Звуки родного двора - Маргарита Минасовна Закарьян

– Такие, как Николай Арамович, рождаются один раз в сто лет. Его любили все, потому что он был особенным, ни на кого не похожим. Он мог понять каждого: и бедного, и богатого, и умного, и глупого. Он никогда не надувался от чувства собственной важности, напротив, был доступен всем. Это был человек от Бога! – сказала Лизка.

– Сколько лет прошло после его трагической гибели, а народ до сих пор его помнит и любит, – заметил Вачик и предложил заехать на кладбище, мимо которого проезжали.

– Он что, здесь захоронен? – спросил Петька.

– Да, – ответил Вачик.

На кладбище было тихо. На небольшую церковь и памятник подле нее веяло красотой и силой. Они исходили от окружающей природы. Здесь каждый сантиметр дышал историей, а с памятника из мрамора смотрели глаза человека мужественного и безжалостного к самому себе. В этом взгляде было то, что не всегда встретишь в других, – внутренняя красота и грустное благородство.

– Его хоронил весь город и район. Такого народного шествия город не знал со дня своего существования. Телеграммы с соболезнованиями приходили из бывших стран СНГ, церквей России и Армении, из Государственной Думы. Его похороны – это народное признание, народная любовь, – вспомнила Лизка.

– Жаль. Уходят лучшие, а такие-то как раз и должны выражать интересы простого народа, – сказал Вачик.

– Ему никогда бы не позволили стать мэром, – не согласился Петька с Вачиком.

– Но почему? – удивился тот.

– Потому что нация не та.

– Хорошо, объясни мне тогда, почему Кондолиза Райс из аппарата Буша – негритянка, – не унимался Вачик.

– Потому что пока мы более 70 лет строили коммунизм, американцы укрепляли свою демократию.

– Ты что хочешь сказать, что через 70 лет мой внук, наконец, сможет избраться в мэры? – не отставал от Петьки Вачик.

– Ребята, не надо спорить и загадывать, что будет через 70 лет. Надо бороться сейчас. Вот, например, туркам-месхетинцам, проживающим на территории нашего края, слава Богу, американцы предоставили убежище. Небольшая горсточка несчастного народа наконец-то обрела дом и устроила свою жизнь, а наши улицы в некоторых районах города по-прежнему без асфальта, и дома без газа, – волнуясь заявила Лизка.

Она спустилась к подножию горы, нарвала охапку полевых цветов и положила их на мрамор.

На фоне пышных красивых роз и гвоздик, которыми был усыпан памятник, полевые цветы выглядели скромно, но в них была тихая красота и удивительная гармония между ушедшим и настоящим.

– До чего же человек – случайное явление в природе! Ведь я могла бы и не родиться, но я живу! И Бог меня бережет, а значит, я должна оправдать свое рождение. Главное – успеть сказать свое слово в этой жизни. Успеть что-то свершить, бросить свое зерно, чтобы тебя помнили, как сегодня помнят его, – молча рассуждала Лизка, изучая портрет на памятнике. На нее смотрели глаза человека, который за свою короткую жизнь успел сделать столько, сколько не каждый сделает за две жизни.

– Ребята! Поехали! Еще в два района нужно успеть заехать. Работу необходимо завершить, – в мрачной решимости произнес Карен.

– А что если вы меня на трассе высадите? Я на попутках доберусь, – попросила Лизка.

– Ты что, переработала? – спросил Петька.

– Нет! Просто политика не для меня.

– А что, по-твоему, здесь все политикой увлекаются? – угрюмо спросил Петька.

– Лиз, брось ерунду пороть. Подумаешь, чуть-чуть подзаработаем, – уговаривал Вачик.

– Да не нужны мне такие деньги. Я этих людей знать не знаю. С какой стати я должна за них агитировать? – упрямилась Лиза.

– Да какая разница… Тебе бабки платят? Чего же еще надо? – поддержал разговор Карен.

– Мне необходимо знать человека, его программу. Я должна поверить в него.

– Ха! Чего захотела. Много хочешь. Выбирай что-то одно. Или человека хорошего, или программу, – засмеялся Вачик.

– Ну, это уже мое дело, – высокомерно заявила Лизка и села в машину.

У Вачика не было выбора – пришлось Лизку везти домой.

Когда приехали, он не выдержал: «Ну и упрямая ты, Лизка! Что, лишняя копейка завелась? От твоей писательской деятельности пахнет нищетой. Советую начать роман под названием «Мытарства Кореневой».

– От него будет пользы больше, чем от ваших плакатов. Все равно народ им не верит, – зло сказала Лизка и хлопнула дверцей машины.

– Да я на плакатах в десять раз больше заработаю, чем ты на невостребованном романе, – крикнул ей вслед Вачик.

Петька с Кареном сидели молча.

Дома Лизка не находила себе места. На душе было тошно. Хотелось сдохнуть, в лучшем случае – завыть.

К реальности вернул телефонный звонок. Она судорожно схватила трубку. В эту минуту Лизка ждала единственный звонок во всей Вселенной. Голос звонившего разочаровал ее:

– А, это ты? – спросила она в трубку, когда услышала голос Петьки Кичко.

– Лиз! Ты обиделась?

– С чего это?

– Давай куда-нибудь уедем!

– Куда?

– В столицу, например.

– Зачем?

– Работу искать. Деньги зарабатывать.

– А что делать-то там будем? Плакаты и здесь можно клеить, – ехидно заметила Лизка.

– Чем занимаешься ты здесь, можно заняться и там. Писать можно где угодно…

– Нет! Там не получится.

– Почему?

– Там аура другая.

– Ауру можно поменять.

– Все равно не получится…

– Но почему?

– Потому что… потому что там нет моря… Петь, извини, я спать хочу…

Лизка не лгала. Она действительно хотела спать и не хотела уезжать далеко от моря. Но основная причина была в другом. В этом городе жил Он, имени которого она до сих пор не знала.

Утро следующего дня ничего особенного не предвещало. Лизка собиралась на море, когда позвонил Он. Ей показалось, что ждала она этого звонка целую вечность, а прошло всего-то два дня. На другом конце провода звучал до боли знакомый голос. Бешено колотилось сердце.

– Вы меня еще не забыли? – спросила Лизка.

– Если б я мог забыть такую женщину, это означало бы, что мне пора на пенсию. И потом, почему на вы?

– Я не знаю, как тебя называть.

– Костя. Константин Трубицын.

– Какое звучное имя!

– Только имя. Все остальное – обычное, – ответил он. – Лиза, я буду ждать тебя сегодня там, где встретил. В 19.00 сможешь?

– Я опоздаю минут на 20, но приду обязательно, – не теряя достоинства, ответила Лизка. Она была на высоте. Это был ее миг торжества, реванш за несостоявшиеся годы – годы ожиданий, потерь, обид, огорчений.

Это была ее женская победа! А из-за кружевной занавески на окне в комнату пробивался аромат лета. Яркое солнце слепило. Где-то на втором этаже плакала скрипка.

– Так вот оно какое – счастье!!! – прошептала Лизка и вышла на балкон.

Ей улыбалось летнее разноцветье уютного дворика.