Секира и меч - Сергей Зайцев

— Что за Византия такая? — спросил кто-то.

— Дурень, это Царьград…

— А-а!.. — «дурень», восторженно приоткрыв рот, сдвинул шапку на затылок и во все глаза глядел на реку. — Вот бы сблизи на них посмотреть, на суда эти. Руками потрогать…

— Потрогаешь еще! — обнадежил купец. — Может, и в работники наймешься на такое судно, — он и сам от восторга разинул рот. — Смотри-ка! Смотри! Вся палуба товарами завалена. Паруса так и рвутся, а он еще веслами помогает. Красавец! Позолоченная корма!..

Да, очень много было на Дунае кораблей, и глядеть бы на них можно было бесконечно: одни плыли к морю, другие направлялись к верховьям реки. Парус каждого корабля был раскрашен по-своему. Тут и там поблескивала над водой золотая или серебряная резная корма, на носу многих судов красовались искусно вырезанные деревянные куклы, нимфы. Эти нимфы очень понравились Марии; кажется, кроме них, она ничего не видела.

Мария сказала Глебу:

— Эти женщины так красивы!.. Но они холодно смотрят на меня…

Глеб не согласился:

— Они смотрят в воду.

— Нет, Глеб, — покачала головой девочка. — Они смотрят на меня. И не хотят пускать меня на ту сторону реки…

Глеб, очарованный видом кораблей, не придал значения ее словам.

Так путники, сбившиеся на берегу толпой, долго бы еще любовались Дунаем. Но поскольку никто из них не посмел бы возразить против старой мудрости о том, что растраченное в праздности время — это упущенные возможности, то они все вместе вскоре принялись искать перевоза.

К берегу, к деревянным мосткам причалила большая лодка — столь большая, что уместиться в ней могли несколько лошадей и до двух десятков человек. В лодке сидели гребцы на веслах, а хозяин был за кормчего.

Оставив руль, хозяин по сходням спустился на берег и собрал с желающих переправиться плату. Плата была не очень большая — много меньше того, что приходилось отдавать стражникам в горах.

Скоро все были в лодке. Разместились кто где: многие поспешили на нос, кто-то сел возле гребцов под мачтой. Лошадей поставили на ровной площадке ближе к корме. Глеб, Мария и побратимы были при лошадях.

Хозяин сделал знак отчаливать. Гребцы принялись отталкиваться от мостков шестами. И в это время на борт вскарабкался один малый — весьма неопрятный на вид, с диковатыми глазами. Поскольку хозяин взглянул на этого малого равнодушно и не потребовал с него платы, Глеб понял, что этот диковатый человек — растрепанный, расхристанный и дурно пахнущий — здесь свой. Человек этот сел на корме недалеко от хозяина и уставился безумными глазами на Марию. Но хозяин прогнал его на нос — хозяина отвратил запах давно не мытого тела. Человек на четвереньках перебежал на нос, там сел и опять уставился на Марию.

Гребцы сделали несколько взмахов веслами, потом подняли парус, и лодка заскользила по поверхности реки.

Глебу много приходилось плавать по Десне и по озерам. А Мария была на воде впервые. Девочка заметно испугалась, когда лодка закачалась на волнах. Одной рукой Мария ухватилась за Глеба, а другой — за гриву стоящего рядом коня.

Паломники, купцы и иные всякого рода скитальцы с восхищением оглядывались вокруг. Поскрипывала мачта, шумела вода, рассекаемая носом лодки. Кормчий что-то тихонько напевал.

Представилась возможность рассмотреть поближе корабли. Они оказались очень большими. А с берега выглядели такими крохотными!..

Над водой кружили чайки, выхватывали из волн мелкую рыбешку.

Когда лодка прошла середину реки, на носу среди купцов и паломников раздался горестный плач. Все оглянулись на этот плач. Плакал тот бесноватый человек, от которого дурно пахло. Слезы в изобилии стекали у него по щекам, а он размазывал их руками, оставляя на лице грязные разводы и потеки. Никто не бросился спрашивать этого человека о причине плача или же успокаивать его — все уже догадались, что он сумасшедший… Впрочем через минуту плач прекратился, послышался смех. Дурацкий, пронзительный, безудержный смех. Потом этот человек, одержимый бесом, изредка всхохатывая, принялся скакать и кривляться и раскачивать лодку. Гребцы, глядя на него, только посмеивались. Хозяин-кормчий строго хмурил брови. Никто не встревожился случившимся с сумасшедшим припадком. Лодка была слишком большая, чтоб один человек смог перевернуть ее.

Должно быть, так бы все и закончилось: посмеялись бы над одержимым и вскоре забыли бы про него. Если б не испугались кони… Когда сумасшедший начал бесноваться и пронзительно визжать возле них, кони вдруг скосили на него глаза, прижали уши и попятились. Они сорвались с палубы в реку и увлекли за собой Глеба и Марию. Девочка вскрикнула и мигом ушла под воду. Но она отделалась только испугом, ибо Глеб успел ухватить ее за косу и быстро вытащить на поверхность.

Гребцы смеялись, протягивали им с борта весла. Одержимый, радостно вскрикивая, скакал по лавкам.

Марию подняли в лодку. А Глеб добрался до берега вместе с лошадьми.

Паломники говорили Марии, чтобы она благодарила Бога. Ибо все хорошо закончилось. Не окажись рядом Глеба, она могла бы утонуть. И девочка помолилась на берегу.

Глеб собирался задать бесноватому трепку, но того и след простыл…

Глеб укутал Марию плащом, чтобы она согрелась, и посадил ее на коня позади себя. Волк и Щелкун тоже сели в седла. И скоро прекрасный величавый Дунай остался далеко позади.

Проехали только несколько поприщ, а уж снова было чему удивляться. Эти земли заселял народ, язык которого был понятен русскому человеку почти, как свой. Народ сей звался болгарами. И выглядели люди чудно: одни были очень похожи на русских, другие — на половцев или торков. И вера у них была христианская.

Болгары были радушные гостеприимные хозяева и даже не всегда брали с путников деньги за еду. С ними было очень просто разговаривать: болгары — люди горячие, живые — отличались словоохотливостью.

От этих людей наши путники и узнали о крестоносцах. Рассказывали болгары, будто из многих стран стекаются воины-христиане к Царьграду. И идут они по землям многими колоннами, и во всех христианских городах призывают мужчин вооружаться и следовать за ними. Многие, вняв призывам, так и поступают. Одни — по велению сердца, веры; другие — по велению живота, привлеченные разнузданностью и безнаказанностью крестоносцев, шумными попойками и оргиями, какие те устраивали в городах и селах; третьи — из-за ненависти к не христианам, злые на иудеев, одобряющие погромы иудейских домов…

Болгары рассказывали, что основные массы крестоносцев идут из Франции и из германских княжеств. Но Глеб смутно представлял, где находятся эти страны.

Где-то в верховьях Дуная, что ли?..

Отправились в поход и кое-кто из славян.

Болгары косились на меч Глеба, поглядывали на вооруженных побратимов:

— Вот вы не пойдете ли в Святую землю?

Глеб этого еще и сам точно не знал, потому не мог ответить с уверенностью. Но болгары воспринимали его молчание по-своему. Они говорили:

— Тогда вам надо нашить на одежду красные кресты.

Деревню за деревней проезжали побратимы. Теперь их опять окружали горы, но не очень высокие, время от времени перемежающиеся широкими долинами. В этих плодородных долинах было множество возделанных полей, виноградников, садов.

Иногда встречались старинные разрушенные крепости, полузасыпанные рвы, сглаженные временем валы.

На одной из стоянок Мария пожаловалась на озноб.

Болгары дали девочке выпить вина и сказали, что скоро озноб пройдет.

Глеб все правил на юг.

Быстро бежали сытые кони. Легко взбирались на холмы.

Мария прижималась к спине Глеба, а руки крепко сцепила у него на животе.

Вдруг она сказала, что ей жарко.

Глеб не удивился: солнце ведь сильно пекло.

Но потом Мария сказала, что ей холодно. Теперь ее как будто била дрожь. Глеб дал Марии плащ. Но через минуту она вернула его, сказав, что ей опять очень жарко и что она обливается потом.

Глеб не обратил внимания на слова Марии, думая, что она дурачится со скуки, как уже не раз бывало.

А Мария вдруг сказала:

— Не бросай меня, Глеб…

Руки ее ослабли, и девочка стала сползать с коня.

Глеб едва успел подхватить ее, иначе бы она упала на землю и крепко расшиблась. Глеб увидел, что лицо у Марии красно, губы дрожат, и почувствовал, что руки у нее горячи.

— Она заболела, — сказал Щелкун.

И Волк остановил коня рядом, вздохнул: — Тот бесноватый виноват.

А Глеб вдруг припомнил, что Мария боялась переправляться через Дунай — будто на нее холодно смотрели нимфы, и забеспокоился: как бы не вышло чего совсем худого.

Глаза Марии были закрыты. Она дышала часто и тяжело, временами восклицала что-то бессвязное. У нее были жар и бред.

Ночь провели недалеко от дороги.