Честь - Трити Умригар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смита поймала на себе взгляд Мохана, умоляя его вмешаться. Но он лишь молча смотрел на нее, и тогда она повернулась к старухе и ответила:
— Уверена, Мине трудно работать с ее… — она никак не могла вспомнить, как будет «инвалидность» на хинди — …в ее состоянии. Но, амми, уход за ребенком — тоже работа, полноценная.
Мохан предостерегающе покачал головой.
В голосе старухи послышались истеричные недовольные нотки.
— Из уважения к вам я промолчу, мадам, — сказала она. — Поскольку мы вам обязаны, не буду говорить, какую змеюку я впустила в дом. — Амми шлепнула себя по лбу. — В прошлой жизни я, наверное, сделала что-то ужасное. Вот почему я единственная несчастная в этой деревне, кому досталась невестка-индуистка. Чьи братья-бандиты убили моего сына. Знали бы вы, как я молилась, чтобы Абдул не приводил к нам в дом это недоразумение. Но нет…
Амми причитала и била себя в грудь. Смита догадалась, что спектакль рассчитан на нее, и не спешила ее утешать. Мохан тоже стоял неподвижно, словно думал, что сказать и как поступить, а Мина так и сидела на плетеной кушетке и смотрела себе под ноги.
Послышался звук — сначала тихий, потом чуть более громкий. Смита удивленно взглянула на Мохана и опустила взгляд. Странный звук издавала Абру, по-прежнему державшая его за руку; она быстро била язычком по верхней губе, и тут Смита поняла, что она пародирует причитания амми. Как ни старалась она сдержать смех, ей это не удалось. Амми тут же перестала ныть. Во внезапной тишине они слушали ребенка, повторявшего несколько нот. А когда до амми дошло, что ее дразнят, она бросилась к девочке, которая тут же отвернулась и спряталась в ногах Мохана.
— Ой, амми, — умиротворяюще проговорил Мохан, — оставь ее в покое, йар. Дитя просто шутит.
Хотя Мохан говорил спокойно, амми тут же опустила руку. «Индия!» — подумала Смита, хоть и мысленно поблагодарила Мохана за вмешательство. Страна, где мужчина высокого общественного положения одним своим словом заставляет немедленно подчиниться женщину вдвое себя старше. О том, что скажет или сделает амми после их ухода, не хотелось даже и думать.
Похоже, разговор с Миной продолжить уже не получится.
— Увидимся на следующей неделе, — тихо сказала она. — После оглашения вердикта. Тогда надо будет еще поговорить.
Лицо Мины было непроницаемым.
— Как скажешь.
— Послушай, — тихо добавила Смита. — Скоро это кончится. Когда твоих братьев приговорят, ты сможешь начать с чистого листа.
Мина взглянула на нее со странной улыбкой.
— А толку-то, диди? Разве это вернет моего Абдула? Разве смогу я снова пользоваться своей левой рукой? Стану красивой, как прежде?
— Но ты же сама подала в суд…
Мина покачала головой.
— Я же говорила. Я это ради нее сделала. — Она указала на Абру.
Смита почувствовала, что Мохан подошел ближе.
— Чало, джи, — сказала она Мине. — Мы пойдем. Но будем молиться за тебя.
Мина тут же встала, накрыла голову сари, поклонилась и сложила ладони.
— Благослови вас Бог, сет, — сказала она. — Да подарит он вам десять сыновей.
Мохан расхохотался.
— Арре, Мина-джи, поосторожнее с молитвами! Мне придется найти десять работ, чтобы прокормить десятерых сыновей.
Мина потупилась, но Смита заметила, что она улыбается.
— Ас-саламу алейкум, амми, — попрощалась Смита, когда они проходили мимо старухи. Амми оторопела.
— Ва алейкум ассалаам, бети, — ответила она. — Счастливого пути.
— Снимаю шляпу, йар, — сказал Мохан, когда они сели в машину. — Где ты научилась мусульманскому приветствию? И как ловко ты его произнесла. Без всякого труда.
Смита пожала плечами.
— Не забывай, я жила в этой стране четырнадцать лет.
— Я помню. Но это было давно, дост[58].
— Это верно, — кивнула она.
— А почему твоя семья уехала из Индии, когда тебе было четырнадцать?
— Я же говорила. Отец устроился на работу в Америке.
— Странно переезжать в таком возрасте, нет?
Она пожала плечами.
— Я была рада.
— Почему?
— Что значит «почему»? Все хотят переехать в Америку.
— Я не хочу. Ни малейшего желания нет.
Смита подозрительно взглянула на него.
— Ясно.
Мохан словно хотел сказать что-то еще, но не решался.
— Что Мина рассказала сегодня? — спросил он.
Смита рассказала о яме с горячими углями и шрамах от ожогов на стопах Мины — выпуклых, продолговатых, как шнур. И с удовлетворением заметила, как задрожала вцепившаяся в руль рука Мохана.
Глава двадцать четвертая
Амми в хорошем настроении. А мне грустно смотреть, на что способен один мешок сахара и мешок риса. Если бы Абдул был жив, амми бы не пришлось работать. После переезда в Мумбаи мы планировали каждый месяц посылать в Бирвад деньги, чтобы Кабир ушел из гаража, где работал механиком, и стал фермером. Через несколько лет амми с Кабиром могли бы тоже переехать в Мумбаи.
Я смотрю на поле за домом, заросшее травой выше человеческого роста. Мы с Кабиром с радостью покосили бы эту траву и приручили бы эту землю. Но теперь это поле пропавшей мечты. Иногда мы с Абру играем в прятки в траве и говорим с призраками двух братьев. Кроме этого поля, у меня есть лишь маленький двор между хижиной амми и моей сгоревшей лачугой, и этот двор — мой мир и моя тюрьма.
Но сегодня после разговора со Смитой во мне всколыхнулось беспокойное томление. Сегодня мне захотелось, чтобы ветер унес меня, как семечко, и заронил в новую землю. Смита сказала, что после суда я могу начать с чистого листа. Но даже если бы мне хватило низости бросить амми одну, куда бы я отправилась? Есть ли на свете место, где при виде моего лица не будут плакать дети? Какой дурак возьмет на работу такую, как я? Нет, мне негде жить, кроме как здесь, где моей жизни пришел конец.
— Столько еды, — говорит амми. — Благослови Аллах этого юношу. Может, сегодня приглашу на ужин Фузию.
Сердце сжимается от этих слов. Фузия — подруга детства амми. В первые четыре месяца после нашей свадьбы, до пожара, когда стены нашего дома сотрясались от смеха и взгляд амми ласкал лица ее сыновей, как крылья бабочки, Фузия приходила каждый день, и они с амми пили чай. Фузия была Абдулу и Кабиру как вторая мама, но ее настоящий сын запретил ей к нам приходить, испугавшись, что несчастье распространится и на его дом. Подарок господина Мохана на миг заставил амми забыть,
