Прошедшие войны - Канта Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже юный Цанка отметил, что Ларча капризна, заносчива и в танце, и в работе поверхностна. И, самое главное, не было в ней никакого задора и страсти.
Тем не менее не сводил Цанка с нее глаз весь вечер. Показалось ему, что Ларча несколько раз искоса бросала взгляд в его сторону. Два раза станцевал Цанка с ней, по ходу танца перебросился парой фраз.
На следующий день весь Дуц-Хоте сплетничал о романе молодого Арачаева. Больше было выдумки и фантазии, чем правды. А Ларчу описывали как неземную красавицу.
Цанке ничего не оставалось, как поддаться общему течению, сделать важную позу и лезть вон из кожи, чтобы овладеть сердцем дочери Гани.
Через пару дней после белхи приехали Цанка и Курто вновь в Агишти, мечтая повидаться с Ларчой. К их удивлению, девушка согласилась, вышла.
Беседовал с ней Цанка, сам все больше и больше расстраивался. Нашел он в ней массу изъянов. В разговоре шепелявила, нижняя толстая губа отвисала, как конская, строила гримасы и паясничала, ни на один вопрос не дала твердого и ясного ответа, и самое главное — при улыбке, как показалось Цанке, лицо ее становилось каким-то странным, даже тупым.
Говорил об этом Цанка другу Курто на обратном пути, тот ругался, защищал красавицу, обвинял Арачаева в предвзятости и высокомерии.
Как бы то ни было, родственники Цанка решили взяться всерьез за женитьбу молодого человека, тем более, что появился у того достойный объект преклонения.
Оттеснив Цанка на второй план, в бой вступили женщины. Инициативу взяла на себя дурная от безделья жена Баки-Хаджи Хадижат. Пару раз ездила она в Агишти, входила прямо в дом Ларчи, беседовала с ней, здорово приукрашивала Цанка и его быт, подносила будущей невестке недорогие подарки.
Не дремали и родственники соперника Цанка — Алаевы из Хатуни. Сам Баид почти каждый день приезжал к Ларче на свидание, гарцуя на своем ладном скакуне. Баки-Хаджи своего гнедого больше не давал, и Цанке было стыдно появляться на своей старой кляче или того хуже на кобыле.
Страсти разгорались нешуточные, Цанка чувствовал, что от него в этой темной игре ничего не зависит. Ему все это надоело, знал и чувствовал, что все это неестественно и даже противно. Однако противостоять поднятому и раздутому ажиотажу женщин не мог.
Своенравная, пухнущая от безделья Хадижат, найдя себе занятие, развила такую бурную деятельность, что ее стали избегать не только Цанка, но и Ларча и ее родственники.
От всех этих движений и поклонений Ларча возомнила себя чуть ли не царицей и во всеуслышание объявила, что выйдет замуж за того из двух своих поклонников, кто первым придет к финишу в осенних скачках под селением Герменчук.
Услышав это, Цанка сразу отказался и от скачек, и от "надменной дуры". Однако вновь зажужжали женщины:
— Как это так, мы, Арачаевы, и уступили… Забоялся скачек. Да у нас лучший конь в округе. Да мы… Да если бы я… — и так далее.
Однако Баки-Хаджи не на шутку разозлился.
— Нужна нам была эта цаца… Пошла она к черту… Что за условия ставит… Тоже мне красавица… — кричал он писклявым старческим голосом на всю деревню.
А потом, когда его убеждала жена замолчать, завопил о кровном.
— Не дам коня… Не готов он к скачкам… Я его к осеменению откормил. Вон смотри, какие он отъел бока… Не сможет он скакать, тем более с тяжелым Цанкой на спине.
Тогда в дело вмешался Косум. Пристыдил он старшего брата. Напомнил, что Цанка старший сын Алдума, и что подумает покойный брат, узнав об отказе в каком-то коне, даже таком дорогом. После этого сдался Баки-Хаджи.
Двенадцать больших кругов должны были проскакать всадники. С первого до одиннадцатого круга шел впереди Цанка на своем гнедом, а на последнем круге подкосились ноги у жеребца, видимо, не выдержало ожиревшее сердце резкой нагрузки, умер конь прямо на ходу. Полетел Цанка кубарем, сломал ключицу. От злости и боли слезы накатились на глаза. Отвезли его сразу же на телеге домой, в тот же день местный знахарь наложил на плечо массивную доску, обвязал все тело грубой тканью.
А вечером явился к пострадавшему другу Курто. Рассказал, что после скачек были танцы и Ларча при всех во время лезгинки кинула в руки Алаева свой расшитый золотом носовой платок в знак согласия выйти замуж. Еще многое описывал больному Курто и только в конце перед самым уходом вспомнил:
— Слушай, Цанка, видел там на скачках Кесирт. Глаза были у нее красные, то ли от слез, то ли еще от чего — не знаю. Просила передать тебе, чтобы не расстраивался из-за этой кривляки. Сказала, что Бог тебя сберег от этой ленивой дуры. На следующее утро перевязанный Цанка как бы от скуки пришел спозаранку к Курто, говорил о пустом и как бы мимолетом вновь и вновь расспрашивал о Кесирт: как выглядела, во что одета, что еще говорила, с кем была, где стояла?
В тот же день, лежа дома на нарах, Цанка сделал потрясающий для себя вывод: он не только не мучился из-за потери Ларчи, но даже ни разу не вспомнил ее, и что самое удивительное — только усилием воли мог представить, как она выглядела, каким было ее лицо.
Не знал Цанка, что на этих скачках он потерял одно, а нашел другое. Каким было это "другое", он сказать не мог и через много-много лет. Жизнь не воротишь. А что было, то было. Могло быть и хуже. А в принципе как определить, что лучше, что хуже? Как говорил Цанке Баки-Хаджи, сколько потеряешь, столько и найдешь, и наоборот. Просто единицы измерения этих плюсов и минусов могут быть внешне разные, но в конечном итоге все балансируется, нивелируется на одной оси — линии жизни.
А тогда, через день-два после скачек, приехали в Дцу-Хоте к Баки-Хаджи важные персоны из Шали, родственники и знакомые богатого купца, знаменитого по тем временам человека Гойсум-Хаджи Иналова. Около полугода провели Иналов и Арачаев вместе, совершая паломничество в Мекку. С тех пор сдружились. Проезжая через Шали, Баки-Хаджи непременно по возможности заезжал в гости к Гойсум-Хаджи. Несмотря на большое богатство Иналова Советы не трогали его, видимо, потому, что начальник Шалинской милиции Истамулов Шита был его близким родственником.
Встречал Баки-Хаджи почетных гостей с наивысшим вниманием и уважением. Все женщины рода Арачаевых возились возле печей. От разнообразия и обилия еды и напитков гости опухли, охмелели, выпив изрядное количество йий[66].
Весь вечер волновался Баки-Хаджи, нервничала Хадижат, не зная цели приезда важных гостей, а когда узнали — вздохнули с облегчением. Оказывается, у Гойсум-Хаджи дочь на выданье. Правда, на выданье она давно, просто нет в округе людей, достойных породниться с Иналовым. Говорили гости, что на скачках дочь богатого купца — красавица Дихант — и ее мать, как увидели Цанка и его горе, сразу поняли, что должны помочь бедному юноше, принять участие в его судьбе. А участие это в крупной сумме выражается, много приданого даст отец любимой дочери, правда, дочерей восемь, но Дихант самая старшая и потому любимая.
Еще говорили, что от поклонников отбоя нет и выбор наиширочайший. Но если родниться, то только с достойными, и самый достойный в округе по почету и уважению, по честности и религиозности только Баки-Хаджи. Конечно, жаль дочь — к тому же красавицу, но что не сделаешь ради друга, ради счастья молодых и влюбленных, любые жертвы можно принять.
Не откладывая дело на потом, как и советовали и настаивали гости, через день поехал Баки-Хаджи к Иналову, взял с собой жену, а то был бы скандал на все село. Да и чувствовал Баки-Хаджи, что здесь что-то не ладно, иначе не приезжают в Чечне дочь замуж пристраивать. Ехал, думал, мучился, не знал, какое пятно на дочери Гойсума-Хаджи лежит, что замуж не берут, а приехал, увидел девушку — ахнул. Хадижат рот зажала рукой, чтоб не крикнуть от удивления.
Действительно, не врали гости, Дихант была в меру красивой, чистенькой, даже холеной, но высокой до невозможности, даже длинной.
— Так она, по-моему, выше Цанка будет? — невыдержав, шепнула Хадижат на ухо мужу.
— Молчи, дура, — пнул мулла в толстый бок жену, — ты тоже не ниже меня… В любви это не мешает, а может даже наоборот. После остались старики одни. Шел тяжелый разговор, был просто торг.
— Ты меня извини, Гойсум, — говорил ласково Баки-Хаджи, — ведь это не сын мой, а племянник, не могу я его неволить. Вдруг заартачится, скажет, что не молода, а к тому же, видно, она и старше Цанка, да плюс ко всему, может, даже выше него будет.
— Да ладно, мой друг, — улыбался в ответ Гойсум — Хаджи, — разве так дело делается?.. Знаю, знаю, что опечален ты — лучшего коня потерял. Так не волнуйся, после свадьбы получишь моего серого в яблочках… Эх конь! Как руку отрезают! Ну, конечно, это не за какую-либо услугу, это просто подарок другу… А если честно, говорю вам — такая жена в доме — счастье. И шьет, и вяжет, а как готовит. Правда, скотину не любит, ну, это дело мужское.