Малыш - Жюль Верн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бирк, понятно, сопровождал его, а денег у мальчика было в это время лишь три шиллинга и шесть пенсов.
Если бы кто-нибудь наблюдал за ним, то заметил бы перемену, происшедшую в Малыше с предыдущего дня. Он часто беспокойно оглядывался, точно боясь быть выслеженным. Шел быстрым шагом и почти готов был бежать со всей скоростью своих молодых ног.
Было девять часов утра, когда он миновал последние дома Ньюмаркета. Солнце ярко светило. В конце апреля начинается весна в Зеленом Ирине. В деревне заметно было уже легкое оживление. Но мальчик был так озабочен, что ни вид плуга, ни сеятель, ни скот на пастбище не вызывали воспоминаний о Керуане. Нет, он продолжал идти все вперед. Бирк, бежавший рядом с ним, поглядывал на него вопросительно. На этот раз уже не собака показывала дорогу хозяину.
Шесть, семь миль от Ньюмаркета до Кантурка были пройдены в два часа. Малыш даже не отдохнул в селении, позавтракав на ходу куском хлеба, половину которого отдал Бирку. Когда он наконец остановился, на башне Трелингер-Кэстл пробило полдень.
Глава третья. В ТРЕЛИНГЕР-КЭСТЛЕ
В ту минуту, когда отворилась калитка, управляющий Скарлет собирался перейти двор, чтобы, согласно распоряжению лорда Пиборна, отправиться в Кантурк. Собаки графа Эштона, почуяв Бирка, принялись отчаянно лаять.
Малыш, опасаясь, чтобы Бирку не пришлось пострадать в неравной борьбе, сделал ему знак удалиться, и послушное животное спряталось за отдаленный куст.
Заметив незнакомого мальчика, Скарлет крикнул, чтобы тот подошел к нему.
— Что тебе нужно? — спросил он грубо.
Обращаясь всегда слащаво со взрослыми, он был груб с детьми, — миленькая натура, не правда ли?
Но этот тон не испугал Малыша. Ему приходилось слышать еще более грубый в свою бытность у Хард, Торнпиппа и в Ragged school. Сняв фуражку, он, как и следовало, подошел к Скарлету, которого вовсе не принял за лорда Пиборна, владельца замка.
— Отвечай, зачем пришел сюда? — продолжал Скарлет. — Если просишь милостыню, то можешь убираться!.. Таким, как ты, ничего не дают, ни одного коппера.
Собаки, метавшиеся по двору, продолжали отчаянно лаять. Шум был таков, что сразу нельзя было ничего понять. Скарлет, возвысив еще голос, прибавил:
— Предупреждаю, если ты сейчас же не уберешься и я встречу тебя где-нибудь у забора, то отведу тебя за уши в Кантурк, где тебя посадят в работный дом.
Малыш, однако, нисколько не испугался. Выждав удобный момент, он наконец ответил:
— Я не прошу и никогда не просил милостыни…
— И отказался бы, если бы тебе ее предложили?.. — спросил насмешливо Скарлет.
— Да, отказался бы.
— Так зачем же ты сюда пришел?
— Мне нужно говорить с лордом Пиборном.
— С его светлостью?
— Да.
— И ты воображаешь, что он примет тебя?
— Да, потому что я должен сообщить ему нечто важное.
— Что именно?
— Я скажу это самому лорду.
— Тогда убирайся!.. Маркиза нет в замке.
— Я подожду…
— Но не здесь!
— Я вернусь.
Всякий другой на месте этого мерзавца Скарлета был бы поражен настойчивостью и решительными ответами ребенка. Не могла не прийти мысль, что если он явился в замок, значит, дело шло действительно о чем-нибудь важном. Но управляющий только еще больше разозлился.
— Нельзя всякому разговаривать с лордом Пиборном! — вскричал он. — Я его управляющий, и все должны обращаться ко мне! Если ты не хочешь сказать мне, зачем пришел…
— Я могу сказать это только лорду Пиборну и прошу вас доложить ему…
— Негодяй! — ответил Скарлет, подняв хлыст. — Убирайся вон, не то напущу на тебя собак!.. Берегись у меня!..
Собаки, услыхав возбужденный голос управляющего, устремились к нему.
Малыш боялся только одного: Бирк бросится к нему на помощь и тем осложнит дело.
В эту минуту, привлеченный отчаянным лаем собак, на дворе появился молодой граф Эштон.
— Что случилось? — спросил он.
— Пришел нищий…
— Я не нищий! — повторил Малыш.
— Бродяга…
— Убирайся, а не то я затравлю тебя собаками! — вскричал граф Эштон.
Возбужденные собаки становились действительно страшны.
Но в это время на крыльце показалась во всем своем величии фигура лорда Пиборна. Увидев Скарлета, не уехавшего еще в Кантурк, он медленно спустился с лестницы и подошел к нему узнать о причине, задержавшей его отъезд и вызвавшей здесь такой шум.
— Виноват, ваша светлость, меня задержал этот нищий…
— Повторяю вам в третий раз, что я не нищий!
— Что этому мальчику нужно? — спросил маркиз.
— Мне нужно говорить с вашей светлостью.
Лорд Пиборн сделал шаг вперед, выпрямился и спросил со всей высоты своего величия:
— Вы желаете говорить со мною?
Он не сказал ему «ты», хотя и имел дело с ребенком. Он никогда не говорил никому «ты» — ни маркизе, ни графу Эштону, ни даже, надо полагать, своей кормилице лет пятьдесят тому назад.
— Говорите, — прибавил он.
— Ваша светлость ездили вчера в Ньюмаркет?..
— Да.
— Вчера после полудня?..
— Да.
Скарлет не мог прийти в себя.
Мальчишка смел расспрашивать, и его светлость отвечал ему!
— Не потеряли ли вы портфель?.. — продолжал ребенок.
— Да… и этот портфель?..
— Я нашел его по дороге в Ньюмаркет и принес вам.
И он подал лорду Пиборну портфель, исчезновение которого доставило столько неприятностей, заставило заподозрить столько невинных. Таким образом, все объяснилось, и, к немалому неудовольствию лорда, приходилось отказаться от вмешательства констебля.
Взяв портфель, внутри которого была надпись с его фамилией и адресом, он открыл его и убедился в целости банковых билетов и бумаг.
— Этот портфель найден вами?
— Да, маркиз.
— И вы, конечно, раскрыли его?
— Раскрыл, чтобы узнать, кому он принадлежит.
— Вы видели, что там банковый билет… но, вероятно, не знали его стоимости?
— Это был билет в сто фунтов, — ответил, не задумываясь, Малыш.
— Сто фунтов, то есть?..
— Две тысячи шиллингов.
— Вы это знали и не подумали присвоить его себе?..
— Я не вор, маркиз, — ответил гордо Малыш, — а также и не нищий!
Лорд Пиборн закрыл портфель, вынув из него предварительно банковый билет, который он положил себе в карман. Малыш же, поклонившись, собирался уйти, когда его светлость, не показывая, впрочем, виду, что был тронут этой честностью, сказал ему:
— Какое вознаграждение желаете вы иметь за возвращение портфеля?
— Несколько шиллингов, конечно, — сказал граф Эштон.