Шопенгауэр как лекарство - Ирвин Ялом

Все остолбенели от неожиданности и, застыв, молча переводили взгляды с Пэм, которая так и кипела от возмущения, на Филипа, сохранявшего полную невозмутимость. Джулиус не выдержал первым:

— Что с тобой, Пэм? Сядь, пожалуйста.

Тони внес в комнату еще один стул и хотел было его поставить, как Пэм воскликнула:

— Не сюда. — (Свободное место было только рядом с Филипом.) Ребекка немедленно поднялась и проводила Пэм к своему месту.

После паузы Тони спросил:

— Что случилось, Пэм?

— Боже мой. Я не могу поверить. Это что, чья-то шутка? Хуже этого ничего нельзя было придумать. Снова видеть эту мразь.

— Да что такое? — спросил Стюарт. — Что ты такое натворил, Филип? Скажи же что-нибудь. Что здесь происходит?

Филип ничего не ответил и только слегка покачал головой, но его лицо, на котором успела выступить краска, говорило само за себя. Значит, какие-то нервы у тебя все-таки есть, отметил про себя Джулиус.

— Что происходит, Пэм? — настаивал Тони. — Скажи, здесь все свои.

— За всю жизнь ни один мужчина не обходился со мной хуже, чем это существо. Вернуться домой, в свою родную группу, чтобы оказаться с ним в одной комнате, — нет, это невероятно. Мне хочется кричать, топать ногами, но я не стану — по крайней мере, не при нем. — Внезапно замолчав, Пэм опустила глаза, медленно качая головой.

— Джулиус! — воскликнула Ребекка. — Сделай же что-нибудь. Мне это совсем не нравится. Что творится, в конце концов?

— Очевидно, между Пэм и Филипом что-то произошло раньше, но, уверяю вас, для меня это полный сюрприз.

Немного помолчав, Пэм подняла глаза на Джулиуса и сказала: -

— Я так много думала о нашей группе, так хотела скорее вернуться, все думала, что расскажу вам про путешествие. Но извини, Джулиус, теперь я не могу. Я не хочу здесь больше оставаться.

Она встала и направилась к выходу. Тони тут же подскочил к ней и схватил за руку:

— Пэм, пожалуйста, ты не можешь так уйти. Ты так много для меня сделала. Давай я сяду рядом с тобой. Или, хочешь, мы с ним выйдем, побеседуем с глазу на глаз? — Пэм слабо улыбнулась и позволила Тони отвести себя обратно на место. Гилл пересел, освободив соседнее кресло для Тони.

— Тони прав. Я хочу тебе помочь, — сказал Джулиус. — Мы все хотим тебе помочь. Но ты должна пойти нам навстречу, Пэм. Очевидно, здесь скрывается какая-то история — и неприятная история, между тобой и Филипом. Расскажи нам, заговори об этом — иначе мы не сможем ничего сделать.

Пэм слабо кивнула, закрыла глаза, открыла рот — но не издала ни звука. Немного погодя встала, подошла к окну и, прижавшись лбом к стеклу, несколько минут постояла так. Тони хотел было подойти к ней, но она, замахав рукой, заставила его вернуться на место. Наконец она повернулась, несколько раз глубоко вздохнула и заговорила чужим механическим голосом:

— Пятнадцать лет назад мы с Молли решили побывать в Нью-Йорке. Молли была моей соседкой и лучшей подругой, мы были знакомы с детства. Тогда мы только закончили первый курс в Амхёрсте и решили записаться на лето в Колумбию. Кроме всего прочего, мы должны были проходить античную философию — и догадайтесь, кто был нашим АП?

— АП? — переспросил Тони.

— Ассистент преподавателя, — тут же негромко отозвался Филип — это были первые слова, которые он произнес с начала занятия. — АП — это аспирант, который обычно помогает преподавателю — ведет практические занятия, проверяет контрольные и принимает экзамены.

Казалось, неожиданное замечание Филипа выбило Пэм из колеи. Тони разъяснил ей:

— Филип у нас справочное бюро. Ты спрашиваешь — он отвечает. Прости, я не должен был тебя перебивать, теперь буду держать язык за зубами. Продолжай. Может, присядешь сюда, к нам?

Пэм кивнула, вернулась на место, снова закрыла глаза и продолжила рассказ:

— В общем, пятнадцать лет назад мы с Молли оказались на летних курсах в Колумбии, и этот человек… это существо, которое сидит здесь, стал нашим АП. У Молли тогда был кризис: она только что поссорилась со своим парнем, с которым долго встречалась. В общем, не успели начаться занятия, как этот… извините, человек, — она кивнула на Филипа, — начинает к ней клеиться. Заметьте, нам было по восемнадцать, и он был нашим преподавателем — профессор появлялся только на лекции, два раза в неделю, а АП отвечал за весь курс, и он же принимал экзамены. О, это был мастер. А Молли была в расстроенных чувствах — в общем, она втюрилась в него по уши и около недели была на седьмом небе от счастья. Как-то в субботу вечером он звонит мне и просит зайти к нему по поводу моего выпускного сочинения. Я прихожу, и он начинает с места в карьер. Я была совершенной дурочкой, позволила ему собой манипулировать, и не успеваю я опомниться, как оказываюсь в чем мать родила на диване в его кабинете. Мне было восемнадцать, и Я была девственницей. А он был любитель грубого секса. Он повторил это еще через пару дней, а потом бросил меня — он даже перестал смотреть в мою сторону, как будто мы незнакомы, и хуже всего было то, что он даже не счел нужным объяснить, почему меня бросил. А я — я была так напугана, я боялась спросить — он ведь был учителем, от него зависели выпускные экзамены. Вот так я вошла в сказочный, волшебный мир секса. Я была уничтожена, я была в бешенстве, мне было так стыдно… и… хуже всего, я считала, что виновата перед Молли. И перестала считать себя привлекательной.

— О, Пэм! — воскликнула Бонни, качая головой. — Не удивительно, что ты сейчас в шоке.

— Погоди-погоди. Ты еще не знаешь худшего про это чудовище, — с новым жаром заговорила Пэм. Джулиус взглянул на группу: все, подавшись вперед, не отрываясь, смотрели на Пэм; один Филип сидел, закрыв глаза, с совершенно отсутствующим видом. — Они с Молли встречались еще пару недель, и потом он бросил ее — просто сказал, что она ему надоела и он уходит — и все. Бесчеловечный ублюдок. Представляете себе учителя, который говорит это студентке? Больше он не сказал ей ни слова и даже запретил ей трогать ее вещи, которые она оставила в его квартире. Напоследок показал ей список из тринадцати женщин, с которыми переспал за тот месяц, — в основном девчонки из нашей группы. Мое имя значилось первым в этом списке.

— Он не показывал ей этот список, — не открывая глаз, отозвался Филип, — она сама его отыскала, когда рылась в его вещах.

— Кто, кроме последнего извращенца, станет составлять такие списки? — парировала Пэм.

Не меняя тона, Филип невозмутимо ответил:

— Природа диктует самцу разбрасывать свои семена. Он был ни первым, ни последним, кто вел учет полей, которые сам вспахал и засеял.

Пэм только воздела руки и, покачав головой, тихо произнесла: «Слышали?», словно желая сказать: глядите, как нелепа эта жизненная форма. Демонстративно пропустив мимо ушей замечание Филипа, она продолжила:

— Начались страдания и слезы. Молли мучилась ужасно, и прошло еще много времени, прежде чем она снова смогла поверить мужчинам. Мне она так никогда и не поверила. Нашей дружбе пришел конец, она никогда не простила мне измены. Для меня это был страшный удар, и для нее, думаю, тоже. Мы, конечно, пытались сойтись снова — мы и сейчас иногда переписываемся, сообщаем друг другу новости, — но она ни разу с тех пор не заговаривала со мной о том лете.

Наступило долгое молчание — возможно, самое долгое за всю историю группы. Наконец, Джулиус сказал:

— Пэм, это действительно ужасно. Пережить такое в восемнадцать лет. То, что ты никогда не рассказывала об этом ни мне, ни группе, только доказывает, сколь серьезна была травма. Потерять лучшую подругу, и каким образом. Это действительно ужасно. Но позволь мне сказать тебе кое-что. Это хорошо, что ты осталась сегодня, и хорошо, что рассказала об этом. Я знаю, тебе не понравится то, что я хочу сказать, но, может быть, это не так уж плохо, что ты и Филип — вы оба оказались здесь. Может быть, это знак того, что вам обоим нужно что-то сделать, что-то исправить — и тебе, и ему.

— Ты прав, Джулиус, мне действительно не понравилось то, что ты сказал. И еще мне не нравится вновь видеть это ничтожество. Он в моей любимой группе. Это меня просто убивает.

У Джулиуса закружилась голова. Мысли неслись вихрем, одна за другой. Сколько Филип будет это терпеть? Должен же быть предел даже у него. Сколько еще, прежде чем он встанет и выйдет из комнаты, чтобы никогда больше не возвращаться? Джулиус ясно представил себе эту картину, одновременно не переставая размышлять о последствиях — для самого Филипа, конечно, но главным образом для Пэм — она значила для него гораздо больше. Пэм была удивительная женщина, и он очень хотел ей помочь. Выиграет ли она что-нибудь, если Филип уйдет? Возможно, она испытает радость мщения — но это будет пиррова победа. Если бы я мог найти способ, думал он, помочь Пэм простить Филипа. Это бы исцелило ее — и, возможно, Филипа тоже.