(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Олег вздрогнул, покосился на постель. Это же Анжелика не любила заниматься сексом в темноте. «Хочу, чтобы мы друг друга видели, а то совок какой-то получается». И потом: «Смотри на меня, давай, ну давай, смотри на меня».
Олег зашел в ванную, включил воду. Посмотрел на себя в зеркало. Взгляд бассет-хаунда: с таким большинство журналистов и ходят. Да что уж там: большинство россиян.
А когда Олег вернулся наконец к ноутбуку, сформулировав в голове кое-какую гипотезу насчет Черновдовина и его прочтения Достоевского, телефон на столе зажужжал уведомлением из фейсбука.
Сказать, что у Двоеглазова на аватарке были два глаза, наверно, очень глупо, – но это было правдой. Точнее, не два глаза, а очки: одна линза была синей, другая – красной. В реальности Двоеглазов носил такие же очки, разве что линзы цветными не были, так что Олег готов был поставить один к десяти, что его новый подзащитный по жизни был патентованным душнилой. Но сейчас было важно не это, а то, что диабетику Двоеглазову грозил изолятор. Хотя человеком симпатичным его назвать было нельзя, судя по материалам дела: Двоеглазов работал в правозащитном «Комитете по гражданским правам» и вымогал деньги у подследственных за прекращение дела. Где-то двести тысяч, где-то четыреста. Однажды заломил цену в восемьсот тысяч, но, когда подозреваемых из изолятора не отпустили, деньги им вернул. Теперь в изолятор отправлялся сам Двоеглазов – ну, или не отправлялся, это уж как получится у Олега.
«Завтра всё в силе? Простите, мне неловко спрашивать, но государственный адвокат не берет трубку».
Олег откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову и задумался.
Когда он в последний раз выступал в суде? Кажется, что несколько космических эпох назад, но вообще-то на днях стукнул всего лишь год с тех пор, как он бегал по поручениям начальника в рульфе средней руки. Впрочем, ничего серьезного ему отстаивать не приходилось: там работник клиента уволился и совершенно позабыл об одном пункте из трудового договора, тут банкротство нужно было обосновать, – ничего необычного.
Это не вгрызаться зубами за человека, как делали защитники в уголовном процессе. Не сыпать статьями, как они, не генерировать на ходу афоризмы. Да и способен ли он вообще защищать? Олег вспомнил, как оцепенел, когда на остановке увидел прижатую в угол девушку с мужчиной, которого спугнул таксист. Ведь кишка тонка была бы вступиться самому, да?
Да и не сказать, что ты хорошо выступаешь, завел старую шарманку Олегов внутренний «адвокат дьявола»: мямлишь, говоришь тихо, словно боишься, что тебя кто-то на самом деле расслышит, предпочитаешь обходиться жестами и мимикой вместо слов, причем настолько, что кое-что заимствуешь у актеров в кино, иногда неосознанно; а когда наблюдаешь работу адвокатов, не понимаешь, как они умудряются так быстро жонглировать позициями высших судов, примечаниями и практикой; реплики мелькают в воздухе, как сюрикены из рук ниндзя, и летят в обвинение, ломают с хрустом липовые доказательства и подтасовки, и, хотя победитель определен заранее, они – адвокаты – выходят из этой дуэли самураями. Как в фильмах Куросавы: проигравшие, но не сломленные.
А он так сможет?
Олег встал и снова прошелся по квартире; в коридоре споткнулся – не о что-то физическое, а о запах. Запах исходил от маленькой тумбочки, в которой хранилась обувь. Олег наклонился, открыл дверцу и, к своему удивлению, достал оттуда флакон с духами. Духи с игривым запахом абрикосов и жвачки.
«– Анжелика!
– Тебе идет».
Что она имела в виду? Что в шляпе он похож не на защитника, а на Робин Гуда? Что пытается казаться защитником, когда сам на такое не способен?
И зачем она оставила духи в шкафчике для обуви? Забыла? Или специально – поиздеваться? Не забывай о том, что я…
– Хватит жить в моей голове, – прошипел Олег, отправившись на кухню, к разинутой пасти мусорного мешка. На ходу рассуждал о том, как смешно звучит эта патетика – «жить в голове», – но вот духи уже летят в мешок, к смятому пакетику из-под чипсов и бутылке прокисшего молока, и Анжелика окончательно покидает его квартиру, даже щетка и волшебный крем не понадобились.
Он не зависит от ее видения. Он сам может решать, что будет делать.
И вообще, пора себя ставить не на место воображаемых бывших, а на место людей, которые реально попали в беду.
Он вернется к текстам, когда захочет. Спектакли Черновдовина поставлены лишь для того, чтобы о них написали и забыли. А человека спасать надо, даже если он не ангел во плоти; надо спасать человека, говорят тебе, а не прятаться за раскрытой крышкой ноутбука. Даже плохо различимое бормотание на суде – лучше, чем полная тишина.
Олег вернулся в комнату, обновил страницу браузера и зашел в мессенджер, где в поле ответа на сообщение Двоеглазова набрал «Да, я буду» и нажал «ввод».
И вот он на задворках Н-ского районного суда, спрятавшегося во дворе-колодце и окруженного высоким забором. Искал долго – пришлось лезть в навигатор. Заодно полюбовался на отзывы о суде и на «единичку» оценки.
Олег отбросил калитку и направился к крыльцу, едва различимому за душисто цветущей сиренью. Андрей Двоеглазов сидел на бетонном вазоне и листал газету. Он выглядел лет на пятнадцать старше своих аватарок в фейсбуке: слегка заросшее лицо, круглые очки, редкие седые волосы на висках. Похожий на диссидентов восьмидесятых, разве что был эдакой chaotic evil-версией диссидента, учитывая его деятельность. Увидев Олега, Двоеглазов сложил газету, улыбнулся и протянул руку навстречу.
– Приветствую! – Рукопожатие у Двоеглазова было крепкое, но по-деловому краткое; он сразу же повернулся к своему адвокату по назначению, курившему рядом: – Знакомьтесь: Игорь Петрович Парятьев, он обещал меня хорошо защищать.
Парятьев, субтильный человек лет сорока с вытянутым морщинистым лицом, будто пробудился от спячки и, несколько помедлив, повернул голову и захлопал глазами, так ничего и не сказав.
– Это Олег, общественный защитник, – продолжал Двоеглазов. – Будете вместе вытаскивать меня из жопы, – он усмехнулся и забормотал скороговоркой: – В общем, расклад такой. Вот эти деятели, – он показал в сторону суда, – считают, что я построил мошенническую схему и наживался на несчастных людях, вымогая у них деньги в обмен на обещание свободы, которое заведомо не мог выполнить. Большей идиотии… – Он облизнул губы и засмеялся: – Ну вы понимаете.
Олег кивнул. Парятьев
