Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

Оказалось, их всего лишь потряс наш вид. На Байконуре было больше 18 градусов тепла, а мы вышли из самолета закутанными в телогрейки, меховые шапки и высокие унты: те, кто нас спасал, забыли привезти нам другую одежду. Поэтому мы очень причудливо смотрелись рядом с юными пионерами в белых рубашечках с красными галстуками.

Когда мы подошли к встречающим, они широко заулыбались. Нам помчались навстречу, обступили, стали обнимать и хлопать по спинам. Мы тискали друг друга в объятиях, смеялись и шутили. После этого на «газике» с открытым верхом нас довезли до города Ленинска на железнодорожном разъезде Тюра-Там. Автомобильный кортеж тянулся за нами на несколько километров. На дорогу перед нами летели цветы. Мы видели выстроившихся вдоль нее салютовавших нам пионеров.

Нашего прибытия с нетерпением ждала государственная комиссия, у которой накопилось много вопросов о нашем 26-часовом полете. Мы должны были отчитаться о том, как прошла наша экспедиция. Я высказался кратко и по существу:

– При помощи специального скафандра человек может выживать и работать в открытом космосе. Спасибо за внимание.

* * *

В последовавших заявлениях для прессы никто не обмолвился о том, что многое в нашей экспедиции шло не так. Общественности никто ничего не объяснял. Всем стало известно только то, что полет проходил и закончился благополучно. С точки зрения властей, любые сложности и кризисы следовало обсуждать и анализировать только в рамках технических комиссий. А публике не нужно ничего сообщать.

По стандартам того времени, за наши усилия мы получили щедрые награды. Меня тут же произвели в подполковники, и нас обоих, меня и Пашу, удостоили звания Героев Советского Союза. Вдобавок, каждому дали по 15 000 рублей премии и подарили по «Волге». Кроме того, мы заработали по сорокапятидневному отпуску. После него последовала серия официальных визитов за границу на научные симпозиумы и конференции, а еще встречи с лидерами иностранных государств в ознаменование нашего приезда. В основном мы путешествовали по Восточной Европе – побывали в Чехословакии, Венгрии, Югославии, ГДР и Болгарии, но съездили также во Францию, в Австрию, Грецию и на Кубу.

Когда мы гостили в Болгарии вместе с семьями и проезжали по Софии, люди высыпали на улицы, радовались и кидали цветы в воздух. Их не привозили автобусами и не заставляли приветствовать нас напоказ. Нас встречали обычные местные жители, которые питали к нам самые лучшие и добрые чувства. Вике подарили маленького барашка с бантом на шее. Мы даже не знали, что с ним делать. Светлана привязала его к розовому кусту около нашей комнаты в отеле, но к утру барашек исчез. В прессе написали, что он убежал.

Когда на следующий вечер мы ужинали с президентом Болгарии, тот спросил Вику, почему она не позаботилась о барашке.

Вика не дала себя в обиду:

– Он не убегал, – заявила она. – Это ваши люди забрали его, потому что он топтался по розам.

Все, кто это слышал, хохотали до упаду.

Такую уйму внимания Светлана не всегда переносила легко. И дома, и за границей нас часто приглашали на встречи и вечеринки, и часто ко мне или к Паше подходили женщины с приглашением потанцевать.

– Не надо монополизировать вашего мужа. Нам всем хочется провести с ним немного времени, – говорили они.

Светлана была молода и иногда ревновала. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть: мы теперь постоянно в центре внимания.

Это выражалось в том числе и в горах писем, которые стали мне приходить. После полета Юрия на него обрушился такой поток корреспонденции, что в Звездном Городке пришлось создать спецотдел, занимавшийся ее обработкой. В первые дни после нашего полета мы тоже получили свой вал писем – их приходило как минимум по 50 штук в день. Поначалу я пытался отвечать на все, но потом это превратилось в сущий кошмар, и мне пришлось передать обязанность отвечать на письма в тот же отдел. Многие из писем были грустными: люди просили помочь им получить квартиры, работу или лечение. Но некоторые заставляли меня улыбаться, например, вот такое: «Привет, Леша и Паша, – начиналось письмо. – У вас рисковая работа. Моя работа тоже рисковая. Если в космосе у вас что пойдет не так, то вы трупы. А если напортачу в работе я, то попаду в тюрьму. Клянусь, что когда закончу писать это письмо, то завяжу с преступными делами. Желаю всего наилучшего». На письме стояла подпись: «Цыпленок». Оказалось, что это кличка печально известного вора и грабителя!

Годы спустя я передал это письмо министру внутренних дел с просьбой проверить, как дела у этого вора. Вскоре министр связался со мной и рассказал, что Цыпленок действительно стал тихим и смирным с тех пор, как написал нам. Письмо это сейчас находится в экспозиции музея МВД.

Наше путешествие на Кубу летом 1965 года совпало с празднованием годовщины Кубинской революции. Девять часов мы простояли в миллионной толпе, слушая победную речь Фиделя Кастро. Люди в толпе пребывали в восхищении, но погода стояла очень жаркая и влажная, и многих увезли в больницу с солнечным ударом. Пока мы оставались на острове, Кастро часто приглашал советскую делегацию на совместный ужин. Он много говорил об успехах своей страны в сельском хозяйстве, о свинофермах и о корове, которая производит больше 80 литров молока в день и которой даже поставили памятник.

Говорил он и о проблемах. Он рассказал, как злился на Советский Союз за то, что мы убрали свои ракеты с Кубы. В те годы у Кубы были более близкие отношения с Китаем, чем с СССР, и многие пропагандистские лозунги Кубы и Китая были одинаковыми. Тогда в Китае много говорили о мировой революции, и это нравилось Кастро. Мало кто в Советском Союзе поддерживал подобную риторику. Мы уже «наелись» революции. Фидель иной раз говорил об СССР пренебрежительно. Мы чувствовали себя так, будто он нас поучает. В такие минуты мы притворялись, что ничего не заметили. Скоро он поймет, насколько ему нужна поддержка Советского Союза.

Кастро редко выпускал сигару изо рта, даже когда разговаривал. Сигары крайне неприятно, едко пахли, особенно для того, кто не курил, как я. В той поездке я даже закурил сигареты, пытаясь перебить запах дыма от бесконечных Фиделевых сигар. Мне потом потребовалось три года, чтобы избавиться от дурной привычки.

Помимо путешествий за границу, мы приняли делегацию из Соединенных Штатов в апреле 1965 года, всего через несколько недель после нашего