Шопенгауэр как лекарство - Ирвин Ялом

Тони, вытащив кошелек, пересчитывал деньги. Услышав возгласы Ребекки, он поднял глаза и лукаво улыбнулся:

— Хотел тебя развеселить.

— Не нужно меня веселить. Для меня это настоящая трагедия. — И Ребекка сверкнула одной из своих удивительных улыбок, которые появлялись на ее лице, когда она того хотела. — Вот мое чистосердечное признание. — Она повернулась к Стюарту, который не раз называл ее фарфоровой куколкой. — Ну, что тыскажешь? Ребекка больше не кажется тебе чистенькой, беленькой куколкой?

Стюарт ответил:

— Я думал не об этом. Знаешь, что я вспоминал, пока ты рассказывала? Один фильм, я его смотрел несколько дней назад, «Зеленая миля». Там была одна великолепная сцена, где осужденный ест в последний раз перед казнью. Так вот, я подумал, может быть, в Лас-Вегасе перед свадьбой ты тоже в последний раз позволила себе немного лишнего?

Джулиус кивнул:

— Мне тоже так показалось. Очень похоже на то, о чем мы когда-то с тобой говорили, Ребекка. — Повернувшись к группе, Джулиус пояснил: — Много лет назад мы с Ребеккой целый год работали над ее сомнениями, выходить ей замуж или нет. — Снова повернувшись к Ребекке, он продолжил: — Помню, несколько недель подряд мы обсуждали твои страхи: ты боялась потерять свободу, и тебе казалось, что твоей карьере приходит конец. Думаю, Стюарт прав, именно это и случилось с тобой в Лас-Вегасе.

— Знаешь, Джулиус, что мне особенно тогда запомнилось? Однажды ты рассказал мне про одну книгу — кто-то разговаривает с мудрецом, и тот говорите либо-либо,на каждое «да» есть свое «нет».

— Я знаю эту книгу. Это «Грендель» Джона Гарднера! — воскликнула Пэм. — Это Грендель, чудовище, искал мудреца.

— Да, мир тесен, — ответил Джулиус. — А ведь это Пэм первая познакомила меня с этой книгой. Пэм ходила ко мне примерно в то же время, что и ты, Ребекка, так что, если эти слова тебе помогли, скажи спасибо Пэм.

Ребекка благодарно улыбнулась:

— Ты заочно меня вылечила, Пэм. Я даже приклеила эти слова на зеркало: «Либо — либо». Это так хорошо объясняло, почему мне трудно было сказать Джеку «да», хотя я и знала, что люблю его. — И снова Джулиусу: — Еще я помню, ты сказал — чтобы стареть красиво, нужно смириться с тем, что наши возможности ограничены.

— Задолго до Гарднера, — вставил Филип, — Хайдеггер, — тут он повернулся к Тони, — знаменитый немецкий философ первой половины прошлого века…

— И заодно известный нацист, — добавила Пэм. Не обращая внимания на Пэм, Филип продолжил:

— …Хайдеггер говорил о том, как справляться с ограниченностью наших возможностей. Он связывал это со страхом смерти. Смерть, говорил он, есть невозможность дальнейшей возможности.

— Невозможность дальнейшей возможности? — повторил Джулиус. — Сильная мысль. Может быть, я приклею эти слова на свое зеркало. Спасибо, Филип. Друзья мои, у нас накопилось много вопросов, включая и твои, Пэм, но сначала еще одно замечание тебе, Ребекка. Этот случай в Лас-Вегасе — он должен был произойти, как раз когда мы с тобой встречались, но ты ни разу мне об этом не говорила. Из этого я заключаю, что тебе действительно было очень стыдно.

Ребекка кивнула.

— Да, я думала закопать его и забыть. — Она замялась, решая, сказать или нет, и наконец произнесла: — Хотя, знаешь, Джулиус… Мне, конечно, было стыдно тогда, но… я знаю, это ужасно… но я еще долго об этом вспоминала: у меня было такое ощущение, что это был настоящий взлет, не сексуальный, конечно, — хотя нет, нетолькосексуальный, — но взлет. Это было так здорово — забыть про все, оторваться и делать то, что хочешь. И знаешь, — Ребекка повернулась к Тони, — это именно то, что меня всегда привлекало в тебе, Тони, — твоя судимость, твои потасовки, твое отношение к законам. Но эта твоя последняя выходка с деньгами — это уже переходит все границы.

Тони не успел ответить, как в разговор вмешался Стюарт:

— Ты молодец, Ребекка. Знаешь, я тоже решил рассказать кое-что, о чем еще никому не рассказывал - ни Джулиусу, ни своему предыдущему доку, никому вообще. — Он помолчал, заглядывая каждому в глаза. — Пытаюсь определить степень безопасности. Немного страшновато. Я верю каждому из вас, кроме тебя, Филип, — я еще слишком мало тебя знаю. Надеюсь, Джулиус предупреждал тебя о конфиденциальности?

Молчание.

— Ты ставишь меня в неловкое положение, Филип. Я к тебе обращаюсь. — Стюарт повернул голову и в упор посмотрел на Филипа. — Да что с тобой такое? Почему ты молчишь, Филип?

Филип поднял глаза:

— Я не знал, что требуется мой ответ.

— Я сказал «надеюсь, Джулиус предупредил тебя о конфиденциальности» и повысил интонацию в конце предложения. Разве это не подразумевает, что я задаю вопрос? Кроме того, из контекста было ясно, что я жду от тебя ответа.

— Я понял тебя, — ответил Филип. — Да, Джулиус говорил мне про конфиденциальность, и я обещал соблюдать все условия, включая конфиденциальность.

— Отлично, — ответил Стюарт. — Знаешь, Филип, я начинаю менять свое мнение о тебе — сначала я думал, что ты выскочка, но теперь я начинаю понимать, что тебя просто не приучили к миске — к людям, я хотел сказать. Да, и это не требует ответа — это так, к сведению.

— Первый класс, Стюарт, — ухмыльнулся Тони. — Ты задираешься, старик, — это по-нашему.

Стюарт кивнул.

— Я не хотел тебя обидеть, Филип, но мне нужно рассказать одну историю, и я хотел удостовериться, что все в порядке. В общем, так. — Он глубоко вздохнул. — Начнем. Тринадцать или четырнадцать лет назад — в то время я как раз закончил практику и готовился приступить к работе — я отправился на Ямайку на съезд педиатров. Вообще-то формально такие съезды проводятся, чтобы держать медицину в курсе последних событий, но многие ездят туда по другим причинам: так, присмотреть себе новое место или новый научный проект… ну, и вообще расслабиться и кого-нибудь трахнуть. Что касается меня, то я пролетел по всем пунктам, и вдобавок на обратном пути в Майами мой самолет задержали, и в результате я пропустил свою пересадку в Калифорнию, так что мне предстояло всю ночь провести в гостинице при аэропорте — как вы понимаете, я был в самом скверном настроении.

Все напряженно молчали — никто не ожидал услышать от Стюарта такое.

— Я пришел в гостиницу в половине двенадцатого ночи, поднялся на лифте на седьмой этаж — странно, что я до сих пор помню все до мельчайших подробностей, — и пошел по длинному коридору к своему номеру. Было очень тихо, и вдруг одна из дверей открылась, и из нее выскочила какая-то растрепанная женщина в ночной сорочке — довольно привлекательная, с шикарным телом, лет на десять-пятнадцать старше меня. Она схватила меня за руку — от нее сильно пахло перегаром — и спросила, не заметил ли я кого-нибудь в коридоре. «Никого, а что?» — ответил я. Тогда она принялась рассказывать мне какую-то длинную и запутанную историю о том, что рассыльный якобы только что выманил у нее шесть тысяч долларов. Я посоветовал ей позвонить администратору или в полицию, но она, как ни удивительно, ничего предпринимать вроде бы и не хотела. Затем она пригласила меня в номер. Мы поговорили, и я попытался ее успокоить, хотя мне с самого начала было ясно, что никакого ограбления не было и все это ей показалось. Слово за слово — и вскоре мы очутились у нее в постели. Я несколько раз спросил ее, хочет ли она этого, то есть хочет ли она, чтобы мы занялись любовью. Она сказала, что хочет, и мы это сделали, а через час или два, когда она уснула, я ушел в свой номер, где проспал несколько часов, а затем вылетел ранним утренним рейсом. До того как сесть в самолет, я позвонил в гостиницу и анонимно сообщил, что, возможно, их гостья из 712-го номера нуждается в медицинской помощи. — Через несколько секунд в полной тишине Стюарт прибавил: — Вот и все.

— И все?- спросил Тони. — В стельку пьяная смазливая шлюшка приглашает тебя в свой номер, и ты даешь ей то, о чем она тебя просит? Старик, черта с два я бы упустил такой случай.

— Нет, не то,- возразил Стюарт. — Я хотел сказать, что я, врач, встречаю больную женщину, с начальной — а может, даже запущенной — стадией алкогольного галлюциноза, и затаскиваю ее в постель. Это же нарушение клятвы Гиппократа, профессиональное преступление. Я никогда себе этого не прощу. Этот случай до сих пор не идет у меня из головы. Он не дает мне покоя.

— Ты слишком строг к себе, Стюарт, — ответила Бонни. — Эта женщина, ей наверняка было одиноко, да к тому же она была выпивши — она выходит в коридор, видит симпатичного молодого человека и тянет его в постель. Она получила то, что хотела, может быть, даже то, что ей было необходимо. Ты сделал ей хорошо. Может, она до сих пор вспоминает это как свою самую счастливую ночь.