Право на легенду - Юрий Васильев

— Нет, — сказал Вутыльхин. — Обратно побегу. Лед движется. Загородит меня в протоке, куда денусь? Ты скажи, чего меня Варг торопил? Какие у него дела?

— А! — Светлаков махнул рукой. — Все торопятся. Коростылев прилетает, скоро наш поселок бульдозером в море сдвинут. Архитекторы! У меня судно регистр не прошло, а я должен в извозчиках бегать.

— Ну ладно, — кивнул Вутыльхин. — Я поплыл.

Протоку он миновал как раз вовремя. Льды, скопившиеся по другую сторону острова, за день обогнули его, и теперь ветер прижимал их к берегу. Еще бы час-другой, и Вутыльхину пришлось бы сидеть в протоке и ждать погоды.

«А я прошел, — сказал себе Вутыльхин. — Я успел. Только жалко, в поселок не сплавал. Надо бы с Егором повидаться. Ай, какой ему Егор ковер нарисовал, даже лучше, чем у киномеханика. У того птицы по воде плавают и женщина в лодке сидит, птиц кормит, а Егор байдару нарисовал, и синюю льдину, и моржей, а в байдаре охотник сидит, на Вутыльхина похож, только маленький очень, подробно не разберешь».

Тут он посмотрел на берег и увидел, что плывет как раз мимо избушки Малкова. В окнах горел свет. Значит, дома Коля Малков, ужинать небось скоро будет, Вутыльхину захотелось есть, захотелось чаю, захотелось просто посидеть с Малковым, потому что они уже давно не виделись и не разговаривали.

«Ну и заеду, — решил Вутыльхин. — Заеду, потом дальше пойду. Я не очень тороплюсь. Протоку-то я прошел».

Малков встретил его без всякого удивления, словно бы ждал. Это Вутыльхина озадачило, ну да ладно. Малков всегда такой. Они сели ужинать, и Вутыльхин спросил:

— А выпить у тебя нет?

— Выпить у меня нет, — сказал Малков.

— Это хорошо. А у меня есть.

— Хитрый ты, — засмеялся Малков, зная, что говорит Вутыльхину приятное, потому что Тимофей Иванович считал себя на побережье самым хитрым человеком. — Хитрый ты, ой-ой!

— Правильно, — согласился Вутыльхин. — А еще у меня новость есть. Егор Коростылев прилетает. Опять у капитана весело будет. Может, он еще одну печку построит, как думаешь, Малков?

— Хитрый ты, — опять сказал Малков, — Только я твою новость еще третьего дня слышал. Я в поселке был, заходил к Варгу, все он мне рассказал. Егор прилетает город строить, а не печки класть. Понятно?

— Хо! Я про город тоже знаю, может, раньше тебя.

— Ну и знай на здоровье, — Малков стал нарезать рыбу. — Зато ты не знаешь, что я про тебя знаю.

— Про меня знать нечего, — настороженно сказал Вутыльхин.

— Вот и выходит, что ты не самый хитрый. Я про тебя знаю, что ко мне ты с Кеглючин-камня приплыл, а туда возил взрывника. Что, съел?

— Ну и чего? — обиделся Вутыльхин. — Много ума не надо. Тебе капитан рассказал. Я ему уважение сделал, он бы не попросил — никого бы не повез. У меня катер на ремонте.

— Не сердись, Тимофей. Правильно ты поступил, а то бы сидел Егор без взрывника.

— Я всегда правильно делаю. Только Егору взрывник не нужен. Ему взрывать нельзя. Понял?

— Что же он, голыми руками землю рыть должен?

Вутыльхин вздохнул. Лицо у него сделалось озабоченным.

— Ты погоди! Егору взрывать нельзя. Никак нельзя, ему ученый запретил.

— Ты как баба, — разозлился Малков. — Мелешь, ни слова не понять. Э, давай выпьем, небось успокоишься.

Вутыльхин пил мало и редко, больше любил на эту тему поговорить, и выпитое его, напротив, не будоражило, а успокаивало.

— Вот как было, — сказал он, немного посидев. — Егор у меня жил. Давно еще, может, пять лет назад. Гостил он, когда клуб строили. Писал все, писал, рисовал, чертежи делал. И ему писали. Он потом много бумаг забыл. Я думал, не нужные, раз оставил. А Зинка у меня любопытная, читать стала…

— Не ври, — сказал Малков. — Ты сам любопытный.

— Еще раз перебьешь, молчать буду. Письмо одно на машинке отпечатанное я сам читал. Согласен. Потому что забеспокоился. Егор хотел Колун-гору взрывать, а ему ученый ответил, что никак ее взрывать нельзя: «южак» в тундру пойдет. Понял? Прямо на Эргуувеем, у нас там одно место от гололеда осталось. Дальше не знаю, как ему Егор ответил, наверное, неправильно ответил, потому что еще письмо было. Совсем строгое. Писали ему: если взорвешь, большую беду накличешь. Ты теперь все понял? Егор горячий да молодой. Про тундру ему заботы нет, он оленей не ест.

— Ты чего говоришь, Тимофей? Подумай. Разве Егор на такое дело пойдет? Это же преступление.

— А может, он забыл? А может, ему какое-нибудь начальство приказало? Зачем тогда взрывник тайну делал? Косагоров сказал: мы, говорит, объекты не раскрываем.

— Взрывы-то разные бывают. Горячишься ты, Тимофей. А все зря. Егор человек умный.

— Умный… Умный, да молодой. Почему я на буксир не сел? Я бы все рассказал, Варгу бы рассказал, еще кому надо. Слушай! Я сейчас поплыву. Я сто раз успею.

— Правильно. Сто раз успеешь. Вот и ложись до утра, куда на ночь-то плыть? — Малков говорил так, надеясь, что к утру Вутыльхин угомонится. Сам он страхов его не разделял, хотя… Всякие несуразности в жизни бывают.

— Ложись, — повторил он. — Постелю тебе сейчас, а утром вместе сообразим, что к чему.

Рано утром, проснувшись, Малков глянул на пустую койку и понял, что Вутыльхин ушел. Байдара стояла на берегу — за ночь протоку плотно забило льдом.

9

Первую навигацию Варг встречает на берегу.

Когда в прошлом году он сдал буксир и принялся осваивать большой застекленный с трех сторон кабинет, из окон которого просматривалась вся акватория порта, он говорил себе, что разительных перемен в жизни не предвидится: капитанский мостик он сменил на новое рабочее место, и отсюда ему по-прежнему придется вести за собой суда, только уже не лихтер или баржу, а целые караваны.

Со временем, однако, его письменный стол все более начал обретать черты канцелярской конторки; арифмометр никак не походил на ручку машинного телеграфа, а пространные ведомости и отчеты мало напоминали лаконичный язык вахтенного журнала. Капитан к этому был готов, зная по опыту долгой службы, что прошнурованные книги, набитые скучными циркулярами, никакой героики не сулят, но зато обещают безопасность, ритмичность, точное соблюдение графика и все такое прочее, без чего морской порт просто работать не может.

И все же как он себя ни уговаривал, чем ближе подходила весна, тем неуютнее становилось ему в этом застекленном скворечнике. Особенно его почему-то раздражал открытый смотровой мостик, обращенный прямо к причалам.

Он удивительно походил на дачный балкон — такой же старомодный, тесный, с резными балясинами, выкрашенными в канареечный цвет. Отсюда произносили речи. Отсюда капитан порта, отутюженный снизу доверху, при всех регалиях хлопал ракетницей, встречая и провожая суда. Все это выглядело красиво, и Варг, бывало, сам неистово гудел на своем буксире, включаясь в общее шумное празднество, в которое выливалось открытие навигации, но сейчас ему совсем не хотелось видеть себя на этом резном балконе: «Как ни надраивай пуговицы, а вид у тебя, товарищ капитан, дачный…»

Кроме того, Варг несколько опасался, как сложатся у него отношения с людьми, для которых он нежданно-негаданно сделался начальником. Быть капитаном он привык и умел, а быть начальником ему еще не приходилось. В этом он не видел противоречия, потому что всю жизнь, обладая мягким характером, добивался подчинения только лишь абсолютной разумностью своих требований. Это понимали люди, с которыми он долгое время жил бок о бок; люди же посторонние считали его хоть и уважаемым человеком, но, прежде всего, человеком добродушным и покладистым.

А покладистым он никогда не был, особенно если дело касалось отношения людей к своей работе, тех принципов и установлений, которые он для себя выработал и которые считал незыблемыми — тут он бывал резок, часто прямолинеен и нетерпим, понимая, что, может быть, это от горячности характера.

Вот и сегодня, стыдно сказать, на весь порт раскричался, как неврастеник. И людям на смех, и себе — хоть валерьянку пей. Нельзя тебе кричать, капитан, не положено ни по возрасту, ни по воспитанию, ни по должности теперь, черт бы ее побрал! А как тут удержаться — тут впору за грудки взять да тряхануть разок, чтобы звание твое морское помнили и уважали.

Началось вроде все с пустяка. Еще зимой Варг как-то неожиданно для себя услышал фразу, которая, усиленная мегафоном, впервые показалась ему кощунственной. Диспетчер, обращаясь к экипажу лихтера, прокричал: «Эй, на «Сухареве»! — и стал что-то такое им внушать. Варг поморщился; казалось бы, так заведено; казалось бы, давно пора привыкнуть, и все-таки… Пусть не все знают, кем был Николай Сухарев, но, должно быть, стоящим человеком был, и вот такой на всю бухту окрик, вроде как Ваньку-извозчика подзывает.