Смерть дикаря - Понсон дю Террайль

Рокамболь думал, что успеет перебежать мостик и выстрелить в медведя в шести шагах.

Он ошибся.

Мостик дрожал под его ногами, и он принужден был идти медленно и осторожно, так что медведь был уже на другом конце его, а маркиз находился еще на середине.

Тут герцог де Салландрера поднял свое ружье и поспешил зарядить его, но ему пришлось быть свидетелем величественного и страшного зрелища.

Зрелище, длившееся не более двух секунд, было, однако ж, целой поэмой.

В тот момент, как медведь вошел на задних лапах на мост, Рокамболь выстрелил во второй раз. Страшный зверь шатался, дрожал и, остановясь на мгновение, начинал снова реветь и затем продолжал свой путь навстречу Рокамболю, который не имел уже времени бежать от него.

По всей вероятности, Рокамболь не рассчитывал на эту последнюю часть драмы, о которой он мечтал.

Но мошеннику его закала приходилось видеть смерть близко так часто, что он не мог растеряться.

Маркиз бросил ружье, взял в руки кинжал и смело ждал медведя.

Прошла еще секунда.

Потом герцог увидел, как Рокамболь схватился со зверем в страшной борьбе, качаясь на мостике над пропастью в двадцать футов глубины, затем раздался последний рев, а вслед за ним крик торжества — и сплошная масса человека и животного разделилась вдруг надвое.

Медведь, пораженный в сердце кинжалом, вытянул свои громадные лапы и с шумом грохнулся в ручей, а Рокамболь неподвижно стоял на хрупком месте своего торжества.

Оправясь от волнения, он перешел ручей и упал в объятия герцога де Салландрера, вскричавшего:

— Сын мой! — Взволнованный старик, увлекая Рокамболя подальше от пропасти, говорил чуть внятным голосом: —Дитя мое, станьте на колени и благодарите Господа, внемлющего моему обету.

— Какой же обет дали вы? — спросил де Шамери.

— Какой обет?! Когда чудовище держало вас в своих страшных объятиях, я молил Бога, чтобы он сохранил вас, и дал ему обет сделать вас моим сыном.

— Вашим… сыном?

— Да. Я знаю все: вы любите мою дочь, и она вас любит.

Рокамболь радостно вскрикнул и счел приличным упасть в обморок.

Герцог поддержал его, думая, что он ранен.

Когда маркиз де Шамери нашел нужным открыть глаза, виконт д'Асмолль и герцог, окруженные слугами, держали его за руки и давали ему нюхать спирт.

Его раздели и нашли, что страшные когти зверя не нанесли ему никакой опасной раны.

Когда он притворялся, будто приходит в себя, герцог де Салландрера говорил Фабьену:

— Любезный виконт, до сих пор женихи Концепчьоны кончали так плохо, что я начинаю бояться за нашего милого маркиза.

— Какие пустяки, герцог! — ответил Фабьен.

— Позвольте же мне послушаться внушения моего сердца, — продолжал герцог. — Если маркиз, которому я обязан жизнью, должен сделаться моим сыном, так сократим же приготовления. Вы, кажется, мэр вашей общины?

— Да.

— Завтра воскресенье. Распорядитесь, чтобы опубликовали сообщение о свадьбе маркиза де Шамери, пастор сделает оглашение после проповеди, вечером деревенский нотариус составит контракт, а в понедельник будет свадьба.

«Мне очень хочется еще раз упасть в обморок», — подумал Рокамболь.

На следующий день, в воскресенье, деревенский пастор огласил о скором вступлении в брак маркиза Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери, отставного офицера англо-индийской морской службы, с девицей Пепитой Долорес Концепчьоной, дочерью герцога де Салландрера.

То же самое объявление с самого утра было прибито к дверям мэрии той же деревни. Сельский нотариус Гоше, приглашенный на завтрак виконтом д'Асмоллем, провел потом целых два часа наедине с герцогом де Салландрера. В четыре часа парадная зала древнего замка представляла самый торжественный вид.

Среди комнаты стоял стол, возле которого в кресле с позолоченными гвоздиками величественно восседал сельский нотариус в белом парадном жилете с полновесным брюшком.

Вокруг него сидели виконт Фабьен д'Асмолль с супругой виконтессой Бланш д'Асмолль, герцог и герцогиня де Салландрера и, наконец, сэр Вильямс, которому угодно было украсить своей персоной этот семейный праздник.

Сэр Вильямс был великолепен по своей осанке, неподвижности и достоинству. Одетый в длинный коричневый сюртук и в черную шелковую ермолку, он сидел в трех шагах от нотариуса, и его страшное лицо выражало такое полное блаженство, что выражение это уменьшало его чудовищное безобразие.

Невдалеке сидели рука об руку Рокамболь и Концепчьона, разговаривая шепотом.

Нотариус писал.

— Не угодно ли вам прочитать вслух контракт? — сказал ему герцог де Салландрера, когда он кончил писать. Нотариус встал и начал читать брачный контракт маркиза де Шамери и сеньориты де Салландрера.

Этот контракт укреплял за Концепчьоной два миллиона приданого, объявлял о состоянии маркиза де Шамери, восходящем к семидесяти пяти тысячам ливров поземельного дохода, гласил о намерении маркиза де Шамери просить государственных канцлеров Франции и Испании о присоединении своей фамилии к фамилии

Салландрера, прибавлял, что герцог будет ходатайствовать у ее величества королевы испанской о разрешении передать своему зятю титул герцога и гранда, и кончался условием, что в случае смерти одного из супругов все состояние непосредственно переходит в руки другого. По окончании чтения все подписались. Матрос Вальтер Брайт, или, лучше сказать, сэр Вильяме, подписался последний. Волнение его было так велико в эту минуту, что рука его, твердо державшая кинжал в былое время, дрожала теперь, как осиновый лист, а в глазах сверкали две крупные слезы.

— Бедный старикашка, — подумал Рокамболь. — У тебя, пожалуй, достанет глупости вообразить, что не я, а сам ты женишься на Концепчьоне!

Он взял слепого под руку и отвел его к креслу, пожимая ему руку с некоторым увлечением.

Вечером того же дня, так достойно увенчавшего тяжелые труды Рокамболя, небо стало покрываться сплошными свинцовыми тучами, беспрерывно рассекаемыми молнией. Воздух странно сгустился, и к полночи за молнией последовали уже громовые удары. Начиналась буря, одна из тех страшных бурь, какие можно видеть только в горах.

Виконт д'Асмолль с женой, герцог, герцогиня и Концепчьона занимали комнаты в первом этаже. Рокамболь и сэр Вильяме жили в верхнем. Все окна этого этажа выходили на террасу.

Маркиз пожелал, чтобы комната его была рядом с комнатой Вальтера Брайта.

Каждый вечер, когда все расходились на ночь, Рокамболь и сэр Вильяме прогуливались по феодальной террасе, разговаривая о своих делах.

В этот вечер оба они рано воротились в комнаты. В полночь в замке все уже были в постели. Один только маркиз де Шамери ходил взад и вперед по своей комнате, скрестив руки и мрачно опустив голову, как будто боролся сам с собой.