Тайна ультиматума. Повести и рассказы - Роман Ким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вряд ли Донахью приедет ночью, — сказал Уайт.
Пейдж усмехнулся.
— Он теперь заезжает и по ночам — ждет с нетерпением сигнала, чтобы выиграть у тебя пари.
И попросил Сэффорда, чтобы дешифровальщики пропускали «магию» как можно быстрее.
— Наверное, в течение ночи еще придет какая-нибудь телеграмма насчет сожжения шифров, — сказал Уайт. — Ее надо будет сразу же перевести.
Пейдж встал, потянулся и предложил Уайту пойти выпить что-нибудь. Они вышли на улицу и направились к стоянке машин. Пейдж сел за руль. Проехались по городу и остановились недалеко от почтамта, перед закусочной «Вайкики».
В небольшом полутемном зале было пусто. За стойкой сидел толстый гаваец, похожий на старуху. Как только Уайт и Пейдж сели за столик, к ним подошел японец в черном костюме с увядшей хризантемой в петлице. Он низко поклонился и показал в улыбке золотые зубы.
— Простите, я секретарь морского атташе при японском посольстве капитан-лейтенант Игасэ. Я видел вас один раз на приеме, — он поклонился Уайту. — Мне сказали, что вы были в Японии и хорошо знаете японский.
— Да, я путешествовал по вашей стране, но японского языка не знаю. — Уайт показал на свободный стул. — Может быть, подсядете к нам?
Пейдж с видом знатока спросил Ивасэ:
— Какой вам коктейль? Олд фашн или том коллинз — из джина, лимона и содовой?
— Здесь делают коктейль «землетрясение», — сказал Ивасэ. — Рекомендую. Смесь из пяти ликеров.
Пейдж кивнул головой и заказал молоденькому гавайцу-кельнеру «землетрясение». Гаваец принес три маленьких бокала с красновато-зеленой жидкостью. Ивасэ сделал маленький глоток и скривил лицо. Потом тихо произнес:
— Очень неприятные новости. Ваш ответ ставит наше правительство в исключительно тяжелое положение, почти безвыходное… Хотя мы надеемся..
Пейдж вытянул губы и произнес тоном опытного, изощренного дипломата:
— Я думаю, что мы все-таки договоримся… модус вивенди… приемлемая альтернатива… — Он пошевелил пальцем. — Статус-кво анте…
Уайт поспешно закрыл рот рукой и отвернулся. Ивасэ покрутил головой.
— Я тоже надеюсь. Японское правительство не имеет ни малейшего желания затевать войну. Весь наш флот по-прежнему находится в порту Саэги. Вчера из Иокогамы вышел наш лучший океанский пароход «Тацута-мару». Он прибудет в Сан-Франциско двенадцатого декабря, а в Лос-Анжелос — пятнадцатого. Мы твердо надеемся на мирный исход переговоров.
— Судя по всему, вы… — Уайт улыбнулся и поднял бокальчик, — решительный противник войны.
Ивасэ кивнул головой.
— Нас разделяет огромный океан, и если начнется война — она завяжется в основном на море. Это будет очень длительная, дорогостоящая война, и она ни к чему не приведет. Бессмысленная война. — Японец сделал несколько маленьких глотков и, поставив бокальчик на стол, быстро заговорил: — В ближайшие дни немцы ворвутся в Москву: их танки примерно в тридцати километрах от ворот Кремля. Уже началось повальное бегство жителей из Москвы.
Пейдж спросил:
— Если падет Москва, вы, наверное, ударите с Востока?
— В Сибири удобнее воевать, там суша, а не океан, — сказал Ивасэ и хихикнул.
Бармен включил электрическую пианолу — джаз исполнял танго, пела японка. Ивасэ закрыл глаза и стал покачиваться на стуле в такт музыке. Потом вынул платок и вытер уголки глаз. Уайт сделал Пейджу знак глазами и показал пальцем на ручные часы. Пейдж подозвал кельнера и расплатился с ним, решительно отводя руку японца.
— Вы наш гость, — сказал Пейдж, — а когда мы будем в Токио, вы нас угостите коктейлем из ваших саке.
Они попрощались с японцем и вышли на улицу. Моросил холодный дождь, смешанный со снегом.
Они вернулись в бюро вовремя. Из отдела Сэффор-да принесли самую последнюю «магию». Уайт перевел ее.
Из Токио, от министра иностранных дел В Вашингтон послу № 867
1. Все шифры, имеющиеся в Вашем посольстве, подлежат сожжению, за исключением того, который используется для шифровальной машинки, шифра «О» (ОИТЕ) и списка условных сокращений «Эл». Все остальные шифры подлежат уничтожению.
2. Немедленно прекратить пользование одной из шифровальных машинок и уничтожить ее.
3. По осуществлении указанных выше мер надлежит прислать условную телеграмму «Харуна».
4. Уничтожить все копии входящих и исходящих телеграмм и все прочие секретные документы в момент, который вы найдете подходящим, и способом, избранным по Вашему усмотрению.
5. Уничтожить все шифры, которые привез секретарь-шифровальщик Косака. Поэтому отныне отпадает необходимость в поддержании связи с Мехико, о чем говорилось в директиве № 860.
— Донахью приезжал? — спросил Уайт у Камберленда.
Камберленд открыл глаза и ответил сонным голосом:
— Капитан-лейтенант Донахью звонил и просил позвонить ему домой, когда будет перевод… Я ему стал передавать содержание, но он положил трубку…
Пейдж беззвучно рассмеялся.
— Не положил трубку, а выронил. Он не привык к темпу вашей речи и заснул.
Уайт позвонил Донахью.
— Это я, Уолт. Имеется интересная штучка.
— Насчет ветра? — быстро спросил Донахью.
— Связана с ветром, но только не с тем, которого ты ждешь. Приедешь?
Донахью явился спустя минут сорок. От него пахло вином и женскими духами. Прочитав телеграмму, он зевнул и пожал плечами.
— Очевидно, одна из машинок испортилась и пришлют новую. Посмотрим, что будет дальше.
— По-твоему, снова ничего особенного? — спросил Уайт. — Директива о сожжении шифров и прочих секретных документов тебя не волнует?
— Речь идет об уничтожении старых шифров и бумаг. Такие аутодафе устраиваются время от времени в любом учреждении. А шифровальная машинка остается, и «магия» будет поступать по-прежнему. И шифры «О» и «Эл» остаются в силе. Поэтому я не волнуюсь. — Увидев, что Уайт хочет что-то сказать, Донахью поднял руку. — К твоему сведению, наша радиоразведка на Гуаме перехватила сегодня японскую радиограмму, из которой явствует, что весь объединенный флот Японии находится во Внутреннем море и в порту Саэги. А от нашего морского атташе в Токио получено сообщение о том, что командующий военно-морской базой в Йокосука разрешил увольнение на берег матросам и офицерам кораблей и они толпами шляются по улицам Токио и Йокогамы. Затем самый большой лайнер Японии «Тацута-мару» направился сегодня в Америку. Все это говорит о том, что рано поднимать панику. — Он повернулся к Пейджу и Камберленду. — Не волнуйтесь, мальчики, наверху все видят и все знают. Начальству с капитанского мостика виднее, чем вам из трюма. Спокойной ночи.
Он сделал знак Уайту. Они вышли из комнаты. Донахью спросил:
— Есть что-нибудь от твоей нимфы? Письмо или телеграмма?
— Нет. А что?
— Молчит?
— Да. А что?
— Очевидно, Уолш выполнил мою просьбу и установил с ней контакт.
— Какой контакт? Я ведь просил тебя оградить ее от Акино, а не о том, чтобы Уолш…
— Он должен был встретиться с ней и расспросить обо всем. Но коль скоро он установит с ней деловую связь, ей уже никому нельзя будет писать без его санкции.
— Значит, и мои письма будут проходить через негласную военную цензуру?
— Конечно.
— Это безобразие! Я же тебя просил…
Донахью взял Уайта под руку.
— Не волнуйся. Она пришлет тебе письмо, но будет писать только о своих нежных чувствах к тебе. Для тебя это важнее. Дело в том, что я вчера получил радиограмму от Уолша. Очевидно, он заинтересовался твоей Чио-Чио-сан, и все будет великолепно, если только ее не подставила к нам токийская разведка. Уолш сообщает, что этот японец Акино в высшей степени подозрителен. И знаешь, о чем еще говорится в радиограмме? О том, что Эф-Би-Ай в Гонолулу, кажется, нащупало советскую агентуру. Вот это будет великолепно!
— А к этому делу не пристегнут Марико?
— Вряд ли.
— Я ей напишу сегодня.
Донахью приложил палец к губам.
— О том, что я тебе сказал как друг, ни слова. То, что мне сообщил Уолш, служебная тайна. Не подводи меня. Пиши ей только о любви.
Уайт повернулся и пошел в бюро. Донахью окликнул его:
— Можешь намекнуть ей, что скоро проиграешь пари и передашь ее мне. И что все будет великолепно!
3 декабря
Кита заканчивал обед — доедал ломтики соленых овощей, запивая их чаем, — когда к нему вошел Нисина. Он был сильно взволнован, у него часто дергалась щека.
— У меня срочная новость, — сказал он. — Окончательно подтверждается — «Лексингтон» выйдет послезавтра, в пятницу. Кюн говорит, что это совершенно точно.
— А куда направится?