Друзья поневоле. Россия и бухарские евреи, 1800–1917 - Альберт Каганович

Большинство участников заседания Совета министров поддержали Столыпина. Самсонов же внес в протокол заседания свое особое мнение, чем позже вызвал неудовольствие Николая II[748]. Не исключено, что на благосклонность русского монарха к Бухаре в какой-то мере повлияли те ожерелья и браслеты, украшенные алмазами и рубинами, которые преподнес ему и царице эмир Абдалахад (а царская свита получила ордена с драгоценными камнями) летом 1909 года в Ливадии[749]. Спустя короткое время после смерти Абдалахада Самсонов вновь поднял перед царем вопрос о захвате эмирата, но опять встретил отказ[750]. Эти усилия Самсонова привели к появлению слухов о присоединении эмирата[751]. Большинство его населения, возможно, смотрело на присоединение благосклонно, о чем свидетельствовали агентурные сведения, собранные Туркестанским охранным отделением[752]. Некоторое подтверждение этому дают и воспоминания Айни[753]. Тем не менее царская администрация к вопросу o присоединении Бухарыбольше не возвращалась[754].

Что касается обсуждения Советом министров вопроса вступления в русское подданство бухарскоподданных евреев, то Самсонов дипломатично сообщил собравшимся: «Означенные евреи являются посредниками по сбыту мануфактурных произведений Московского и Лодзинского районов на азиатские рынки и торговый оборот их… приблизительно… 18 миллионов рублей в год. При таких условиях выселение этих людей из Туркестанского края может привести к нежелательному потрясению отечественной промышленности и разорить самих выселяемых…» Он добавил, что «ставить этих евреев, издавна водворившихся в Туркестане, в положение, худшее по сравнению с евреями, в 1906 г. прибывшими в край из черты оседлости, было бы несправедливо»[755].

И в этом вопросе Самсонова ждала неудача. Большинство членов Совета во главе со Столыпиным высказались против принятия всех бухарскоподданных евреев в русское подданство. Министр финансов Коковцов, добившийся в июле 1905 года предоставления евреям избирательного права при выборах в Думу[756], выразил на заседании общую точку зрения меньшинства, поддерживавшего бухарскоподданных евреев. Он заявил, что «крупные бухарские [еврейские] купцы… представляют вообще элемент полезный» и «к удовлетворению возбужденных ими ходатайств о разрешении им вступить в русское подданство не следовало бы делать препятствий». Но при этом Коковцов повел себя осторожно, заявив, что не настаивает на своем мнении[757].

Резолюция Совета министров состояла из двух пунктов:

1. Разъяснить туркестанскому генерал-губернатору, что огульное принятие в русское подданство ходатайствующих о том бухарских евреев представлялось бы неправильным, но что к удовлетворению в установленном порядке (ст. 819) отдельных из числа таковых ходатайств, признаваемых генерал-губернатором заслуживающими особого уважения, препятствий не встречается.

2. Предоставить туркестанскому генерал-губернатору – по соглашению с министрами военными и торговли и промышленности – расширить в соответствии с выясняющейся потребностью список пограничных городов Туркестанского края, в кои за силой закона [от] 5 июня 1900 г. разрешается приезжать на жительство среднеазиатским евреям[758].

Для более глубокого понимания позиции Столыпина по вопросу о бухарскоподданных евреях уместно рассмотреть его отношение к еврейскому вопросу вообще. Как и его предшественники, он недолюбливал евреев, но, будучи прагматичным политиком, видел необходимость в ослаблении правового давления на них в России. В октябре 1906 года Столыпин по собственному почину собрал членов Совета министров и предложил им высказаться о возможности облегчения положения евреев в России, заявив, что и Плеве, при всем его консерватизме, хотел провести соответствующие постановления, а теперь этого требуют русско-американские отношения. Полагая, что инициатива исходит от царя, почти все собравшиеся отнеслись к ней положительно. Даже всегда антисемитски настроенный Щегловитов заявил, что такие меры возможны при сохранении общей внутренней политики по ограничению евреев. Только государственный контролер Петр Шванебах осторожно высказался о возможной преждевременности либерализации законодательства. Было решено силами министерств подготовить конкретные предложения и представить их Николаю II на утверждение. Проект был разработан довольно быстро, и царь рассмотрел его в декабре того же года, но подписать отказался[759].

Возможно, Николай II не захотел делать столь демонстративный шаг, опасаясь негативной реакции правового лагеря и не желая торжества либералов и революционеров, которых эта уступка могла поощрить к дальнейшей борьбе. Тем не менее все-таки, вероятно, с его согласия Столыпин подписал 22 мая 1907 года циркуляр № 20[760]. Согласно данному циркуляру евреи, незаконно поселившиеся до 1 августа 1906 года вне черты оседлости, женатые и не считавшиеся вредными для общественного порядка, не подлежали выселению до пересмотра общих законов о евреях. Циркуляр легитимировал приостановление выселения этих евреев, основанное на распоряжении № 723 (от 6 марта 1904 года) Вячеслава Плеве, едва ли не самого антиеврейски настроенного министра внутренних дел в России. За его распоряжением, которое формально мотивировалось опасением нанесения ущерба выселяемым в ухудшившейся из-за войны с Японией экономической ситуации[761], на самом деле стояла попытка умиротворить еврейскую общественность, возмущенную погромами.

Как показывают архивные материалы, несколько сотен семей ашкеназских евреев остались на жительстве в Туркестане именно благодаря циркуляру № 20[762]. В рамках всей России послабление коснулось, вероятно, нескольких десятков тысяч евреев. Однако, хотя попытка правой фракции в Думе добиться отмены этого циркуляра была безуспешной, ее публичные заявления о его незаконности способствовали некоторой делегитимации столыпинского решения. Эта делегитимация нашла выражение в самовольных выселениях таких евреев отдельными администраторами. Особенно фрондирующий характер носило выселение 1200 еврейских семей из Киева в 1910 году киевским генерал-губернатором Федором Треповым[763]. Столыпин и сам чувствовал слабость своего циркуляра, что проявилось в сопровождавшей его ссылке на одобрение Советом министров, в подробно расписанной мотивации и перечислении приостановок еврейских выселений в прошлом. В любом случае, несмотря на то что отмена депортации коснулась относительно небольшого – на фоне общей их численности в России – количества евреев, ее следует воспринимать как пробный шар в назревшем вопросе отмены черты оседлости.

По-иному Столыпин решал вопрос депортации бухарскоподданных евреев. Накануне упомянутого заседания Совета министров по бухарским вопросам он был готов согласиться на принятие их всех в русское подданство[764]. Но затем – очевидно, предположив, что царь снова не поддержит решение в пользу евреев, – предпочел его не раздражать. Недаром Владимир Джунковский, занимавший в 1905–1912 годах должность московского губернатора, отмечал в дневнике, что с 1909 года Столыпин шел на уступки антисемитским правым силам[765].

Уже спустя два дня после заседания, 30 января 1910 года, Самсонов телеграммой из Петербурга приказал выселить всех бухарскоподданных евреев этой категории из Закаспийской и Сырдарьинской областей, ведь еврейское население последней он стремился сократить больше всего. При этом он отметил, что право на вступление в русское подданство, а значит – и на проживание в пограничных городах края, получат лишь «оказавшие особые заслуги перед государством, и которые в изъятие общего положения о нежелательности принятия бухарских евреев в русское подданство мною будут признаны достойными этой исключительной милости»[766]. Забегая вперед, замечу, что такой «милости» никто из бухарскоподданных евреев впоследствии так и не удостоился.

Попытки выселяемых из Сырдарьинской области евреев отсрочить выселение до весны оказались безрезультатными[767]. В феврале – апреле 1910 года из этой области были выселены 160 семейств[768]. Хотя о предстоявшем выселении было известно давно, бухарскоподданные евреи до конца верили, что останутся, и поэтому оказались не подготовленными к выселению. По воспоминаниям Рафаэля Шамаева, пересказанным его сыном, их выселили из Перовска в течение суток: «Людям разрешалось взять с собой не более 20 килограммов [вещей], остальное – дома, имущество, скот, угодья – было оставлено»[769]. Очевидец уже ташкентского выселения бухарских евреев, Шамай Крейнерман так описывал эти события: «Семьи по десять собирались вместе с детьми, покидая с плачем и криком свои дома. Затем власти начали проверять права оставшихся, пытаясь найти подделки в документах, с тем чтобы выслать»[770].