Секира и меч - Сергей Зайцев

— Глеб! Глеб, где ты?.. — звала Мария.

Настоятельница знаком велела Глебу отстраниться, а сама прижалась ухом к груди девочки. Долго слушала.

Потом, поднявшись, настоятельница сказала:

— Поставить ее на ноги будет не просто.

Глеб понял ее слова по-своему и достал из сумки гривну серебра.

Монахиня покачала головой:

— Мне не нужно денег.

Глеб пожал плечами и протянул ей на ладони красивое, тонкой работы серебряное кольцо:

— Возьмите хоть это. Мне нечего больше дать.

Настоятельница улыбнулась:

— Ей на пальчик надень это кольцо.

Глеб повиновался. Кольцо оказалось великовато Марии. Тогда монахиня сняла его с пальца девочки и положила на книгу:

— Когда эта девочка подрастет, сама его наденет. Быть может, почтет за великое богатство.

Глеб не понял, что имеет в виду монахиня. Он с грустью сказал:

— Я приду завтра.

Игуменья не ответила.

Они вышли из кельи.

Завидя их, побратимы поднялись и вопросительно посмотрели на Глеба. Но тот отвел глаза. Ему нечего было сказать.

Игуменья хлопнула в ладоши, и к ней тут же подошли две совсем юные монашенки. Игуменья отдала им распоряжения по-гречески, и девушки бросились их исполнять.

Монахиня повернулась к Глебу:

— Как зовут эту девочку?

— Мария.

Та кивнула:

— Хорошо. Мы уже начали готовить лекарства. Я думаю, Мария поправится. Молитесь за нее. И… вы не забыли дорогу из монастыря?

Глеб и побратимы поклонились настоятельнице и благодарили ее. Потом, часто оглядываясь, пошли к выходу.

Игуменья опять зажала коленями козу и продолжила выщипывать пух. Коза жалобно блеяла…

Глеб, Волк и Щелкун провели эту ночь неподалеку от монастыря. Едва рассвело, они поднялись и скоро уже были у знакомых, обитых медью ворот.

Щелкун спросил:

— Не рано ли мы явились?

Волк ответил:

— Лишь бы не поздно.

Глеб постучал.

Через некоторое время оконце опять со скрипом приоткрылось, и в нем появилось лицо той же привратницы.

— Как там Мария? — спросил Глеб.

— Девочке стало лучше, — сухо ответила привратница.

— Пусти нас! — просили побратимы.

— Не велено, — и привратница захлопнула окошко.

Сколько ни просили, сколько ни кричали у ворот и ни стучали в дверь Глеб, Волк и Щелкун, их не пустили. Им даже больше не ответили. Можно было подумать, что монастырь вообще вымер.

Волк сказал:

— Это она вчера верно заметила: мы нашли Марию на дороге — на дороге и потеряли.

Глеб вздрогнул, поглядел на Волка с обидой:

— Ты ошибаешься! Мы не потеряли ее. Мы сюда еще вернемся…

— Вернемся, конечно, — поддержал Щелкун, — если останемся живы. Слышали, что болгары говорят? Смутные настали времена…

Они сели на коней и быстро поскакали на юг.

Глава 6

В городе Преславе побратимы впервые увидели крестоносцев. Часть из них пришли сюда от Дуная, по коему спустились на кораблях, другие избрали сухопутную дорогу.

Совсем не такими представлял себе Глеб крестоносцев. Он увидел, что массы их не вполне даже походят на войско, а скорее напоминают переселенцев или беженцев или кочевую половецкую орду. Эти люди, вооруженные чем попало, а многие вообще не вооруженные, обыкновенные крестьяне, городские мастеровые — обнищавший люд, — с женами и детьми, со стариками, с домашними животными, на телегах, в крытых кибитках, а то и просто пешком, во множестве двигались по дорогам. Редкие из мужчин могли без оговорок сойти за воинов. Исхудавшие, измученные долгой дорогой, опаленные жарким солнцем, эти люди являли собой зрелище унылое.

Во всяком случае, так сначала показалось побратимам.

У многих из этих людей, действительно, были нашиты на одеждах тряпичные, некогда красные, а ныне выцветшие до бледно-розового кресты.

Тут и там среди толп крестоносцев встречались странствующие монахи в черно-серых длинных сутанах, подпоясанные грубыми веревками и стриженные под кружок. Ехали всадники на крупных конях. Пешие воины толкали перед собой тележки с каким-то добром, с доспехами. И опять — кибитки с женщинами и детьми, со старой утварью.

Те крестоносцы, каких увидел в этот день Глеб, вовсе не были похожи на крестоносцев, о коих поведали ему не так давно болгары, — на крестоносцев, устраивающих грабежи и попойки и дикие оргии, — словом, на разбойников. Это скорее были крестоносцы-мученики. И Глеб уже почти укрепился в этом своем мнении, как вдруг услышал где-то впереди, через улицу шум и крики. Они не вышли еще из Преслава.

Толпы крестоносцев хлынули на шум. Толпы эти увлекли за собой и Глеба с побратимами.

Оказалось, на преславском рынке кто-то из пришлых затеял драку. Будто бы местные торговцы обидели кого-то из крестоносцев. Другие воины креста за своего вступились. И сразу на рынке возникла грандиозная свалка… Позже Глеб узнал, что в каждом городе, на каждом рынке крестоносцы устраивали такую свалку. И под шумок грабили торговцев. Размахивая кулаками, рвали зубами хлеб, выбивали донышки винных бочек… Значительная часть крестоносцев кормилась от таких свалок, ибо не могли заставить себя попрошайничать, — им проще было отобрать.

Побитые торговцы, побросав свои товары, бежали с рынка. Крестоносцы забирали все, что можно было унести. Особенно радовались тканям и еде. Кому посчастливилось взять товара много — прямо с тележкой или с лотком, — продавали его среди своих. Некоторые, не поделив награбленное, дрались между собой. Несколько горемык, оглушенных в свалке или придушенных либо раненых смертельно, так и остались лежать в пыли возле опрокинутых прилавков. Никто об этих людях, как видно, не скорбел.

Все новые толпы крестоносцев прибывали в Преслав — входили в северные ворота. Через южные ворота выходили и шли по дороге на Адрианополь. И так продолжалось уже несколько недель.

Глеб и побратимы, оказавшись в толпе крестоносцев, ничем не выделялись из них. Одежда их так же поизносилась, лица от воздействия солнца и ветра были так же темны.

Щелкун, глядя на чьих-то детей в повозке, грязных и голодных, воскликнул:

— Несчастные! Что их ждет впереди!

— Их родители ищут лучшей доли, — предположил Волк. — Что еще может подвигнуть людей в дорогу?

— А мы куда идем?

— И мы ищем лучшей доли, — отвечал Волк.

А Глеб сказал:

— Вот и Марию мы оставили на дороге. И теперь нас ничто не держит. Мы — как листья на ветру. Почему бы не посмотреть на Святую землю?

Щелкун оглянулся назад:

— Много б я дал, чтобы хоть на денек вернуться в свой лес.

Он смотрел на север с таким лицом, будто вот-вот должен был увидеть родину. Но этого чуда не произошло, и Щелкун вздохнул.

Волк спрятал глаза, вмиг ставшие тоскливыми:

— И я б много дал, только чтоб на родину свою никогда не возвращаться.

Щелкун покосился на него:

— Крепко обидели тебя, побратим.

— Я загрыз обидчика, — кивнул Волк. — А тот в наших местах был большой человек. Боярин.

— И что?

Волк жадно глядел на юг:

— В Святую землю хочу. Прав Глеб, что ведет нас туда. Быть может, душа моя там обретет отдохновение. Болит душа.

— А я в свой лес хочу. Моя душа там осталась.

Волк незло усмехнулся, клацнул зубами:

— Мышей захотелось?

Щелкун не обиделся:

— Я зверей люблю. А они — меня. Я когда в своем лесу сижу, себя Богом ощущаю — Велесом. Звери ко мне за помощью приходят. У них такие глаза! По ним все понять можно — даже, что думает зверь.

— Вернешься еще в свой лес, — уверенно сказал Волк. — На мир поглядишь и вернешься. Прав Глеб, что ведет нас. В дороге прозреем.

Глеб думал о Марии, ему жаль было оставлять девочку. Никому не суждено знать, что ждет его впереди. И не было у Глеба уверенности, что он в эти места еще вернется, хотя настоятельнице обещал и себе на собственном сердце клялся, что Марию из монастыря заберет. Но кто знает!..

Разговор побратимов Глеб слушал вполуха. А когда те замолчали, сказал:

— Недавно от паломников слышал, что человек должен один раз родиться, один раз — умереть и один раз — сходить в Иерусалим…

Наверное, правду сказал Глеб. Святые слова!.. Бог послал ему о том знамение: едва было сказано про Иерусалим, захромал конь Глеба.

— Хорошо это или плохо — не знаю, — Глеб вздохнул и спешился.

Осмотрел у коня копыто. Подковы — как не бывало.

Щелкун покачал головой:

— Что ж тут хорошего! Будет мучиться конь. Где нам кузницу найти?

А Волк сказал иное:

— Быть может, и плохого ничего нет! На другую дорожку нас ставит Бог…

Волк и Щелкун тоже спешились и шли теперь пешком.

Какого-то болгарина, прибившегося к крестоносцам, обижал некий верзила. У верзилы были массивные покатые плечи, толстая шея и крутая спина. И ростом он был высок. На затылке его, примечательно скошенном, торчали непослушные вихры. Лицо верзилы — злое, даже, пожалуй, свирепое — имело еще, кроме этого, черты дураковатые: тяжелый круглый подбородок, приоткрытый рот с оттопыренной нижней слюнявой губой…