Содержантка - Кейт Фернивалл

Впервые за все то время, пока Лида тщетно пыталась пробить стену советской бюрократии, перед ней оказался человек, который говорил о возможности, а не о невозможности. Он не отделывался отговорками, а что-то предпринял. И за это она была ему так благодарна, что ей захотелось броситься ему на шею и задушить в объятиях.

— Спасибо.

Но, очевидно, какие-то из ее чувств отразились у нее на лице, потому что он взял ее под локоть и повел к главной двери.

— Давайте сейчас пообедаем, а потом вернемся ко мне в кабинет и продолжим нашу охоту.

— Я не голодна.

Он рассмеялся. Мягко и одновременно необычайно звучно, как китайский бронзовый колокол. Лиду его смех поразил, потому, что в нем не было слышно страха. В советской России это было редкостью.

— Моя дорогая советская гражданка, — насмешливо улыбнувшись, произнес он, — такому милому чучелу, как вы, должно всегда хотеться есть. Конечно же, вам надо пообедать.

Лида позволила вывести себя на улицу, пытаясь понять, нужно ли ей обижаться на его слова. Но это было не важно. Единственное, в чем она была уверена, — этого человека нельзя упускать. Обед с ним означал, что сегодня она пропустит ежедневное дежурство у храма, но сердце подсказывало ей, что сегодня Алексей не придет, также как он не приходил вчера, или за день до того, или все те дни ранее, которые она ждала его там. У тротуара урчала в ожидании длинная черная машина с шофером. Лица, оказавшись внутри кожаного салона, бросила взгляд на все еще дожидавшуюся Елену. Та стояла неподвижно и смотрела на нее злыми глазами.

25

Стоявший у стены ресторана крестьянин с темными печальными глазами проводил Липу осуждающим взглядом. Его странное, почти неживое лицо обеспокоило Лиду. Официант с любезной улыбкой и чесночным дыханием отодвинул для девушки стул и хлопком развернул салфетку. Девушка от неожиданности вздрогнула. Председатель Малофеев, заметив это, взялся изучать карту вин, чтобы дать ей время устроиться.

Лида ожидала оказаться в каком-нибудь огромном и напыщенном, но совершенно безликом месте, наподобие ресторана при гостинице «Метрополь». Лида видела советских чиновников, которые входили и выходили из него, раздуваясь от важности, как голуби в небе Цзюньчоу. Но оказалось, что она ошибалась.

Вместо этого он привез ее в небольшое заведение, где чувствовался вкус, было уютно и малолюдно. Безупречно белые скатерти, не накрахмаленные до жесткости, подчеркивали лишенную формальности элегантность. Лиде никогда раньше не приходилось бывать в подобных местах, и она даже немного растерялась, не понимая, как себя вести. В этом месте чувствовалось влияние современности. Странные и вызывающие волнение картины висели здесь на стенах. Яркие и притягивающие. Бессмысленные разноцветные спирали и треугольники или смелые гипертрофированные изображения крестьян и рабочих. Непривычной формы деревянные стулья с высокими спинками были выкрашены в суровый черный цвет, но сиденья у них были ярко-алыми. По ковру расползались такие головокружительные узоры, что на него было даже страшно наступать. Всевозможные геометрические фигуры красного, черного и белого цвета беспорядочно покрывали всю его поверхность. Лиде даже на какую-то секунду показалось, что она сидит посреди костра.

Здесь она ощутила себя невежественной провинциалкой, потому что поняла, что попала в совершенно иной, незнакомый ей мир. Мир, в котором она не чувствовала крепкой опоры под ногами. Мир, в котором она того и гляди могла оказаться в дураках.

— Вам нравится? — поинтересовался ее спутник, кивнув в сторону полотен на стенах.

— Непривычно, — осторожно ответила она.

Он с улыбкой посмотрел на нее и подался вперед, положив на стол локти.

— Но вам нравится?

Лида в задумчивости обвела взглядом картины.

— Вот эта мне нравится. — Она указала на безудержное буйство цвета, которое, в этом Лида не сомневалась, что-то символизировало, только она не могла понять, что именно. В этой картине ее привлекла энергия, заложенная в нее автором.

Председатель одобрительно кивнул.

— Это Кандинский. Копия. Одна из моих любимых.

— А вон та, в углу, мне совсем не нравится.

— Малевич. Чем же она вам не понравилась?

— Какая-то она угнетающая. Просто черное полотно. Из нее как будто высосали всю жизнь. Какой в этом смысл? Она… — Чем дольше она смотрела на картину, тем больше ей хотелось расплакаться. — На это неприятно смотреть. Я сама могу лучше.

— Вы рисуете?

— Нет.

— Пишете?

— Нет.

Лида почувствовала, что попала на зыбкую почву.

Он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на нее.

— У вас есть художественный вкус. Мне это нравится.

Черт! Он начинает строить предположения. В искусстве она совершенно не разбиралась. Она кое-что читала, но желания писать самой у нее никогда не возникало. Разве что мать ее была пианисткой, так что, возможно…

— Я играю на фортепиано, — со скромным видом солгала она.

Он улыбнулся, скорее довольный собой, чем ею.

— Я знал, что не ошибусь. Все-таки вы имеете склонность к искусству.

Лида видела, каким внимательным взглядом он ее рассматривает. «О чем? — захотелось закричать ей. — О чем вы сейчас думаете?»

— Итак, — мягко произнес он, — давайте знакомиться. Меня зовут Дмитрий Малофеев. Живу в Москве, председатель разных комитетов и комиссий. Люблю скачки, не против азартных игр. А вы?

— Лидия Иванова.

Он галантно кивнул, блеснув идеально ровным пробором в густых огненно-рыжих волосах. Кожа на его лице и руках была совсем белой, с веснушками, но веснушки были бледными и в глаза не бросались.

— Приятно познакомиться, товарищ Иванова.

— Я из Владивостока.

— Вот как? Интересное место.

Во рту Лиды пересохло. От Москвы до Владивостока были тысячи километров, дальше за ним шло уже Японское море. Господи, сделай так, чтобы он ничего не знал об этом городе!

— Это объясняет ваш интерес к Китайской коммунистической партии. Ведь это совсем рядом с границей. Только я слышал, что коммунисты сосредоточены на юге страны, а не на севере.

— Они… расширяются все время.

— Это хорошо. Рад слышать. Так скажите мне, мой юный друг, как же вы попали в Москву?

— Я…

Тут за спиной Малофеева с бутылкой заказанного им вина в руках возник официант, высокий худой мужчина в черной рубашке и узких брюках, делавших его ноги похожими на спички. Секундная задержка позволила Лиде обдумать ответ. Когда темно-красная жидкость полилась в ее бокал, под доносящийся со всех сторон приглушенный, вежливый звон ножей и вилок о фарфор Лида сделала первый осторожный шаг. Встала на первый скользкий камень перехода через стремительную реку.

— Я много разного слышала о Москве, — сказала она. — Вот и решила сама все увидеть.

Она заметила, что в его глазах появился интерес, и опустила взгляд на белую салфетку у себя на коленях, делая вид, будто ей не хочется продолжать. Под столом она незаметно вытерла о нее вспотевшие руки.

— Что именно вы слышали? — Тон его сделался серьезным, он уже не улыбался.

— Что товарищ Сталин изменяет сердца и умы москвичей. Что он строит прекрасные новые дома, где все общее, даже одежда и дети. — Она подняла глаза и придала голосу нотку сожаления. — А вот во Владивостоке люда не готовы к переменам. Хоть коммунистическое правительство и строит там новые заводы, предлагает рабочие места, они все еще держатся за свои старые буржуазные привычки.

— В самом деле?

— Да. — Она вдруг заметила, что нервно крутит в пальцах нож. — А я хочу быть впереди. Там, где кипит жизнь. Хочу быть на передовой вместе с людьми, которые дают людям новое кино, новую музыку, вообще новые идеи.

Спасибо, дорогой Алексей, за то, что ты заставил меня прочесть столько книг и периодики, чтобы я знала, чем живет новая, современная Россия. «Ко всему нужно быть готовым», — говорил ты.

— Видите, я же говорил, что у вас есть склонность к искусству. — Он поднял песочную бровь. — Однако вы на удивление хорошо осведомлены для человека из такой глухомани, как Владивосток.

— Я много читаю.

— Это заметно. Но расскажите, что бы вы хотели увидеть?

— Очень бы хотелось посмотреть фильмы Эйзенштейна «Октябрь» например. Это так здорово, что он снимает у себя обычных людей, а не настоящих актеров. Ведь все выглядит так искренне, по-настоящему: жизнь молодых пролетариев, как они сплачиваются против капиталистов. — Она почувствовала, что голос ее начинает дрожать от возбуждения.

Председатель кивнул.