Честь - Трити Умригар

— Кажется, она хочет к тебе, — сказала Смита, и Мохан поспешил забрать у нее Абру. Девочка сняла с него солнцезащитные очки и стала вертеть их в руках. Смита, смеясь, повернулась к Мине, но, к своему ужасу, увидела, что девушка плачет.

— Диди, извини, — Мина смахнула слезы. — Ничего не могу поделать. Предательские слезы. Льются, когда я печалюсь и радуюсь. Сегодня вот от радости. Благодаря твоему мужу моя дочка смеется. Пусть Бог подарит вам много детишек.

— Что еще сказала твоя сестра? — спросила Смита.

— Она звонила извиниться.

— Извиниться?

— За то, что против моей воли затащила меня на фабрику. Я-то пошла работать, только чтобы защитить ее.

— Потому что на фабрике вы с Абдулом познакомились?

— Да. Сначала нам удавалось скрывать это от Радхи. Но когда она узнала, стала умолять меня прекратить отношения. — Мина поглядела вдаль. — И тогда уже я не подчинилась.

— А она… не она обо всем рассказала братьям?

Мина покачала головой.

— Она бы никогда меня не предала. Моя Радха. — Она вдруг ударила себя по щеке. — Нет, я, дура такая, сама братьям рассказала. Ведь когда наша любовь расцвела, мы больше не захотели скрываться, диди. Мы так гордились нашей любовью. Совершенно утратили связь с реальностью. Абдул умолял меня сказать им прежде, чем до них дойдут слухи.

— Давай сядем, — Смита указала на ротанговую кушетку у хижины амми. — Я буду записывать. — Мохан вернулся в хижину.

Женщины сели рядом.

— Знаешь, сколько раз я спрашивала себя, ошиблась ли, рассказав Говинду об Абдуле? — сказала Мина.

— Но зачем ты это сделала? Ведь он так ненавидит мусульман.

Глаза Мины затуманились; она смотрела вдаль.

— От любви мое сердце растаяло, диди. Доброта Абдула передалась и мне. Я была счастлива и хотела поделиться счастьем с другими. По вечерам я смотрела в усталое лицо Говинда, и сердце мое болело. Он выглядел таким несчастным. Я вспоминала, как сильно он меня любил, когда мы были маленькими. Моя любовь к Абдулу словно научила меня видеть чужую боль. И разучила видеть зло этого мира. Понимаешь, о чем я?

— Не уверена.

— Радха молила, чтобы я молчала. Но я сказала: «Сестрица, мы с Абдулом хотим пожениться. Долго ли я смогу хранить этот секрет? Пусть лучше услышит от меня, чем от кого-то другого».

— И что произошло?

— Говинд пошел к Рупалу за советом. А Рупал созвал сельский совет. — Голос Мины стал монотонным, лицо окаменело. — Он уже наказал нас с Радхой, запретив соседям с нами разговаривать. Только подумай, диди. Друзья, с которыми мы вместе росли, бабушки, знавшие нас с самого рождения, люди, с которыми мы вместе радовались и горевали, — все перестали с нами разговаривать. Щелкнув пальцами, Рупал превратил нас в призраков.

— И все его послушали? — спросила Смита. — Никто не возразил?

Мина потрясенно уставилась на нее.

— Разве можно? Любой нарушивший его закон сам будет наказан. Даже если бы мы пришли на рынок, лавочники не стали бы с нами говорить. Бас, нам приходилось класть деньги на прилавок, а не передавать их из рук в руки. И сдачу они не давали. И торговаться было нельзя. И прикасаться к овощам и фруктам. Мы просто брали, что нам давали.

Вспыхнуло давно забытое воспоминание, резанув Смиту по сердцу, как острый осколок. Ее тринадцатый день рождения. Они с мамой идут домой и несут торт из кондитерской «Тадж-Махала». По улице к ним приближается Пушпа Патель. Она переходит на другую сторону улицы, чтобы не здороваться. Смита заставила себя сосредоточиться на рассказе Мины.

— И что решил сельский совет? Про вас с Абдулом.

Мина уставилась себе под ноги и долго не поднимала взгляд.

— Решили меня проверить, — наконец ответила она. — Обследовать и выяснить… обесчестил ли меня Абдул. — Она сглотнула. — Рупал хотел проверить сам. Осмотреть меня. И выяснить.

— Мина, если тебе слишком тяжело…

— Нет. Все в порядке, диди. Напиши об этом в газете. Чтобы весь мир узнал, что такое Индия. — Она сделала над собой усилие и посмотрела Смите в глаза. — Я отказалась. Сказала Говинду, что если он допустит такое бесстыдство в его собственном доме, я пойду и утоплюсь в речке.

— И после этого Рупал успокоился?

— Нет, они придумали другой способ проверить мою невинность. Приказали мне пройтись по горячим углям. Мол, если будут ожоги, значит, я не девственница.

У Смиты пересохло в горле. Она пожалела, что оставила бутылку с водой в машине Мохана. Но прерывать интервью было нельзя. И просить Мину налить ей грязной нефильтрованной воды из дома тоже нельзя: она же не хотела слечь с дизентерией на несколько дней. Жаль, что Мохана рядом не было, он ушел в дом амми. Она слышала тихий смех старухи в ответ на его слова.

— Какой абсурд, — сказала Смита. — Кто на это способен?

— Рупал — колдун, диди. Он много раз ходил по углям, у него получается. Но я?

— И ты отказалась?

Мина заплакала.

— Они меня связали. Связали веревкой, как мусульмане связывают коз, прежде чем зарезать их на Ид аль-адха[56]. Притащили на деревенскую площадь по той же дороге, по которой вы только что ехали. Мои кровные родственники это сделали, диди. Они же заставили пройтись по раскаленным добела углям. Я сделала четыре шага, и мои стопы задымились, как эти угли. Кожа треснула.

Смита ощутила дурноту.

— Я упала в обморок, и меня достали из ямы с углями, — тихим монотонным голосом рассказывала Мина. — Рупал добился своего. Заставил их поверить, что я испорченная.

— А твои ноги?

В ответ Мина подняла ногу и положила стопу на колено. Развернула стопу и показала Смите. Ее нога была грязной, но Смита все равно увидела следы от ожогов.

— Мина, — промолвила она. — Я не знаю, как… О боже. Мне очень жаль.

— Ничего, — отмахнулась Мина. — Эти шрамы — ерунда. Они подарили мне четыре месяца счастья с моим Абдулом.

— Что ты имеешь в виду?

— Благодаря этим шрамам я набралась храбрости и сбежала.

Смита не успела ответить; из дома вышли Мохан и амми. Абру держала Мохана за руку.

— В чем дело? — спросила Смита, разозлившись, что разговор прервали.

— Нам пора ехать, — сказал Мохан, и по его тону Смита поняла, что он прервал их не по своей воле. — Нам предстоит долгий путь.

Смита виновато взглянула на Мину.

— Извини, — сказала она.

— Да, да, вы езжайте, бета, — обратилась амми к Мохану. — А то эта бездельница только и знает, что прохлаждаться, в отличие от нас, работяг. Йа Алла[57], если бы мне сказали, что в моем возрасте