Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

После окончания полета «Джемини-4» я еще несколько дней отдыхал в Австралии. Карнарвон хоть и рыбацкая деревушка с одним-единственным отелем, но прекрасное место. В основном мы оставались на станции связи, к которой через сухие пустоши вела грунтовка, вместе с австралийскими «связистами». В последний уик-энд нашего путешествия нас пригласили на овцеводческую ферму, где мы стригли овец и ели кенгурятину.

Подполковник Алексей Леонов

СОФИЯ, БОЛГАРИЯ

Выход в открытый космос Эда Уайта стал для меня неожиданностью. О нем я услышал во время официального визита в Болгарию. Оказалось, что операцию провели гораздо более амбициозную, чем ждала и докладывала наша разведка. Мы считали, что Уайт лишь откроет люк, наполовину высунется наружу и, сделав несколько фотографий, закроет люк обратно. Но я уверен: вся та информация, которую американцам удалось по крупицам выудить у нас с Пашей на встречах с делегацией США, заставила их расширить программу выхода Уайта.

Полетное задание Уайта сделали весьма рискованным. Космический корабль «Джемини» сильно отличался от нашего «Восхода». Советский корабль оснащался воздушным шлюзом, а из «Джемини» астронавтам приходилось полностью стравливать атмосферу перед тем, как открыть люк, чтобы Уайт мог выйти. Если бы на этом этапе возникли проблемы, экспедиция бы закончилась катастрофой. Но все, насколько я мог судить, прошло безупречно. Лично я тогда не так уж серьезно опасался конкуренции со стороны американцев, потому что считал, что наша космонавтика настолько далеко впереди заокеанской, что у США не оставалось шансов нас догнать. Я сделал то, чего никому больше не под силу: стал первым человеком, вышедшим в открытый космос.

Но позже на Западе стали появляться статьи, где утверждалось, будто бы Уайт первым вышел в космос, а мой выход – фальшивка, что фильм, снятый на наружную камеру «Восхода-2», на самом деле создан в наземной лаборатории. Такие мнения принимались в расчет столь серьезно, что, например, даже в Книге рекордов Гиннесса именно Уайт значится первым человеком в открытом космосе. NASA ничего не делало, чтобы опровергнуть эту ложь.

В России есть пословица: «Собаки лают, а караван идет». Это значит: не важно, что говорят о тебе и многие ли недовольны тобой, – если ты прав, то ты уверен в себе, как скала. Я знал, что первым был я.

Американцы, полагаю, активнее культивируют у себя конкуренцию, взаимное недоверие и паранойю. Впервые я столкнулся с этим всего через несколько месяцев после полета, когда мы с Пашей отправились в августе 1965 года в Афины на Международный конгресс астронавтики. Прибыла и американская делегация, в составе которой присутствовали Дик Слейтон, работавший в должности директора Управления летных экипажей в NASA, и два астронавта – Пит Конрад и Гордон Купер. Они только что закончили восьмидневный, стадвадцативосьмивитковый полет на «Джемини-5».

Тогда я впервые лично увидел американских астронавтов. Хотя я очень много читал о них в журнале Life, но не знал, чего на самом деле ожидать. Из наших космонавтов первым нанес визит в Соединенные Штаты Герман Титов после полета на «Востоке-2» четырьмя годами ранее. Его принимал Джон Гленн, первым из американцев совершивший орбитальный полет, и между хозяином и гостем сложились неплохие отношения. Но это происходило до Кубинского «ракетного» кризиса, до убийства Кеннеди, до свержения Хрущёва и восхождения Брежнева на его место. С тех пор холодная война ужесточилась. Недоверие и паранойя процветали с обеих сторон.

Мое первое впечатление об астронавтах сложилось недоброе. Первая наша запланированная встреча пошла прахом. Мы с Пашей явились в оговоренное место в согласованное время, а американцы не пришли. Мы прождали их больше получаса, но они так и не появились: все оправдали тем, будто бы астронавты проспали. На следующий день греческие газеты вышли со скандальными статьями о том, как пренебрежительно американцы к нам отнеслись. Еще долго мы потом шутили между собой: если американцы и русские когда-нибудь, в каком-то далеком будущем, договорятся полететь в космос вместе, то, видимо, полет не состоится, потому что американцы проспят старт.

Когда мы через два дня все-таки встретились с Конрадом и Купером, оказалось, что им ужасно неловко. Они нам рассказали, что вовсе не проспали, а на самом деле не появились потому, что их правительство не успело дать им окончательное разрешение на проведение такой встречи.

После сказанного мы сумели поладить. Пока советские врачи и другие официальные лица встречались со своими американскими оппонентами, чтобы пить друг у друга кровь и вытягивать друг из друга крупицы информации о космических программах, мы с Пашей часами болтали и пили коньяк в обществе Конрада, Купера и Слейтона. Не знаю, как нам удавалось общаться, ведь они не знали ни слова по-русски, а мы едва-едва умели говорить по-английски. Но мы восполняли пробелы активной жестикуляцией, к тому же многие слова, относящиеся к космосу, являются однокоренными в русском и английском языках. Самое важное, что мы были профессионалами одного и того же дела.

У каждого из нас был опыт службы летчиком-истребителем, пусть и по разные стороны железного занавеса. И мы четверо вошли в маленькую привилегированную группу тех, кто узнал, что значит сбросить оковы земного притяжения и побывать за его пределами. Мы ощущали особую связь. Это была очень свободная встреча. Никакие политические манипуляции не могли нам помешать. Прощаясь с астронавтами, я думал, какие же они замечательные ребята.

После той встречи Аристотель Онассис пригласил нас всех провести день на его яхте. Мы плавали в море и вместе ужинали. При расставании, нам казалось, что все мы в одной команде.

Путешествуя по Афинам, я впервые повстречал одного из основоположников американской космонавтики – немецкого ученого-ракетчика Вернера фон Брауна. Как-то вечером мы с Пашей ужинали у него и его супруги. Мне не давал покоя один вопрос, который я не мог не задать ему.

– Как может такое быть, что Америка, как вы хвастаетесь, такая технически развитая страна, а первый спутник запустил Советский Союз? И первого человека послали в космос мы, и первый выход в открытый космос тоже наш?

Ответ фон Брауна оказался честнее, чем я ожидал.

– У нас были все технические возможности. Но, возможно, нам не хватило целеустремленности вашего Главного Конструктора.

Уважение, которое он питал к Королёву, как я знал, было взаимным. Помню, как Королёв с восхищением говорил о фон Брауне, которого чуть было не привезли в СССР, чтобы он работал на нашу космическую программу, а не на американскую. Но каким бы хорошим ученым и инженером фон Браун ни был, с гением нашего Сергея Павловича ему не сравниться.

Сергей Павлович не только