Шопенгауэр как лекарство - Ирвин Ялом

— Сексуальных предпочтений? — переспросил Тони.

— Да, то, что любит каждая женщина при половом акте. Например, любит сзади… или шестьдесят девять… или продолжительные игры в начале… начать с поглаживания спины… массажное масло… заводится от шлепков… любит, чтобы ей целовали соски… любит наручники… звереет, если привязать к кровати…

Джулиус похолодел. Что он вытворяет? Он что, собирается обнародовать предпочтения Пэм? Нет, так дело не пойдет.

Однако не успел он вмешаться, как Пэм сама перешла в наступление:

— А ты действительно мерзкий подонок. Просто отвратительный. — Пэм наклонилась вперед, очевидно собираясь встать и выйти из комнаты.

Но Бонни удержала ее за руку и, повернувшись к Филипу, сказала:

— Я — за Пэм. Филип, ты что, спятил? С чего ТЫ вздумал хвастаться такими вещами?

— Вот именно, — прибавил Гилл. — Я что-то тебя: не понимаю, парень. Нарываешься на неприятности. Ес| ли честно, не хотел бы я оказаться на твоем месте. Что ты делаешь? Ты же подливаешь масла в огонь. Ты что, хочешь сказать: «Давайте, палите меня к чертовой матери», так, что ли? Не обижайся, Филип, но, по-моему, ты перегибаешь палку.

— Я тоже так считаю, — сказал Стюарт. — На твоем месте, Филип, я бы не лез на рожон.

Джулиус попытался успокоить страсти:

— Филип, что ты сейчас чувствуешь?

— Я хотел сделать кое-какие пояснения и сделал это — так что теперь я чувствую себя вполне нормально.

Но Джулиуса не устроило такое объяснение. Стараясь говорить как можно мягче, он сказал:

— Филип, несколько человек только что высказали тебе свои замечания. Что ты думаешь по этому поводу?

— А вот на это ты меня не купишь, Джулиус. Потому что это путь в никуда. Будет лучше — гораздо лучше, если я останусь при своем мнении.

Здесь Джулиусу пришлось сменить оружие и пустить в ход старый испытанный метод условного наклонения:

— Филип, давай мысленно поэкспериментируем — философы делают это каждый день. Я понимаю твое желание сохранить спокойствие, но все-таки попытайся представить себе, что было бы, если бы тызахотел что-топочувствоватьиз-за того, что сказали другие. Чтобытыпочувствовал?

Несколько секунд Филип молча раздумывал, потом, слегка улыбнувшись, кивнул, должно быть, уступив изобретательности Джулиуса.

— Поэкспериментировать? Ну что ж, давай попробуем. Если бы я хотел почувствовать, я сначала бы испугался Пэм — она так злобно на меня набросилась. Представляю, с каким удовольствием она разорвала бы меня на мелкие кусочки.

Пэм хотела возразить, но Джулиус сделал ей знак не мешать.

— Потом была Бонни. Она спросила, зачем я хвастаюсь. Дальше Гилл со Стюартом спросили, зачем я предаю себя аутодафе.

— Ауто — чего? — переспросил Тони.

Пэм уже открыла рот, чтобы ответить, но Филип ее опередил:

— Аутодафе - публичное сожжение еретиков.

— Отлично. Мы уже на полпути к цели, — вмешался Джулиус. — Ты правильно описал все, что случилось — что именно сказали Бонни, Гилл и Стюарт Теперь давай продолжим наш эксперимент — если бы ты захотел что-то почувствовать после их замечаний…

— Да, я отклонился от темы — ты, конечно, уже сделал вывод, что сработало бессознательное?

Джулиус кивнул:

— Продолжай, Филип.

— Хорошо. Я бы подумал, что меня абсолютно не поняли. Пэм я бы сказал: «Я вовсе не пытался менять дело», Бонни: «Я и не думал хвастаться», Гиллу и Стюарту: «Спасибо за заботу, но я не собирался причинять себе боль».

— Отлично, теперь мы знаем, чего ты не делал.

А теперь расскажи нам, что ты делал?У меня уже голова идет кругом, — сказала Бонни.

— Я просто анализировал то, что произошло. Следовал за доводами разума, и больше ничего.

Тут все снова погрузились в состояние, которое наступало после каждой реплики Филипа. Он звучал так рационально, так отстраненно, что все терялись и недоуменно смотрели в пол. Тони покачал головой.

— Я понял все, что ты сказал, — начал Джулиус, — кроме последнего — вот этой последней фразы «и больше ничего». Этого я совершенно не могу понять. Для чего ты выбрал именно эту тему — именно сегодня, в этой ситуации, при таких отношениях, которые сложились в группе? Ты ведь спешил это сделать. Тебе не терпелось. Я же видел, как ты торопился все это выложить. Несмотря ни на что, ты был настроен начать именно сегодня. Попробуй объяснить, почему? Чего ты хотел добиться?

— Это-то как раз несложно, — ответил Филип. — Я знаю абсолютно точно, зачем я это сделал.

Молчание. Все замерли в ожидании.

— Черт побери, — первым не выдержал Тони. — Филип, ты что, испытываешь нас? Сколько это может продолжаться? Мы что, должны выпрашивать у тебя каждое слово?

— Что ты сказал? — спросил Филип, недоуменно наморщив лоб.

— Ты все время заставляешь нас ждать, — помогла Бонни. — Это что, нарочно?

— Может, ты думаешь, нам все равно? Не интересно, что ты скажешь? — подхватила Ребекка.

— Нет-нет. Ни то ни другое. — ответил Филип. — К вам это не имеет никакого отношения — просто мое внимание рассеивается, и я ухожу в себя.

— А вот это мне кажется очень важным, — вмешался Джулиус. — Думаю, за этим скрывается что-то такое, что влияет на твои отношения в группе. Если твое сознание действительно ведет себя так капризно — как этот дождик за окном, тогда есть повод серьезно задуматься. Почему ты периодически уходишь от разговора и погружаешься в себя? Я думаю, дело в том, что неожиданно ты начинаешь тревожиться. В нашем примере потеря внимания имела отношение к тому, с чего ты начал встречу. Давай попробуем выяснить, что это было?

Филип молчал, размышляя над тем, что сказал Джулиус.

Для общения с коллегами у Джулиуса имелись особые рычаги воздействия:

— И еще одно, Филип. Если в будущем ты собираешься принимать клиентов или вести группы, потеря; внимания и уход в себя станут серьезной помехой в работе.

Это был точный удар — Филип немедленно очнулся:

— Я сказал это, чтобы обезопасить себя: Пэм видела список, и я боялся, что в какой-то момент она про него расскажет. Поэтому я решил сделать это сам — выбрал из двух зол меньшее. — Филип замялся, глубоко вздохнул и продолжил: — И кое-что еще. Я не ответил Бонни — она обвинила меня в хвастовстве. Дело в том, что я вел этот список, потому что тот год был особенно активным. Три недели с Молли были исключением: обычно я спал с кем-нибудь один раз и потом бросал — возвращался, только если не мог найти никого нового. Так вот, если я встречался с женщиной во второй раз, мне требовалось освежить память, чтобы заставить ее поверить, что я действительно ее помню. Если бы она узнала правду, узнала, что она была одной из многих, ничего бы не вышло. Так что никакого хвастовства — эти записи предназначались только для меня. Но у Молли был ключ от моей квартиры — она ворвалась, открыла ящик стола и похитила список.

— Ты что, хочешь сказать, — вмешался Тони, во все глаза глядя на Филипа, — у тебя было столько женщин, что тебе даже приходилось вести записи, чтобы их не перепутать? То есть — как много? Сколько именно? Как у тебя это получалось?

Джулиус неслышно застонал: дело и так запутывалось с каждой минутой, не хватало еще, чтобы Тони лопался от зависти. Отношения между Пэм и Филипом накалились до предела, нужно срочно вмешиваться, но как? Неожиданная помощь подоспела в лице Ребекки, которая внезапно направила разговор в совершенно другое русло.

— Я прошу прощения, но мне очень нужно ваше внимание, — сказала она. — Я всю неделю об этом думала. Я хочу рассказать то, чего еще никому не рассказывала — даже тебе, Джулиус. Это мой самый страшный секрет. — Ребекка помедлила и обвела глазами группу. Теперь все взгляды были обращены к ней. — Ну, нормально?

Джулиус повернулся к Пэм и Филипу:

— Как вы оба? Или у вас слишком много накипело?

— Я не против, — ответила Пэм. — Мне нужно передохнуть.

— А ты, Филип? Филип кивнул.

— А я так с удовольствием, — добавил Джулиус, повернувшись к Ребекке. — Особенно если ты объяснишь, почему решила рассказать об этом именно сегодня.

— Нет, уж лучше я так расскажу, пока не передумала. В общем, слушайте. Пятнадцать лет назад, за две недели до нашей с Джеком свадьбы, меня послали в Лас-Вегас — там была компьютерная выставка, и я должна была представлять наш новый продукт. Я уже написала заявление об уходе, так что эта командировка была для меня последней — я даже думала, последней в жизни: я была на третьем месяце, мы с Джеком планировали свадебное путешествие, после чего я собиралась целиком посвятить себя дому и нашему будущему ребенку. Тогда я еще и не думала о юриспруденции — даже не знала, буду ли работать вообще. Так вот, в Вегасе со мной вдруг начали происходить странные вещи. Однажды вечером, сама не знаю как, я оказалась в «Цезарь Палас» — сажусь, заказываю выпить, и тут ко мне подсаживается мужчина, приличный такой, и начинает клеиться. Сначала то да се, а потом спрашивает меня, работаю ли я сегодня. Я тогда не знала, что это значит, — говорю «работаю». Не успела я заикнуться про работу, как он спрашивает, сколько я беру. У меня глаза на лоб, смотрю на него — симпатичный такой мужчина — и говорю «сто пятьдесят долларов». Он соглашается, и мы поднимаемся к нему в комнату. На другой вечер я пошла в «Тропикану» и сделала то же самое, за ту же плату. А в последнюю ночь я уже сделала это бесплатно. — Ребекка глубоко вздохнула и с шумом выдохнула воздух. — Ну вот. Вы первые, кому я это рассказала. Я несколько раз думала признаться Джеку, но так и не решилась. Зачем? Он бы только расстроился, а мне все равно не легче, так что… Тони… Тони. Ну что ты делаешь? Черт тебя побери, Тони, это не смешно.