Почему Маркс был прав - Терри Иглтон

Социализм предполагает изменение самого принципа организации центральной власти. То, что означает слово «власть» в Лондоне в наши дни, имеет мало сходства с тем, что значило оно в Париже в 1871 году. Наиболее плодотворной формой власти является власть над самим собой, а демократия означает коллективное проявление данной способности. Именно Просвещение со всей определенностью заявило о том, что подчинения заслуживает лишь та форма власти, которую вы создали сами. Такое самоопределение как раз и составляет наиболее драгоценное содержание свободы. И хотя человеческие существа могут злоупотреблять своей свободой, без нее они не будут полноценными людьми. Время от времени им приходится что-то решать в спешке или без должного обдумывания, и такие решения опытный автократ вполне мог бы отклонить или пересмотреть. Однако если итоговые решения не будут (хотя бы отчасти) их решениями, то, сколь бы прозорливыми они ни были, люди скорее всего будут воспринимать такие указания как нечто выхолощенное и чуждое по отношению к самим себе.

Итак, при переходе из капиталистического настоящего в социалистическое будущее власть продолжит существовать, но не в той же самой форме. Революционному преобразованию подвергается сама идея власти. Это же можно сказать и о государстве. В определенном смысле понятие «государство» и словосочетание «государственный социализм» есть такое же противоречие в определении, как «эпистемологическая теория Тайгера Вудса». Тем не менее в другом смысле термин сохраняет определенную силу. Для Маркса при социализме государство еще продолжает существовать; только по завершении социалистического этапа, при коммунизме принуждающее государство уступает место координирующему органу. Но это будет не то государство, которое мы сами смогли бы легко признать за таковое. Это как если бы кто-то из нас, ожидающих увидеть нечто гораздо более грандиозное и монументальное - к примеру, нечто вроде Вестминстера, Уайтхолла и таинственно-загадочного принца Эндрю, - вдруг оказался бы внутри децентрализованной сети самоуправляемых сообществ, гибко регулируемых демократически избранной центральной администрацией, и заявил: «И это государство!»

Часть споров Маркса с анархистами разворачивалась вокруг вопроса о том, насколько велико воздействие на ту или иную конкретную ситуацию и жизнь общества в целом. Не является ли она конечной причиной происходящего? Уж точно не с точки зрения Маркса. Для него политическую власть следует рассматривать в более широком историческом контексте. Надо постараться понять, каким материальным интересам она служит, и именно в этом, по его мнению, будут лежать корни ее устройства, состава и практических шагов. Если он критически относился к консерваторам, идеализировавшим государство, то точно также для него была неприемлемой позиция анархистов, переоценивавших его значение. Маркс всегда выступал против «овеществления» власти, ее отделения от социальной среды и рассмотрения как вещи в себе. И это, несомненно, одна из сильных сторон его наследия. Тем не менее, даже будучи зачастую сильнейшей, она сопровождается определенным «слепым пятном». Впрочем, те аспекты власти, которые оставил без внимания Маркс, поразительно отличающимися способами исследовали его соотечественники Ницше и Фрейд. Власть не может быть вещью в себе, однако внутри ее есть те, кому возможность распоряжаться другими сама по себе доставляет удовольствие. Соответственно такие персонажи могут поигрывать властными мускулами, не имея в виду какой-то конкретной цели, а просто ради демонстрации собственного превосходства, и потому всегда выходят за рамки

тех практических задач, для решения которых изначально формируется система власти. Достаточно четко представлял себе это и Шекспир, описывая в пьесе «Буря» взаимоотношения между Просперо и Ариэлем. Ариэль является послушным проводником власти Просперо, но при этом постоянно стремится вырваться из-под ее верховенства и просто заниматься своими делами. Следуя духу озорства и противоречия, он хочет просто наслаждаться своей чудесной силой как целью для самой себя, никак не связывая ее со стратегическими планами своего господина. Так что, рассматривая власть просто как средство, очень легко упустить из виду эту ее губительную особенность; а поступая так, можно прийти к ошибочной трактовке вопроса, почему власть до такой степени нацелена на принуждение и подавление.

1

Возможный кандидат в президенты США от Республиканской партии Трамп сделал немало скандальных заявлений. Настоящий фурор произвел его тезис о том, что США не должны бесплатно участвовать в войнах. Мол, если ливийская оппозиция хочет нашей помощи, то она должна платить - не деньгами, так природными ресурсами и концессиями. То же самое касается Ирака и Афганистана, где США воюют уже долгие годы. Эти страны должны раскошелиться, чтобы оплатить действия американской армии. Иначе лучше просто уйти оттуда, не тратя свои ресурсы на бесполезные «войны во имя демократии». - Прим. пер.

2

Бостонский душитель - персонаж одноименного фильма. Фильм рассказывает реальную история ужасного убийцы Альберта де Сальво. Несмотря на то что сам он был семьянином и отцом двоих детей, он стал маньяком, убив тринадцать женщин, происходило это в Бостоне с июня 1962 по январь 1964 года. - Прим. пер.

Глава 10

Все заслуживающие внимания радикальные движения последних четырех десятилетий возникали за пределами марксизма. Феминистки, защитники окружающей среды, борцы за равноправие сексуальных и этнических меньшинств, за права животных, антиглобалисты, активисты движения за мир - вот кто приходит на смену старомодному увлечению классовой борьбой и в настоящее время представляет новые формы общественнополитической деятельности, участники которых уже основательно подзабыли марксизм. Его вклад в их становление был незначительным и мало вдохновляющим. Правда, пока еще остаются политические левые, но это можно считать естественной инерцией постклассового, постиндустриального мира.

Одно из наиболее активно развивающихся новых политических течений известно под именем антикапиталистического движения, так что здесь трудно усмотреть хоть сколько-нибудь решительный разрыв с марксизмом. И при всей критичности, демонстрируемой подчас данным движением в отношении идей марксистов, сдвиг от марксизма к антикапитализму едва ли можно признать громадным. На самом деле, контакты марксизма с другими радикальными направлениями служили преимущественно укреплению его репутации. Возьмем, к примеру, его отношения с женским движением, которые, бесспорно, подчас оказывались весьма непростыми. Некоторые марксисты-мужчины с пренебрежением отметали вообще всю связанную с полами проблематику либо пытались использовать феминистскую деятельность в собственных целях. Это вполне укладывалось в марксистскую традицию, которая в лучшем случае характеризуется снисходительной гендерной слепотой, а в худшем - обнаруживает отвратительные пережитки патриархата. Тем не менее, несмотря на своекорыстные предвкушения некоторых феминистских сепаратистов в 1970-1980-х годах, история на этом далеко не закончилась. Многие марксисты-мужчины терпеливо учились у феминизма как в личном, так и политическом плане. А марксизм, в свою очередь, внес большой вклад в феминистскую идеологию и практику.

Несколько десятилетий назад, когда марксистско-феминистский диалог развивался наиболее активно, был разобран весь круг наиболее существенных вопросов [1]. Какова была позиция марксистов по поводу домашнего труда, на который сам Маркс практически не обращал внимания? Являются ли женщины одной из форм общественного класса в марксистском смысле? Что может теория, занимающаяся главным образом промышленным производством, сказать об охране детства, потреблении, половых вопросах, семье? Сохранит ли семья свое центральное положение в капиталистическом обществе или капитал может начать сгонять людей в общие казармы, если, посчитав это более прибыльным, озаботится такой целью? (В коммунистическом манифесте буржуазной семье дается поистине уничтожающая характеристика; ситуация, которую любвеобильный Фридрих Энгельс, всегда стремившийся к диалектическому соединению теории и практики, усердно исследовал в своей частной жизни.) Возможно ли освобождение женщин без низвержения классового общества? Как соотносятся капитализм и патриархат, принимая во внимание, что последний гораздо древнее первого? Некоторые марксисты-феминисты придерживаются мнения, что с угнетением женщин можно покончить только вместе с падением капитализма. Другие, что, возможно, более правдоподобно, утверждают, что капитализм может освободиться от данного вида угнетения, в остальном пока еще продолжая существовать. С этой точки зрения, в природе капитализма нет ничего, что требовало бы непременного порабощения женщин. Однако на практике две истории, соответственно патриархата и классового общества, столь тесно переплелись между собой, что становится весьма трудно представить себе падение одного без грандиозной ударной волны, прокатывающейся через другое.