Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

— А доить? — не выдержал Баки-Хаджи.

— Разберутся. Не наше дело в их жизнь вмешиваться.

— Да и мать Цанка — женщина строптивая, — не унимался Арачаев.

— Ей тоже, как и твоей жене, лучший отрез ткани положили — чистый шелк… Не волнуйся, о своих детях заботимся. Будут они жить в согласии и в достатке… Дай Бог!

— Аминь! — поддержал его Баки-Хаджи.

Дважды ездил перевязанный Цанка вместе с Курто на свидание с Дихант. Возвращаяь обратно, всю дорогу смеялись до слез, описывая ее рост.

Не соглашался он. Говорил, что длинна и стара.

Завопил тогда писклявым голосом Баки-Хаджи на все село. — Из-за какой-то сучки смазливой, безродной моего коня угробил, а на хорошей девушке из богатой, знатной семьи жениться не хочет. Обиделся Цанка, вернул дяде его подарок — кобылицу с жеребенком.

Не отказался скупой старик от возврата. Посчитал за должное.

Завертелись вокруг Цанка женщины, говорили, какая Дихант умница да красавица, как она рукодельничает и еду готовит, а что приданого за ней — не счесть. Что греха таить, последнее обстоятельство сыграло решающую роль. Дал Цанка согласие — кто не хочет сладкой дармовой жизни?!

Спешно стали готовиться к свадьбе. Саманный дом Цанка и его семьи состоял из трех смежных комнат с одним входом. Одну крайнюю комнату отгородили, вырубили в ней отдельный вход, поставили печь, дымоход пустили в узкое окно. Вот и все жилище.

Свадьба была пышной. Невеста на вид богатой. Ее свадебное платье из разноцветного натурального шелка было все украшено золотыми нитками. Правда, приданого никакого не было, кроме многочисленных нарядных одежд невесты, из которых ни в одном нельзя было пойти в сарай к коровам, а только на свидание к юношам.

Через две недели по ритуалу повез Цанка молодую жену к ее родителям, заодно должен был познакомиться с новой родней. Подарили ему тогда отрез добротной ткани для черкески и штанов, золотые карманные часы.

После этого началась у Цанка семейная жизнь. Дихант нос кривила, жаловалась всем на нищету и убогость. Быт ее не утраивал. А по ночам говорила, что от молодого мужа воняет навозом и потом, что ее тошнит от этих запахов, что нары жесткие, а постель изношена, что вши заели ее, а искупаться негде. Со стыдом все это терпел Цанка, зато стал одет, как положено, и часы на цепочке приятно отягощали карман.

И все-таки не долго обманывался Цанка. Как-то вечером, после очередного брезгливого пофыркивания жены, дал он ей увесистый подзатыльник. Вскочила Дихант, злая, пунцовая, стала в позу — руки уперлись в бока, глаза выкатились на лоб.

— Ты, негодяй паршивый, — кричала она, — ты будешь еще бить меня?! Как ты смеешь? Даже отец меня никогда пальцем не тронул!.. Ты знаешь, кто я?.. Только посмей еще раз, скотина! Цанка молча, спокойно подошел, еще пару раз с удовольствием влепил жене пощечины, потом развернул — дал под задницу пинком, выкинул из дома.

Ночевала Дихант в ту ночь у свекрови, а наутро собрала свои наиболее дорогие вещи и ушла домой.

Целую неделю не было никаких известий — наслаждался Цанка покоем, свободой. Потом вызвали с матерью к Баки-Хаджи. В присутствии всех стали учить, наставлять молодого супруга.

— Молодая жена, — говорил вкрадчиво старик, — надо быть к ней снисходительным, терпеливым. Конечно, не все ладно… Но все хорошо не бывает. Со временем стерпится, научится, дойдет помаленьку до всего. Ты терпи… А драться, бить женщин, тем более жену, — это недостойно. Вот спроси у моей жены — сколько лет мы прожили, и проблемы были, и нищета, и достаток, но мы все терпели, а я ее за столь долгую жизнь пальцем не тронул. Так это или нет? — обратился он серьезно к сидящей напротив жене.

— Именно так, только так, — еще более серьезно ответила Хадижат.

Цанка не вытерпел такой лжи, опустив голову, не мог сдержать смеха. Смеялись тихо и остальные, только Баки-Хаджи и его жена оставались в окаменелой, нравоучительной позе. В конце беседы потребовали, чтобы Цанка лично поехал за женой и привез ее, а по возможности даже извинился. Он ответил "да", хотя никуда ехать не собирался. Тогда Дихант приехала сама, привезла с собой мешок белой муки, сушеное мясо. Стала меньше фыркать, но надменность и чванливость остались. По ночам ложился Цанка к ней спиной, тяжело вздыхал, думал о Кесирт. Только мать понимала горе сына, украдкой плакала, все делала вместо снохи, в душе проклинала старшего деверя и его жену за это сватовство.

Незаметно подкралась осень. Дни стали короче, прохладнее. По утрам с Альпийских гор приползал холодный туман, окутывал своими серыми щупальцами лесные хребты, долины. Затем под напором ветра и солнца медленно исчезал, оставляя на увядающей старой траве обильную влагу.

Шла уборка. Урожай выдался небогатый. Жители Дцу-Хоте — от мала до стариков — весь световой день пропадали в горной долине Вашандарой. Докашивали кукурузу, выкапывали картошку, скирдовали сено, пахали землю под озимые.

Лесные склоны гор пожелтели, покраснели, поредели. Летний лесной гомон и шум угасли. Все насытилось, народилось, устало от бурной жизни и готовилось к зимнему сну и спокойствию.

С северо-запада приползли низкие, темные тучи. Несколько дней шел беспрерывно дождь, дул порывистый леденящий ветер. После этого стало холодно, сыро, уныло.

Несмотря на погоду и незажившую травму, Цанка все дни трудился, дел было много. Приходилось работать и на себя, и на родственников, и их соседей. В погожие дни, как мог, работал в поле, в ненастье занимался скотиной: перегоняли с летних альпийских пастбищ коров, буйволов, овец и лошадей, занимались стрижкой баранов и коз; заделывали прохудившиеся крыши и стены сараев, навесов, жилья; готовили к зимовке улья. Как-то вечером вызвал Баки-Хаджи Цанка к себе. Вместе совершили вечерний намаз, потом обильно поели, попили чай. После мулла удобно устроился меж мелких топчанов, внимательно, изучающе посмотрел на племянника, будто в первый раз видел, и сказал тихо, как по секрету:

— Слушай, Цанка, меня внимательно. Времена настали тяжелые, даже лютые; видимо будет еще хуже… Ты у нас первый из нового поколения, от тебя будет зависеть наше будущее. На тебя будут ориентироваться все молодые Арачаевы. Поэтому на тебя ложится особая миссия — ты должен стать примером.

С этого вечера жизнь Цанка круто изменилась. Каждый вечер он должен был приходить вместе с Ески и еще двумя-тремя соседями к мулле и изучать Коран, арабскую грамоту. Помимо этого дядя рассказывал старинные истории, традиции.

В то же время по милости Баки-Хаджи Цанка стал богат. Дядя вернул ему обратно кобылицу с жеребенком, подарил двух быков, корову, буйволицу, пятнадцать овец. Радовался Цанка несказанно. Вместе с тем появились новые заботы, всю эту живность надо было содержать предстоящую зиму.

Однажды вечером во время очередных занятий ввалился в дом Баки-Хаджи Косум. Пришел прямо с дороги, занеся с собой запах сырости и табака. Бросил на пол промокший плащ, устало сел на нары. Ученики муллы молча встали, попрощались и ушли. Цанка задержали. После этого пришел Рамзан. Пока Цанка разливал чай, молчали, гадали, что скажет Косум, отсутствоваший в селе три дня. Он ездил с председателем ревкома в Грозный на совещание. — То, что мы думаем, неправда, — наконец тяжело сказал Косум, заедая свежим медом глоток горячего чая из душицы, — красные совсем оборзели, налоги придется отдавать. В казацких станицах и у чеченцев в Гехи были волнения на этой почве — говорят, все потопили в крови. Под Шали стала дивизия красноармейцев. Если по добру не выполним план, у нас проведут обыски, замеры и насильно все отберут.

— Но мы не сможем столько сдать зерна. Нет у нас таких урожаев и земель, ведь всем это видно, — возмутился Баки-Хаджи.

— Это их не интересует, — парировал Косум.

— Как не интересут? — вскричал мулла.

— Вот так… Что ты на меня орешь? Как будто я этого требую.

— А что говорит Хасанов?

— А что Хасанов. Он нормальный мужчина, но от него ничего не зависит. Он, как и я, — никто.

Наступила тягучая пауза. Все опустили головы.

— Может быть, на равнине побесятся, а нас пронесет, — тихо, с надеждой сказал Баки-Хаджи.

— Вряд ли… Говорят в России голод. С Украины пришло много людей в Грозный, говорят, там тоже есть нечего… В Грозном тиф и холера… Армию кормить нечем… Творится ужасное… Не пройти, не проехать, кругом посты. Теперь без специальной справки ревкома даже в Шали поехать опасно, а в город и говорить нечего… И самое главное — твою школу на дому надо срочно закрыть.

— При чем тут моя школа? — вздохнул старик.

— При том… О тебе даже на совещании в Грозном говорили. Как о религиозном наставнике и распространителе антисоветской агитации.

— А ты не мог доказать обратное? — возмутился старший брат.

— Успокойся, — зулыбался Косум, — я там никто. Кто мне там слово даст?.. Я боялся, как бы меня там же не арестовали. Нескольких председателей ревкомов прямо в зале заседания арестовали, и никто пикнуть не смел, даже после публично одобрили содеянное. Ты знал ревкома Ведено Халидова?