Шопенгауэр как лекарство - Ирвин Ялом

Когда Артур решит перебраться из Берлина во Франкфурт, он пригласит с собой Каролину, предъявив ей условие оставить своего незаконнорожденного сына, которого он упорно не соглашался признавать своим. Каролина откажется бросить сына, и после непродолжительной переписки их связь оборвется навсегда. Тем не менее тридцать лет спустя, в семьдесят один год, Артур в приписке к завещанию оставит пять тысяч талеров Каролине Рихтер-Медон.

Презрительно отзываясь о женщинах и об институте брака вообще, он тем не менее будет время от времени задумываться о женитьбе, всякий раз, впрочем, предупреждая себя об опасности: «Все великие поэты были несчастливы в браке, и все великие философы вполне обходились без этого: Демокрит, Декарт, Платон, Спиноза, Лейбниц, Кант. Единственным исключением был Сократ, но и тот тяжко поплатился за это, взяв в жены сварливую Ксантиппу… Большинство мужчин соблазняются внешней красотой, которая только скрывает женские пороки. Они женятся в молодости и жестоко расплачиваются в старости, когда их жены превращаются в дерзких и своенравных истеричек» [75].

С возрастом надежда обзавестись семьей будет постепенно угасать, и в сорок лет он окончательно оставит эту затею. Жениться в зрелом возрасте, скажет он, значит походить на человека, который прошагал пешком три четверти пути и затем решил раскошелиться на дорогой билет, чтобы оплатить всю поездку [76]. Ни одна из ключевых проблем человеческого существования не укроется от его взгляда, и половая страсть — предмет, тщательно избегаемый его предшественниками, — не станет исключением.

Он начнет размышления на эту тему с замечательного наблюдения о силе и мощи сексуального влечения:

Она (половая любовь) после любви к жизни является самой могучей и деятельной изо всех пружин бытия, где она беспрерывно поглощает половину сил и мыслей молодого человечества, составляет конечную цель почти всякого человеческого стремления, оказывает вредное влияние на самые важные дела и события, ежечасно прерывает самые серьезные занятия, иногда ненадолго смущает самые великие умы… Половая любовь поистине является скрытым механизмом любого поступка и поведения, она проглядывает отовсюду, несмотря на тщательно наброшенные на нее покровы. Она является причиной войн и предметом мира… неистощимым источником остроумия, ключом ко всем намекам, значением таинственных фраз, невысказанных замечаний и брошенных украдкой взглядов; она предмет неустанных фантазий и молодых, и старых, неизменный призрак умов порочных и неотвязный спутник воображения целомудренных [77].

Конечная цель почти всякого человеческого стремления? Скрытый механизм любого поступка? Причина войн и предмет мира? Но к чему эти преувеличения? Не следствие ли это сексуальной озабоченности автора? Или ловкий прием, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание читателя?

Если мы подумаем об этом, то невольно захочется нам воскликнуть: к чему весь этот шум? К чему вся суета и волнение, все эти страхи и горести? Разве не о том лишь идет речь, чтобы всякий Иван нашел свою Марью? Почему же такой пустяк должен играть столь серьезную роль и беспрестанно вносить раздор и смуту в стройное течение человеческой жизни? [78]

Ответ Артура на этот вопрос на полторы сотни лет предвосхитит открытия эволюционной психологии и психоанализа. Он станет утверждать, что причины нашего поведения не есть наша собственная необходимость, но необходимость нашего биологического рода. «Конечной целью любви, хотя стороны могут и не подозревать об этом, является рождение ребенка, — скажет он. — Следовательно, то, что руководит мужчиной, на самом деле является инстинктом, направленным на поиски наиболее подходящей пары, тогда как сам он воображает, что хочет доставить себе наибольшее удовольствие» [79].

Он будет тщательно разбирать принципы, руководящие выбором сексуального партнера («каждый любит то, чего ему не хватает»), и не устанет повторять, что выбор на самом деле совершается гением биологического рода. «Одержимый духом рода, он (человек) всецело подпадает его власти и не принадлежит больше самому себе… ибо в сущности влюбленный преследует не свои интересы, а интересы кого-то третьего, который должен еще только возникнуть» [80].

Он будет повторять, что сила сексуального влечения велика и непреодолима. «Так как человек находится под влиянием импульса — сродни инстинкту насекомых, — который заставляет его добиваться своей цели не раздумывая, вопреки всем доводам разума… человек не может противостоять ему». И разум здесь бессилен: часто мы желаем именно того партнера, которого наш собственный разум настоятельно советует избегать. Но голос разума не способен противостоять силе инстинкта. В качестве примера Шопенгауэр приводит слова римского комедиографа Теренция: «Бессилен разум над тем, что само по себе лишено всякой разумности».

Принято считать, что три открытия основательно пошатнули наше представление о себе как о непревзойденном венце творения: сначала Коперник доказал нам, что Земля отнюдь не является центром Вселенной; затем пришел Дарвин, и мы узнали, что вовсе не являемся чем-то особенным, а, как и все прочие существа, происходим от других форм жизни; и, наконец, Фрейд продемонстрировал, что мы не являемся хозяевами в собственном доме и часто не управляем своим поведением, обусловленным силами, лежащими вне нашего сознания. Нет никаких сомнений в том, что в этом революционном открытии непризнанным соавтором Фрейда был Артур Шопенгауэр, задолго до рождения Фрейда постулировавший, что нами управляют глубинные биологические импульсы и мы заблуждаемся, полагая, что, поступая так или иначе, действуем совершенно сознательно.

Глава 23

Если я скрою свою тайну, она — моя пленница; если я ее выпущу, я — ее пленник. На древе молчания растет его плод — мир [81].

Бонни волновалась напрасно: на следующее занятие все не только явились в полном составе, но даже раньше обычного — все, за исключением Филипа, который поспешно вошел в комнату и занял свое место ровно в половине пятого.

Недолгое молчание в самом начале занятия вещь обычная: пациенты рано узнают, что не стоит спешить с первой фразой, так как первому обычно достается больше всего внимания. Однако Филип, как всегда бесцеремонно, нарушил это молчание. Ни на кого не глядя, он заговорил своим холодным неживым голосом:

— Я хочу дополнить то, что сказала о моем списке вновь прибывший член нашей группы…

— По имени Пэм, — подсказал Тони. Филип кивнул, не поднимая глаз:

— То, что сказала Пэм. В этом списке были не только имена женщин, с которыми я переспал за тот месяц, но и номера телефонов…

— Ах, неужели номера телефонов? Да, прости, это совершенно меняет дело, — перебила его Пэм.

Не обращая на нее внимания, Филип продолжил:

— В этом списке также было краткое описание сексуальных предпочтений каждой женщины…

— Сексуальных предпочтений? — переспросил Тони.

— Да, то, что любит каждая женщина при половом акте. Например, любит сзади… или шестьдесят девять… или продолжительные игры в начале… начать с поглаживания спины… массажное масло… заводится от шлепков… любит, чтобы ей целовали соски… любит наручники… звереет, если привязать к кровати…

Джулиус похолодел. Что он вытворяет? Он что, собирается обнародовать предпочтения Пэм? Нет, так дело не пойдет.

Однако не успел он вмешаться, как Пэм сама перешла в наступление:

— А ты действительно мерзкий подонок. Просто отвратительный. — Пэм наклонилась вперед, очевидно собираясь встать и выйти из комнаты.

Но Бонни удержала ее за руку и, повернувшись к Филипу, сказала:

— Я — за Пэм. Филип, ты что, спятил? С чего ТЫ вздумал хвастаться такими вещами?

— Вот именно, — прибавил Гилл. — Я что-то тебя: не понимаю, парень. Нарываешься на неприятности. Ес| ли честно, не хотел бы я оказаться на твоем месте. Что ты делаешь? Ты же подливаешь масла в огонь. Ты что, хочешь сказать: «Давайте, палите меня к чертовой матери», так, что ли? Не обижайся, Филип, но, по-моему, ты перегибаешь палку.

— Я тоже так считаю, — сказал Стюарт. — На твоем месте, Филип, я бы не лез на рожон.

Джулиус попытался успокоить страсти:

— Филип, что ты сейчас чувствуешь?

— Я хотел сделать кое-какие пояснения и сделал это — так что теперь я чувствую себя вполне нормально.

Но Джулиуса не устроило такое объяснение. Стараясь говорить как можно мягче, он сказал:

— Филип, несколько человек только что высказали тебе свои замечания. Что ты думаешь по этому поводу?