Смерть дикаря - Понсон дю Террайль

Мулат слушал графиню, нахмурившись, но, когда она упомянула о сэре Эдварде, он вдруг встрепенулся и проговорил:

— Графиня, помешательство причиняется от двух различных ядов: один из них — белладонна — производит помешательство несерьезное и легко излечимое, другое происходит от индийского яда dutroa.

— О! Кажется, так называл его и сэр Эдвард.

— Но ведь ваш супруг никогда не бывал в Индии? — Никогда.

— Яд этот действует спустя несколько часов после приема. Поэтому если допустить мнение сэра Эдварда, то нужно предположить, что графа отравили в ночь накануне дуэли.

— Нет, — проговорила Баккара решительно, — он ночевал тогда у герцога де Шато-Мальи!

— У герцога де Шато-Мальи?

— Должно быть, потому, что он был его секундантом, впрочем, я узнаю у герцога…

— Но ведь он умер вчера вечером, графиня.

— Умер? Герцог? — вскричала она. — Герцог де Шато-Мальи?

— Да, — отвечал флегматично доктор и подал графине газету, в которой она прочитала следующий некролог:

«Вчера в девять с половиною часов вечера скончался после кратковременной болезни герцог де Шато-Мальи, тридцати лет от роду. Вместе с ним угасла одна из древнейших фамилий французского дворянства».

— Вам не известно, от какой болезни он умер? — спросила Баккара в сильном волнении.

— От карбункула, которым заразился от своей лошади.

Некоторое время графиня сидела, как уничтоженная.

— Я полагаю, — проговорил снова доктор, — что мнение сэра Эдварда относительно вашего мужа справедливо.

— Вы думаете?

— Dutroa растет на Яве, и образчики его в Европе весьма редки: их можно найти только у таких людей, как я.

— А у вас он есть?

— Я привез его сюда совсем немного и убежден, что во всем Париже его нигде больше нет.

— Нельзя знать, — проговорила Баккара, охваченная каким-то предчувствием. — Быть может, у вас похитили несколько его зерен?

— Это немыслимо, графиня, в эту комнату, кроме меня и моего слуги, к которому я питаю полнейшее доверие, никто больше не входит.

Говоря это, доктор устремил внимательный взор на баночку, в которой лежал красный порошок.

— Почем знать, — повторила опять Баккара с волнением.

— Боже мой! — возразил вышедший из терпения доктор. — Если хотите, я могу проверить, потому что у меня в точности записано название и количество всех находящихся у меня ядов.

Он взял с полки книгу и начал ее перелистывать.

— Вот, смотрите, — обратился он к графине. — «Dut-гоа, порошок из корня яванского растения, красного цвета. Номер баночки 45. Вес баночки 45. Вес баночки равняется на гектограмм весу порошка в 75 граммов».

Доктор взял баночку и положил ее на маленькие весы. И тут же вскрикнул от удивления и испуга: не хватало шестнадцати граммов.

— Меня обокрали! — вскричал он.

Он побледнел. В продолжение нескольких секунд они смотрели друг на друга безмолвно, в страхе, как будто над головами их разразился громовой удар.

Доктор стоял с минуту, как пригвожденный к месту. Его обокрали! Но когда? Каким образом? Мог ли он обвинять своего камердинера, служившего у него более двадцати лет?

Никогда не выходил он из кабинета, не заперев двойным оборотом ключа ящик с ядами, а замок этого ящика был образцовым произведением одного из знаменитых фабрикантов. Сломать его было невозможно.

Украсть порошок dutroa у доктора можно было только в таком случае, если бы ключ оставался в замке ящика, дверь не заперта, а доктора не было дома.

Соединение этих трех обстоятельств казалось невозможным Самуилу Альбо, и он как-то бессмысленно смотрел на графиню. Потом он сильно дернул за шнурок.

Вошел слуга англоиндиец, лет шестидесяти, два раза спасавший жизнь своему господину. Доктор верил его преданности, как верят божьему свету или математическому закону, а между тем, указав теперь рукой на ящик, он сказал строго:

— Юнг, вам известно, что находится в этом ящике, не правда ли?

— Да, господин, смертельные порошки.

— Ну, так у меня украли несколько зерен одного из этих порошков, причинив этим несчастье.

— Это невозможно! — вскричал слуга, и голос его звучал так искренно, что нельзя было сомневаться в его невиновности.

— Видите, графиня, — проговорил доктор, обращаясь к Баккара.

— О, я не обвиняю его, — ответила она.

Мулат посмотрел на Юнга и сказал ему ласково:

— Послушай, мой друг, припомни все хорошенько.

— Я готов, господин.

— Не приходил ли кто сюда без меня, с месяц назад?

— Никто.

— Не замечал ли ты, что я забыл ключ в замке этого ящика?

— Никогда.

— Уверен ли ты?

— Даю голову на отсечение, — отвечал слуга.

— Не принимал ли я здесь кого-нибудь подозрительного? Не оставлял ли одного?

При этом вопросе индиец вскрикнул.

— Господин, я вспомнил, — сказал он с живостью.

— О чем?

— Сюда приходил мужчина. Он оставался здесь.

— Со мной?

— С вами и без вас, когда вы поспешили оказать помощь лакею, которого сшибла с ног карета.

— Ах, в самом деле! У меня сидел тогда гость. Мы разговаривали, как вдруг отворяется дверь и входят два человека, прося помощи доктора.

— Кто же были они? — спросила графиня с тоской.

— Не знаю. Я пошел с ними, оставив здесь на несколько минут своего гостя. Но случай был несерьезный: какого-то лакея сшибла с ног карета, и он даже не ушибся, а только испугался. Я воротился к гостю. Ящик был заперт.

— Кто же был этот гость?

— О, нет, невозможно! — вскричал доктор. — Это дворянин, человек честный, — словом, маркиз де Шамери.

— Шамери! — воскликнула графиня, — да ведь это шурин виконта д'Асмолля, изящный молодой офицер английской морской службы!

— Да, он самый, графиня.

— О, вы можете подозревать кого угодно, только не его, доктор!

— Ваша правда. А между тем, — пробормотал мулат, припоминая понемногу свой разговор с маркизом де Шамери, — между тем, графиня…

— Что же?

— Я припоминаю, что в то самое время, как меня потребовали, мы с маркизом разговаривали об этом самом яванском яде, который причиняет сумасшествие. Я помню даже, что маркиз, сделав мне множество вопросов о действии этого яда и о времени, какое для этого потребно, изъявил, наконец, желание посмотреть порошок.

— И вы ему показали?

— Пальцем, в ящике.

— Но ведь это какой-то ужасный сон, нелепый и невозможный, милостивый государь! — пробормотала графиня вне себя.

— Ничего нет невозможного, графиня, — ответил доктор серьезным тоном, — и, если верить моим подозрениям…

— Ну, что же? Договаривайте, сударь!

— Если порошок украден, так только маркизом. Если графа отравили, так отравил его маркиз!