки вокруг лампы. Ранее они подлетали к даче, обыскивая ее окрестности в поисках съестного, едва занимался рассвет. И орали, орали, орали, приводя в бешенство дремлющего в винном погребке Николая Ивановича. А сейчас не было слышно ни единого писка, словно на землю сошел сатана.

Зато стрекотали сороки. Резко и тревожно.

Суть происходящего поймут лишь толковый войсковой разведчик или страстный охотник, добрую часть жизни проведший в засадах на кабанов и лосей. Сороки спокойны, когда резвятся воробьи. Это значит, что вокруг все спокойно. Едва появляется крупная дичь, мелкие пернатые укрываются на верхних этажах крон деревьев, а сороки начинают галдеть и разрезать тишину своим оглушительным стрекотаньем. Полетаеву это не понравилось. Старый охотник, он осторожно выпустил дверную ручку из ладони, неслышно прошел к запасному выходу и прижался лбом к краю оконного переплета.

Ждать долго ему не пришлось. Через две минуты на березе, растущей в двух десятках метров от дома, внезапно выросла «чага», удивительно напоминающая человеческую голову. Сороки были правы. На улице не все так хорошо и спокойно, как может показаться на первый взгляд...

– Это кто там с такой озабоченной рожей?.. – прошептал Полетаев, стараясь успокоить свой мгновенно вскипевший разум. – Не было печали... Ус, что ли, сука, позиции сдал?

Отойдя от окна, Николай Иванович вынул пистолет и стал ходить по комнатам как заведенный. Если бы люди за окном хотели войти в дом, они давно бы это сделали. На окнах нет решеток, а сопливую дверь может вынести ударом ноги даже второклассник. Однако люди терпеливо ждали.

– И чего мы выжидаем? – пробормотал Полетаев, по-кабацки вышибая из бутылки «Ркацители» пробку.