Тайна ультиматума. Повести и рассказы - Роман Ким

— Но в «магии» от двадцать восьмого говорится, что «фактически переговоры будут закончены».

Донахью поморщился:

— Почему ты истолковываешь текст так предвзято? Здесь сказано, что через несколько дней из Токио будет прислана телеграмма с изложением позиции Японии, и на этом данная стадия переговоров будет закончена. Мы дадим ответ, и снова начнутся переговоры, но уже на другой основе. Токио лихорадочно ищет почву для компромисса. Вчера ночью Номура беседовал с патером Драугом, потом с министром почт Уокером. И тому и другому он заявил, что будет продолжать встречи с Хэллом.

— И кончится это тем, что они бабахнут нас по башке, — сказал Уайт.

— По базе тихоокеанского флота, — уточнил Пейдж.

Донахью взмахнул ракеткой.

— У вас какие-то чугунные головы. Мне надоело твердить вам одно и то же. Японцы не смогут напасть на Пёрл-Харбор, потому что там только тридцать футов глубины. Следовательно, торпедная атака исключается, а без торпед нет смысла нападать на линкоры.

Пейдж возразил:

— Англичане сбрасывали торпеды на полигоне глубиной в сорок футов, а это почти столько же, сколько в Пёрл-Харборе.

— Сообщение об этих испытаниях мы получили только от агентов, — сказал Донахью, — подтверждений не было. На наш официальный запрос английское командование не дало вразумительного ответа.

Донахью взял папку с телеграммами для сводки. Уайт показал на «магию», лежащую на столе:

— А эту возьмешь? Адресована генконсулу в Гонолулу.

— Она не войдет в сводку.

— Почему? Очень интересная.

Донахью махнул рукой и ушел. Уайт взял телеграмму со стола и пошел за ним. Он открыл дверь кабинета Уилкинсона. Тот сидел в кресле и читал газеты.

— Что у вас? — спросил Уилкинсон, подняв очки на лоб.

— Донахью не пожелал взять для сводки эту «магию». Она представляет первостепенный интерес.

Уайт положил перед начальником телеграмму.

Из Токио.

Генконсулу в Гонолулу No 113

Сообщите о кораблях, стоящих в следующих зонах: зона Пёрл-Харбора, залив Мамала в бухте Гонолулу и прилегающая акватория. Просим собрать данные в совершенно секретном порядке.

Уилкинсон прочитал телеграмму и положил ее на стол.

— Ничего экстраординарного. Такие задания посылаются многим японским консулам, находящимся около военных гаваней.

Уайт подошел вплотную к столу Уилкинсона и наклонился вперед.

— Эта «магия» говорит о том, что японцы готовятся к нападению на Гавайи. Надо немедленно известить адмирала Киммела и генерала Шорта, чтобы были наготове.

— Мы послали позавчера им телеграмму о том, что японцы могут начать военные действия против Филиппин, Таиланда, Борнео и на перешейке Кра. Можете не волноваться. — На благообразном лице Уилкинсона появилась улыбка. — Мы не спим. А вам надо пойти поспать. У вас очень утомленный вид, Уайт.

Уайт повысил голос:

— При чем тут Борнео и Кра? Речь идет о Пёрл-Харборе!

Уилкинсон слегка поднял брови и откинулся в кресле. Потом спустил со лба очки и с любопытством уставился на подчиненного.

— Мне кажется, я сам знаю, что надо делать, — произнес он подчеркнуто спокойно. — И знаю, кому нужно посылать телеграммы.

Уайт крикнул:

— Нет, не знаете! Вы ничего не видите! Или видите, но ничего не делаете…

В кабинет вошел Донахью. Он схватил Уайта под руку и зашептал в ухо:

— Успокойся, Никки, считай до двадцати. Успокойся, ради бога!

Уилкинсон снова поднял очки на лоб и сложил руки на животе.

— Уайт, вы переутомились, я понимаю вас, — он сочувственно кивнул головой, — сдали нервы. Держите себя в руках и не устраивайте припадков в служебное время. Сходите к невропатологу. Мы следим за японским флотом. Наша радиоразведка уже заметила, что возрастает концентрация сил японского флота, они вовсю ведут ложный радиообмен, чтобы сбить нас с толку. Мы также обнаружили скопление самолетов на Формозе и перемещение авиации к югу от Японии. Мы вполне допускаем возможность нападения Японии на Филиппины и на английские или голландские владения. Но… японцы могут наброситься и на других. И вы знаете на кого. И эту альтернативу, весьма вероятную, мы, разведчики, не вправе сбрасывать со счетов.

Донахью погладил Уайта по плечу.

— Ты совсем издергался, Никки, и выбился из сил. Ходи со мной по утрам в манеж. — Он повернулся к Уилкинсону. — Получены сведения о том, что японцы уже утвердили план военной администрации в Сибири и сейчас в Токио идет тайная мобилизация всех переводчиков-россиеведов.

Уайт с трудом произнес:

— Простите… Я позволил себе…

Уилкинсон молча пожал плечами и обратился к Донахью:

— Вчера Дайана потащила меня в Национальную галерею. Я собирался туда уже несколько лет, но никак не удавалось. Я не знал, что там есть Утрилло, две замечательные вещи… парижские переулки. Видел?

— Мне недавно сказали об этом, — ответил Донахью. — Непременно схожу. Любопытная судьба у этого замечательного мастера. Пока был пьяницей и бродягой…

— Это был Верлен от живописи, — заметил Уилкинсон.

— Вот именно, он был форменным пропойцей, в пьяном виде делал потрясающие шедевры и прославился на весь мир. А с тех пор как его прибрала к рукам богатая вдова и поселила в шикарном доме, он перестал писать. Говорят, теперь он только молится и пьет лимонад. Утрилло, увы, кончился.

Уилкинсон покачал головой.

— Жаль. Я очень люблю одну его картину. Написана, кажется, в тринадцатом году. Это деревенская церковка с часами на башне. Изумительная серо-зеленая гамма.

Уайт вышел из кабинета и столкнулся у входа в бюро с Шривером.

— Энди! — воскликнул Уайт. — Как дела?

Шривер заметно осунулся, виски у него стали совсем белыми.

— Уилкинсон не хочет пускать меня обратно в бюро. Спасибо Донахью, устроил в контрразведку в Пёрл-Харборе. Буду помогать Уолшу. Контр-адмирал Тернер сказал мне: «Вы едете в самое безопасное место в мире».

За его спиной показалась голова Пейджа.

— А вы, Энди, тоже считаете Пёрл-Харбор безопасным местом?

Шривер засмеялся:

— Нет, не считаю. Я знаю, что японские адмиралы умеют выбирать места для ударов.

— А у нас наверху не понимают этого, — сказал Пейдж.

Уайт протяжно вздохнул.

— Такое впечатление, — произнес он глухим голосом, — как будто японцы изобрели страшное оружие. Направляют из Токио через весь океан невидимые лучи на наших начальников и усыпляют их мозги.

29 ноября

Кита получил условную телеграмму, означавшую, что 29 ноября прибудет тайный дипкурьер, с которым надо встретиться на пароходе.

По расписанию пароход «Акаси-мару» должен был прибыть в Гонолулу в девять часов утра — он шел из Кобе в Мексику с заходом на Гавайи. Но пароход опоздал из-за шторма на три с лишним часа.

Кита поднялся по трапу. Его встретил помощник капитана с черной повязкой на глазу. Он провел генконсула к себе в каюту и ушел. Спустя минуту явился дипкурьер.

Кита видел его впервые. Дипкурьер назвался Огасавара. Сразу было видно — он не чиновник ведомства иностранных дел, а офицер. И не ниже капитана второго ранга. Судя по раскрасневшемуся лицу, он выпил с утра.

— Какие у вас новости? — спросил Огасавара.

Кита ответил:

— Авианосец «Энтерпрайз» вышел из Пёрл-Хар-бора и направился на Уэйк.

— Когда вышел?

— Три дня тому назад.

— Это прекрасная новость. За нее надо выпить. — Дипкурьер достал из шкафа бутылку саке и наполнил чайные чашечки. — Я, очевидно, останусь в Мексике. Обратно все равно не успею.

Кита отпил полчашки.

— Значит, каши вышли с Курил?

— Да. Вы получите директиву о сожжении документов, и сейчас же после этого последует сигнал.

— Знаю. Мои люди уже дежурят круглосуточно у радиоприемника.

— Сигнал может быть передан и в виде телеграммы о назначении секретарей Касиваги и Минами — это будет означать, что мы начинаем. — Дипкурьер осушил чашку и громко икнул. — А может быть, не получите никакого сигнала, не до этого будет.

— Пожалуй, можно будет приступить к ликвидации документов, не дожидаясь телеграммы.

Дипкурьер кивнул и согнал с лица улыбку. Вытащив из кармана листок, он сказал:

— Давайте проверим пункты, откуда будут даваться сигналы подлодкам. У вас все готово?

— Когда начать подачу сигналов?

— С завтрашнего вечера. Значит, так… — дипкурьер поднес листок близко к лицу и зажмурил один глаз: — С чердаков домов в бухте Раникай и в деревне Калама.

— Это на Оаху, а на Мауи — с пункта между Ровакула и Балеакала.

Дипкурьер спрятал листок в карман и спросил:

— Как дела у Идэ?