Малыш - Жюль Верн

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая. ИХ СВЕТЛОСТИ

Лорд Пиборн, не теряя изысканности манер, перебрал многочисленные бумаги, разбросанные на столе, перевернул журналы и газеты, осмотрел карманы своего желтого плюшевого халата и темно-серого пальто, лежащего на спинке кресла, и сдвинул незаметным движением брови. Его светлость выражал всегда все свои, даже самые сильные движения, неудовольствие лишь таким аристократическим образом.

Его слегка согнутая фигура выражала желание заглянуть и под стол, покрытый длинной скатертью, окаймленной бахромой; но, одумавшись, он нажал кнопку звонка у камина.

Почти в ту же минуту появился лакей Джон, остановившийся неподвижно в дверях.

— Посмотрите, не упал ли мой портфель под стол, произнес лорд Пиборн.

Джон нагнулся, приподнял тяжелую скатерть и встал с пустыми руками.

Портфеля его светлости под столом не было. Брови лорда Пиборна опять сдвинулись. Где леди Пиборн? — спросил он. В своих покоях, — ответил лакей. А граф Эштон? Прогуливается в парке.

Передайте мой привет ее светлости леди Пиборн и скажите, что я желал бы иметь честь переговорить с ней как можно скорее.

Джон, быстро повернувшись — хорошо выдрессированному лакею не полагается делать поклона при исполнении своих служебных обязанностей, — вышел размеренным шагом из кабинета, чтобы исполнить приказание своего хозяина.

Лорду Пиборну пятьдесят лет — пятьдесят лет добавки к тем нескольким столетиям, которые насчитывает за собой его благородный, ничем не запятнанный род. Член верхней палаты, он искренне сожалел о прежних привилегиях феодализма, о прежних порядках судопроизводства, о предках. Все, кто был ниже по происхождению, или чей род был менее знатен, приравнивались им к мужику, простолюдину, хаму и рабу. Он маркиз, его сын граф. Баронеты, кавалеры и вообще люди более низкого звания, чем он, были, по его мнению, едва достойны находиться в прихожих истинной знати. Длинный, худой, с бесцветным лицом, потухшими глазами от привычки вечно выражать презрение, лорд Пиборн представляет тип величавых вельмож, удивительно напоминающих старые пергаменты, и которые начинают, к счастью, исчезать даже в аристократическом королевстве Великобритании и Ирландии.

Следует заметить, что маркиз Пиборн английского происхождения и что он нисколько не унизил свой род, женившись на маркизе, по происхождению шотландке. Их светлости были поистине созданы друг для друга и должны были произвести потомство наивысшего достоинства. Что ж вы хотите? Ведь эти вельможи воображают, что Бог надевает перчатки, чтобы встретить их при входе в рай.

Дверь открылась и, как это принято на больших приемах при входе важной особы, лакей доложил:

— Ее светлость леди Пиборн.

Маркиза, лет сорока, высокая, с длинными буклями по обеим сторонам пробора, со сжатыми губами, с аристократически правильным носом, плоской фигурой, не отличалась, конечно, никогда красотой, но что касается утонченности манер и знания этикета, то в этом отношении, конечно, лорду Пиборну никогда не найти бы себе подходящей жены.

Джон, пододвинув кресло с вырезанными на нем гербами, удалился.

Благородный супруг выразился следующим образом:

— Извините меня, маркиза, что вы из-за меня побеспокоились покинуть ваши покои, чтобы доставить мне честь поговорить с вами в моем кабинете.

Нечего удивляться, что их светлости обмениваются такими изысканными выражениями в своих интимных разговорах, так как это есть лишь доказательство высокого происхождения. И потом, они ведь были воспитаны в школе «пудры и париков» прежней gentry. Они никогда не согласились бы унизиться до фамильярной болтовни, прозванной в шутку Диккенсом «попугайской болтовней».

— Я к вашим услугам, маркиз, — сдержанно ответила леди Пиборн. — Что вы желаете у меня спросить?

— Я попрошу вас припомнить некоторые обстоятельства.

— Я слушаю.

— Маркиза, не выехали ли мы из замка вчера, около трех часов пополудни, чтобы отправиться к господину Лерду, нашему поверенному?

— Да, совершенно верно, вчера после полудня.

— Если я хорошо помню, граф Эштон, наш сын, ехал вместе с нами в коляске?

— Он ехал с нами, маркиз, и сидел впереди.

— А два выездных лакея на запятках?

— Да, как и полагается.

— Теперь вы, конечно, помните, продолжал лорд, — что у меня был портфель с бумагами, касающимися процесса, угрожающего нам со стороны прихода…

— Процесса несправедливого, в который приход имел дерзость нас вовлечь, — добавила леди Пиборн очень многозначительным тоном.

— Этот портфель, — продолжал лорд, — заключал в себе не только важные бумаги, но и банковые билеты на сто фунтов, предназначенные поверенному.

— Совершенно верно, маркиз.

— Вы знаете, маркиза, что произошло далее. Мы приехали в Ньюмаркет, ни разу не выйдя из коляски. Господин Лерд встретил нас у подъезда. Я показал ему бумаги, предложил на расходы деньги, но он заявил, что ему пока не нужны ни те, ни другие и что он сам явится в замок, когда надо будет дать ответ на требования прихода…

— Глупые требования, которые в прежние времена сочли бы за дерзкое посягательство на наши права!..

Говоря это, маркиза лишь повторила слова, не раз сказанные по этому поводу маркизом.

— Итак, я унес с собой портфель, мы сели снова в коляску и вернулись к семи часам вечера домой, когда уже начинало смеркаться.

Вечера стояли темные, потому что был еще только конец апреля.

— И вот, — продолжал маркиз, — этот портфель, который я, как отлично помню, положил в левый карман пальто, теперь мною не найден.

— Может быть, вы положили его по приезде на письменный стол?

— Я тоже так полагал, маркиза, и обыскал весь стол…

— Никто не заходил сюда со вчерашнего вечера?..

— Кроме Джона, никто. Но он вне подозрений.

— Никогда не следует слишком доверять людям, — ответила леди Пиборн.

— Возможно, что портфель выпал на сиденье коляски…

— Выездной лакей заметил бы это, и если только он не нашел нужным присвоить себе эти сто фунтов…

— Я готов пожертвовать в случае надобности этими ста фунтами, но фамильные бумаги, доказывавшие наши права против прихода…

— Прихода! — повторила, как эхо, маркиза.

В ее возгласе слышно было все презрение замка к какому-то приходу, требования которого были слишком непочтительны.

— Значит, — сказала она, — если бы мы проиграли этот процесс, несмотря на полную нашу правоту…

— И мы проиграли бы его, если бы не имели этих актов.