День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер

– Знаете ли, горные инженеры – странное племя. Они испытывают любовь к руде. Им может казаться, что их влечет к себе богатство, которое обещают. Но нет! Они испытывают страсть к металлу. Они любят сам процесс добычи, во время которого гора стонет и рыдает. Вот еще что: Рокас-Вердес не такая уж крупная шахта и расположена на убийственной высоте, но… медь, получаемая из той руды, самого высокого качества во всех Андах. Ваши друзья там, наверху, – мрачные люди, мистер Толланд, но несмотря на это полны гордости, что работают на шахте, которая производит прекрасный продукт. Каждый человек в мире стремится быть причастным к чему-то прекрасному в том или ином виде деятельности. Эта шахта для избранных. Доктор Маккензи известен во всех Андах тем, что обладает чудесным чутьем на эту проклятую медь – где она скрыта и как ее добыть. Он мог бы хозяйничать в Эль-Тениенте, если бы захотел, но ему нравится Рокас-Вердес. Горные инженеры – это такие странные личности: обожают преодолевать трудности. Вот за этим столом, мистер Толланд, я наблюдала, как ведут себя люди в присутствии мистера Маккензи: словно школьники, впервые надевшие плисовые штанишки, – а ведь зарабатывают в четыре-пять раз больше него. Владельцы шахт, которые зашибают миллионы, держать при себе жен, детей, камердинеров, имеют ванные с горячим душем…

– У нас тоже есть горячий душ, миссис Уикершем.

– …и виски с содовой. Только они уже перестали быть горняками, превратились в счетоводов. Их шахты работают как обувные фабрики. Настоящие горняки неразговорчивы, асоциальны и простодушны. Как правило, жены их бросают, как случилось с мистером Маккензи. Можете быть уверены: они даже не вникают во все эти дела. Они думают, что все дело в деньгах, что они лучше других. Посмотрите, как умно действует ваша компания: раз в четыре года повышает своим людям зарплату. Это как пучок сена перед мордой осла. У него, в конце концов, возникает иллюзия, что он станет богатым. По моему мнению, настоящая причина, почему ваши люди остаются там, наверху, заключается в том, что они аристократы горного дела, а еще потому, что – хотя это черт знает как невыносимо, отвратительно и невозможно – выдают медь высшей пробы.

* * *

Повсюду Джону попадались свидетельства равнодушного отношения к делу со стороны его предшественника. К концу второй недели он вычистил кухню и улучшил систему подачи горячей воды, завел дружбу с поваром. Еще его заинтересовали особенности приготовления пищи в условиях высокогорья с точки зрения химии. Он занимался ремонтом дверей и окон в коттеджах инженеров, причем использовал при этом подручные материалы, как это было в Коултауне. Выкинул рухлядь, сломанные стулья, дырявые кастрюли и старые одеяла. Судя по всему, его предшественник стеснялся заказывать подсобные материалы в главном офисе в Антофагасте. Джон Эшли ничего не стеснялся. Каждое письмо Эндрю Смиту, которое он отправлял раз в месяц, состояло из различных запросов, и материалы стали поступать на гору. Если раньше людей кормили солониной разного вида, то теперь он добился разрешения закупать мясо и овощи в Манантьялесе – возможность, которая прошла мимо равнодушного. На столе появились яблоки и ананасы. Арауканские коврики заменили манчестерские шерстяные половики.

Джону нравилось бывать в поселках, где жили шахтеры – чилийцы и индейцы. Ему в помощь дали боливийских индейцев, и они так подружились, что его пригласили на крестины новорожденной дочурки одного из них. После застолья он попросил, чтобы мать с ребенком вышла еще раз, и хоть такое не было принято в их племени, женщина все же согласилась. Джон уже пятнадцать лет не держал ребенка на руках, и все-таки отцовское чувство в нем не заглохло.

Доктора Домелена редко вызывали в поселки, еще реже – в индейский. Этот народ был вынослив от природы, и кроме того, у него имелись свои средства и способы снимать острую боль. Болезнь и смерть не так пугали индейцев, как лекарства, блестящие инструменты, запах бренди изо рта и презрение в глазах. Доктор прижил двоих детей в индейском поселке, и когда вывешивал зажженный фонарь над дверью, их мать отправлялась к нему.

Эшли заметил у детей признаки рахита, и хотя это не относилось к его сфере, заказал по телеграфу у Эндрю Смита рыбий жир. Кроме того, ему удалось получить разрешение – жизнь индейцев окружала масса бюрократических формальностей, введенных испанским двором! – входить в их жилища. Надо было придумать, как проветривать их вигвамы, как поменять рацион и как устроить канализацию. Он советовал, он обрушивался с упреками, он уговаривал, он требовал…

Время делало то, о чем его просил Эшли: утекало. Миссис Ходж ведь сказала ему: «Семь лет».

Инженеры его ненавидели. Ни единого слова благодарности не было сказано за все улучшения, которые он привнес в их условия жизни. Джон мешал им получать безрадостное удовольствие от суровости своего существования. Избегали его в те часы, когда он спускался в шахту, чтобы освоить азы их профессии. Джон редко садился за карты с ними, как, впрочем, и доктор Маккензи. Закончив ужин, управляющий поднимался из-за стола, коротко кивал всем с пожеланием доброй ночи и уходил в свой домик. У него единственного в горах имелось хобби: чтение. За книгой он мог засиживаться далеко за полночь. Маккензи заказывал себе книги на Принцесс-стрит в Эдинбурге; они доходили до него, обогнув мыс Горн, или их привозили по железной дороге через топи Панамы. Его интересовали религии Древнего мира. Он читал Библию на древнееврейском, «Книгу мертвых» – по-французски, Коран – по-немецки, немного знал и санскрит. Днем его одолевали мысли о меди, ночи наполнялись прекрасными или ужасными видениями из истории человечества. Доктор Маккензи был старым и противным, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что он не такой уж старый и противный. У него был сломан нос, и возможно, не раз, он хромал; губы его всегда оставались поджатыми, взгляд – строгим, но наблюдательный человек мог заметить в его глазах огонек веселья или иронии. Он внимательно наблюдал за всеми, в том числе и за Эшли.

Один раз, вернувшись к себе, он застал Джона прочищавшим дымоход в его камине.

– Э… добрый вечер, Толланд.

– Добрый вечер, доктор Маккензи. Эти брикеты только закупоривают дымоход.

– Да? Э… скажите, Толланд, для чего вы установили листы жести возле отхожего места?

– Видите ли, сэр, я подумал, что можно использовать солнечное тепло. Для этого надо попытаться направить поток лучей на отрог