Секира и меч - Сергей Зайцев

Когда Глеб чуть-чуть отклонил руку Гийома, все притихли.

Вот Глеб отклонил руку кузнеца еще сильнее.

— В землю его! В землю!.. — Моника от возбуждения кусала себе ногти.

— Заткнись, старая вешалка!.. — взорвался Анри и швырнул в лицо Монике свой огрызок лепешки.

Моника, увлеченная зрелищем, даже не заметила этого. Кусок лепешки был не очень велик.

Но Генрих из Кёльна вступился за женщину и дал Анри крепкую затрещину. Анри, разумеется, не мог этого стерпеть. И они оба тут же схватились драться. Правда и тому и другому было столь любопытно, кто же окажется сильнее — Глеб или Гийом, — что драку они скоро прекратили и опять протолкались в круг зрителей.

Теперь Глеб в свою очередь пытался сломить сопротивление Гийома и что было сил давил ему на руку. Но тот, как видно, решил умереть — не сдаться. Соперники они были достойные друг друга. Это стало понятно всем.

Не раз еще то Глеб, то Гийом брали верх.

Наконец всем стало ясно, что победителя не будет, и тогда страсти улеглись. А Глеб и Гийом расхохотались и, прекратив борьбу, поднялись с земли. Обнялись по приятельски.

Кузнец сказал:

— Я рад, что встретил такого силача, как ты, Глеб из Рутении. Давай продолжим путь вместе.

Глеб ответил:

— Я и мои друзья охотно пойдем с вами, ибо, я вижу, вы люди честные и дерзкие, а судьба наша, думаю, во многом схожа, — он оглянулся на побратимов и продолжил: — Мы принимаем ваше предложение. Отныне у нас одна дорога.

Крестьяне, обступившие их толпой, одобрительно зашумели. Это были очень простые люди, которые оставили свой дом, чтобы добыть себе счастье в бою.

Скоро все стали готовиться ко сну. Ложились ногами к огню, а головой в темноту. Сучья подбрасывали в огонь по очереди. Поскольку сучья были очень сухие, костер постреливал угольками. Чтобы не обжечься, ложились от костра чуть дальше обычного — в темноту. Впрочем ночи в это время были теплые, и никто от холода не страдал.

Пока укладывались, пока ворочались с боку на бок, костер горел ярко. Моника некоторое время лениво и сонно переругивалась с Анри. Волк сидел чуть в сторонке и по обыкновению своему смотрел на звезды.

Постепенно шум над лагерем утих, Моника с Анри угомонились. Слышно было только потрескивание угольев в кострах, кое-где храп спящих людей да фырканье лошадей в темноте.

…Глеб уже засыпал, как вдруг услышал шипение.

Он насторожился, открыл глаза.

Глеб подумал, что это либо шипит змея, либо предупреждает об опасности кто-то из побратимов.

Ярко сияли в вышине звезды, теплый ветерок приносил с полей ароматы трав.

Глеб повернул голову.

Могучий Гийом спал рядом, подложив под голову свой молот.

По другую сторону от себя Глеб видел Щелкуна. Тот, услышав шипение, тоже открыл глаза, настороженно осматривался.

Это шипел Волк. Он сидел неподвижно и напряженно смотрел куда-то в темноту. Волк как-то хитро пригнул голову и сейчас в свете звезд и прогорающего костра был похож на камень, возвышавшийся в стороне.

Глеб и Шелкун посмотрели в ту сторону, в какую было обращено лицо их побратима. И увидели там некое движение. Смутная тень мелькнула и замерла, распласталась на земле. Через минуту тень опять бесшумно приподнялась, сделала стремительный бросок и вновь застыла — шагах в десяти от них.

Глеб увидел, как сверкнули зубы Волка в темноте. Волк готов был броситься на крадущегося человека. Но Глеб зашипел тихонько в ответ, и Волк успокоился — понял, что услышан побратимами.

Тень теперь приближалась медленно. Этот кто-то внимательно оглядывал спящих крестьян. Но вот неизвестный человек замер. Стало быть заметил Глеба. На краткий миг сверкнуло в свете звезд лезвие ножа. Выбросив руку с ножом далеко вперед, этот человек прыгнул на Глеба; но Глеб не оплошал: в последний момент он откатился в сторону, а в лицо этому человеку, злоумышленнику, швырнул котел, который оказался под рукой.

Человек жалобно взвизгнул и рухнул на землю возле Глеба. А Глеб, заломив ему руку, вырвал нож.

От шума здесь многие пробудились и стали спрашивать друг у друга в темноте — что произошло? А Глеб не мог ничего объяснить, ибо его языка здесь никто, кроме Васила, не понимал.

Васил же спал крепким сном.

Глеб заламывал ночному лиходею руку, а тот стонал и как будто бранился. Наконец Волк разбудил Васила. А кто-то сунул в костер большую сухую ветвь. Сразу стало светлее.

И все увидели, что могучий Глеб сидит на ком-то верхом и выворачивает злодею руки. Никак не могли разобрать, кого же это поймал Глеб. Лицо у этого человека было в крови и сильно перепачкано сажей. Сначала некоторые из крестьян даже отпрянули, увидев в незнакомце беса. Но потом кто-то узнал Ганса. Оказалось, Глеб ударом котла сломал ему нос.

Тоже узнав Ганса, Глеб сказал:

— Неймется тебе! Никак не идут уроки на пользу!

Ганс не отвечал. Он кривился от боли, но не мог высвободить руку.

Гийом сказал:

— Вот, Ганс! Твой необузданный нрав — тебе враг. Твоя злоба тебя слепит. То ты обижаешь слабого, а то, очертя голову, набрасываешься на сильного… Я удивляюсь, как ты до сих пор сохранил на плечах свою голову.

А другие крестьяне сказали:

— Дурень ты, Ганс! И жалко нам твоих детей.

Когда Ганс от боли заплакал, Глеб отпустил его.

Тот поднялся. Правая рука его первое время висела как плеть. Нож остался на земле, у ног Глеба.

Ганс поплелся к своей повозке. Он на мгновение оглянулся и бросил на Глеба взгляд, полный ненависти.

Волк сказал:

— Он еще придет, не сомневайся. Ему нужно голову оторвать.

Потом все опять легли спать. И в эту ночь больше не было происшествий.

А восход солнца уже застал крестоносцев в пути.

Глава 8

Возле Адрианополя крестоносцы выдержали несколько стычек с болгарами. Один раз небольшая болгарская конница внезапно выскочила на дорогу. И был нешуточный бой, в котором Глеб и побратимы держались достойно и обратили на себя внимание и болгар, и крестоносцев. В другой раз болгары устроили на дороге завал; а когда крестьяне подошли к завалу, чтобы разобрать его, им на плечи посыпались со скал камни. Обозленные крестьяне, несмотря на град камней, вскарабкались на скалы и рассеяли болгар, которых оказалось не так много. Труднее пришлось крестоносцам, когда против них выставил свою дружину какой-то отчаянный болгарский князь. Дружина была небольшая, однако хорошо вооруженная. И стоило трудов выбить ее с перевала. Крестоносцы потеряли здесь человек пятнадцать. И столько же были ранены. Но, сломив сопротивление дружины, крестоносцы в отместку вошли в городок этого князя и разорили его.

Через несколько дней после этого сражения подошли к Константинополю. Они вышли к городу по дороге, ведущей прямиком к Харисийским воротам.

Еще издали увидев этот великий город, крестоносцы поразились. До сих пор нигде они не видели таких высоких величественных стен, хотя прошли немало стран; нигде не встречали такого обилия дворцов и храмов. Еще издали, с холмов, они обозревали город. Он был огромен и сказочно красив: прямые улицы, квадратные площади, дворы домов, утопающие в зелени, и синее-синее море кругом… И в такие массивные ворота крестоносцы еще не стучались. Ворота были заперты.

Крестьяне все подходили и подходили. Их собралась уже у ворот немалая толпа — с повозками, с лошадьми. Людей мучили жажда и голод. Они от усталости валились с ног.

Но греки, кажется, и не думали открывать ворота. С высоты башен они, закованные в латы, взирали на шумную разноязыкую толпу крестоносцев.

Гийом подошел к воротам и ударил по ним молотом. Звук получился такой же, как если бы он ударил в скалу. Ворота даже не вздрогнули.

Он мог бы стучать так целый день и не добился бы ровно ничего. Однако начальник стражи счел все-таки необходимым появиться. Он что-то крикнул сверху. Но, поскольку кричал он по-гречески, а крестьяне этого благородного языка не знали, они ничего не поняли.

Опять пригодился Васил. Он перевел:

— Идите на север!

Гийом вскинул молот на плечо и сказал:

— Не очень-то радушно вы нас встречаете! А между тем в Клермоне говорилось, что ваш император зовет на помощь христиан…

Сверху на башнях засмеялись как-то нехорошо. Что-то крикнули крестоносцам и засмеялись еще громче.

Но Васил молчал.

Гийом обернулся к нему:

— Над чем они смеются?

Васил пожал плечами и спрятал глаза.

Кузнец начинал злиться:

— Говори, если взялся помогать.

Васил сказал:

— Они шутят. И оттого смеются. Говорят: голытьба такая-то… со всего мира собралась. Что ни десяток — загляденье. Один воин, девять объедал! Вместо того, чтобы идти на битву, отправились сначала на пир… И разные словечки!.. Это, поверь, не стоит переводить, Гийом.