Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сара не медля бросилась бы вслед призраку, она бы побежала за ним и заставила бы его нарушить молчание. Она бы вырвала правду.
— Я тоже, — сказала задумчивым голосом Катрин, — я тоже должна все знать.
Это же было очевидно! Если она не проникнет в глубину этой тайны, ей больше не видать ни сна, ни покоя. Сейчас этот монах, углубившись в чтение, даже не заметил ее. А нужно, чтобы он увидел ее при ярком свете. Его реакция что-нибудь да скажет. Потом…
Катрин запретила себе думать, что будет потом. Но заранее знала, что и потом будет готова на борьбу. Ничто и никто, даже дух, вернувшийся из царства мертвых, не отвернет ее от Арно. Пусть Гарэн остается мертвым, чтобы ее любовь могла жить. Впрочем, даже если ему удалось избежать смерти, он, безусловно, не собирался возвращаться к прежней жизни, ведь не зря на нем было монашеское облачение и не зря он жил, глубоко затаившись, в кастильской крепости. Он стал монахом, он отдал себя Богу, связал себя с ним так же тесно, как Катрин была связана со своим мужем. А Бог не отпускает своей добычи. Но, несмотря ни на что, ей хотелось все знать.
Прохладный ночной воздух, вливавшийся в открытое окно, заставил ее вздрогнуть. Молоденькие служанки вымыли ее, а она даже этого не заметила, и теперь натирали кожу тонко пахнущим маслом какого-то растения и редкими эссенциями. Наугад она показала первое попавшееся платье из тех, что громоздились вокруг. Целый поток солнечно-желтого шелка пролился ей через голову и пал к ногам бесчисленными и тяжелыми складками, но на сердце у нее было слишком тревожно, чтобы она почувствовала ласковое прикосновение ткани. Она обожала пышные платья, чудесные ткани, но все это было так давно! Для чего нужны ей туалеты, если их все равно не увидит любимый человек?
Там, в глубине большой комнаты, служанки откинули вышитый полог высокой кровати из черного дерева, инкрустированного слоновой костью, приготовили одеяло, но она сделала им знак, что не собирается еще ложиться. Она не смогла бы заснуть. Катрин, неся за собой шуршавший шелк платья, энергично направилась к двери, открыла ее. На пороге стоял Жосс… От удивления, которое он испытал, увидев ее в таком наряде, у него округлились глаза, но затем последовала улыбка.
— Все, — заявил он. — Рабы мавра отнесли нашего раненого в кровать. Хотите на него посмотреть, перед тем как лечь спать?
Она показала жестом, что да, закрыла за собой дверь и, подав руку Жоссу, прошла в длинную галерею, в которой совсем недавно бродил призрак. Галерею освещали факелы. Катрин шла быстрым шагом, прямо держа голову, устремив взгляд вперед, и Жосс, идя рядом, наблюдал за ней. Наконец он спросил:
У вас появилась какая-то забота, мадам Катрин?
Скорее это было утверждение, а не вопрос.
— Я переживаю за Готье, это же ясно!
— Нет! Когда вы уходили из башни, у вас не было такого сраженного лица, такого затравленного взгляда. С вами что-то случилось. Что?
— Мне нужно было бы знать, что у вас глаза видят даже глубокой ночью, — произнесла она с вымученной улыбкой.
И сразу же приняла решение. Жосс был умен, гибок, ловок и находчив. Если он полностью не мог заменить Сару, то, по крайней мере, Катрин знала, что ему можно доверять.
— Правда! — призналась она. — Я недавно встретила человека, который поразил мое воображение. Вот в этой самой галерее я заметила монаха. Он высокий, худой, с седыми волосами, у него лицо как из камня, а глаз перевязан черной повязкой. Я хотела бы знать, кто этот монах. Он… Он самым ужасным образом похож на человека, которого я близко знала и которого считала мертвым.
Опять Жосс улыбнулся.
— Узнаю. Провожу вас до комнаты Готье и пойду на разведку.
Он довел ее к двери комнаты, располагавшейся в главной башне, но гораздо ниже обители мавра. Потом быстро исчез за поворотом лестницы — словно его ветром сдуло. Катрин тихо вошла.
Значительно меньшая по размерам, чем ее собственная, эта комната была обставлена скупо: кровать, которая едва выдерживала огромное тело нормандца, и два табурета. Катрин на цыпочках прошла вперед. Готье лежал на спине с большой повязкой на выбритой голове и мирно спал в мерцавшем свете свечи, поставленной на один из табуретов. Лицо его было спокойно, расслабленно, но он показался Катрин неестественно красным. Она подумала, что у него жар, и наклонилась, чтобы взять его за руку, лежавшую на простыне. Но из-за занавесок вышел Хамза, приложив палец к губам.
— Я дал ему сильное снотворное, пусть себе спит, — прошептал он. — А то боль может испортить ход выздоровления. Оставьте его, у него жар поднимается.
— Он выздоровеет?
— Надеюсь. В мозгу не было никаких повреждений, а телосложение у этого человека исключительное. Но ведь никогда не знаешь, не будет ли каких-нибудь осложнений, последствий.
Оба они вышли. Хамза посоветовал Катрин пойти отдохнуть, заверив, что дон Алонсо спит. Потом, поклонившись, он поднялся в свою лабораторию, оставив молодую женщину одну. Спустившись, она медленно прошла двор внутри второй обводной стены, вдыхая ароматы спящей сельской природы. Растения, которые солнце нагрело за день, испускали пьянящие запахи. Воздух благоухал от тмина и майорана. Глубокие и сильные-переживания, которые Катрин пришлось испытать, измучили ее. Хотелось мира и покоя, тишины. Красная масса замка растаяла в темноте, окружавшей ее. Не слышалось никакого шума, кроме медленных шагов часового или крика ночной птицы. Катрин на какой-то миг задержалась под арками, где в свете луны сияли, словно атлас, изразцы. Она попыталась прислушаться к беспорядочным ударам сердца. Потом, думая, что, может быть, Жосс уже ждет ее в комнате, она направилась к лестнице, собираясь подняться к себе, но в этот момент из-за столба внезапно появился паж Томас де Торквемада. Молодая женщина вздрогнула от неприятного ощущения. Ее раздражала его привычка неожиданно появляться и бесшумно подходить, словно он был злым духом этого замка. Но на сей раз удивление было взаимным. Беспокойный мальчик съежился и оцепенел, увидев молодую женщину в сверкающем платье и в ореоле золотых волос на голове, поднятых на лбу и откинутых за спину.
Какое-то время они стояли лицом к лицу. Катрин заметила, как в его бледном, неподвижном ледяном взгляде мелькнуло изумление. Потом в глазах появился суеверный страх. Сжатые губы приоткрылись,
