Аферист Его Высочества - Евгений Сухов

– Ладно, ты прав, – сказал Суровцев. – Пальчики на портрете писал кто-то другой. Не Якоб ван Кемпен. Но все остальное…

– Не успокаивай себя, – твердо проговорил Андреев. – Это Тициан бросал свои работы недописанными, и за него выписывали детали и заканчивали картины его ученики, копируя его стиль и манеру. Якоб ван Кемпен никогда так не делал. Он все прописывал сам, до последнего штриха. «Автопортрет» – не его работа…

Потом, выйдя из Академии в звании свободного внеклассного художника, Филипп Осипович женился на дворянке Дарье Семеновне Коковцевой и уехал в родной Нижний Новгород, где занимался портретной и церковной живописью и давал уроки живописи. В это же время он увлекся фотографией, и его работы вскоре получили весьма широкое признание. В 1876 году за портретные и этюдные фотографии, которые он представил на выставку, устраиваемую Парижским фотографическим обществом, Филипп Осипович был награжден Большой серебряной медалью. Еще среди его наград была бронзовая медаль, полученная на Всемирной международной выставке в Филадельфии, посвященной 100-летию освобождения Северо-Американских Соединенных Штатов. На Специальной же выставке Эдинбургского фотографического общества Андреев получил золотую медаль от Королевской академии художеств.

А потом он распознал в картине «Джулия Фарнезе», приписываемой кисти Рафаэля, более позднюю подделку. Опять по пальцам рук. Рыжеволосая любовница Папы Римского Александра VI сидела в кресле и смотрела прямо перед собой. Большой лоб и очень выразительные задумчивые глаза раскрывали характер девушки, независимый, гордый и одновременно безрассудно-непосредственный. Стиль и манера были, несомненно, рафаэлевские. Или под него. А вот пальцы рук… Они были выписаны небрежно по сравнению с лицом Джулии, ее платьем и задним планом. Тем самым нарушалась грамматика художественного языка, присущего Рафаэлю и только ему, которая у мастера была всегда едина, в общем и частном, в главном и в деталях.

– Это не Рафаэль Санти, – безапелляционно заявил покупателю, собирающемуся приобрести картину, Андреев.

Покупатель потребовал произвести технологическую экспертизу картины, и выяснилось, что написание картины датируется началом семнадцатого века, когда тело великого Рафаэля уже превратилось в прах.

– Вот, возьмите, прошу вас, – протянул тогда Филиппу Осиповичу пачку ассигнаций, заключающую в себе десять тысяч рублей, несостоявшийся покупатель Рафаэля.

– А что так много? – вынужден был спросить Андреев. Он никогда еще не получал столь значимых гонораров, и для него это были тогда очень большие деньги, целое состояние.

– Если бы не вы, я потерял бы много больше, – ответил несостоявшийся владелец «Джулии Фарнезе».

С тех пор Андреев и стал набирать обороты как эксперт по атрибуции картин… Разумеется, что помимо художественной фотографии и определения подлинности картин старых мастеров живописи Филипп Осипович, конечно, еще что-то делал. К примеру, писал «акварельки», как сам он это называл, содержал при доме мастерскую «Живопись и фотография» и продолжал заниматься самообразованием в области истории искусств. Но сии дела не являлись жизненными и основополагающими и причислялись к разряду входившего в моду нового словечка «хобби», то есть побочные занятия для удовольствия и приятного времяпрепровождения, помимо основных. Основной же доход ему и его семейству приносили как раз изыскания касательно определения подлинности (или неподлинности) картин больших мастеров живописи прошлого.

Итак, его превосходительство генерал-майор Баранов застал Андреева дома, чему нижегородский губернатор был несказанно рад. Он вежливо поздоровался с главой семейства, его супругой и детьми и попросил переговорить с Андреевым. От предложенного чая с вареньем и баранками губернатор отказался, сославшись на нехватку времени.

– Это дело не терпит отлагательств, – заявил он Филиппу Осиповичу, когда объяснил цель своего визита. – Прошу вас, собирайтесь и поедем немедля.

– Хорошо, – только и ответил Андреев и через минуту был готов. Еще через минуту экипаж губернатора, поднимая за собой густую тяжелую пыль, уже катил по направлению к губернаторскому дому.

– Вот, Ваше Императорское Высочество, – произнес Баранов, входя в великокняжеские апартаменты, – позвольте вам представить: Филипп Осипович Андреев, знаток и эксперт живописи старых мастеров. Лучший специалист в нашем городе и всей губернии, а возможно, и во всем Поволжском регионе.

– Очень приятно, – сказал Михаил Николаевич и подал Андрееву руку, которую тот с большим почтением пожал. – Приношу вам свои извинения за то, что оторвал вас от семьи и от ваших дел, но обстоятельства сложились так, что без вашей помощи мне просто никак не обойтись. Еще раз прошу извинить меня…

– Не стоит извиняться, Ваше Императорское Высочество, – склонил голову в легком поклоне Андреев. – Иметь возможность услужить вам – большая честь для меня.

– Ну, вот и славно. Благодарю вас…

Михаил Николаевич пригласил знатока подойти к столу, затем отошел в сторону, и Филипп Осипович увидел две картины. Совершенно одинаковые, на первый взгляд.

– Перед вами две картины великого Тициана, – произнес великий князь. – Вот так, с ходу, вы можете отдать предпочтение какой-то одной из них? Вы сами которую бы выбрали себе, будь у вас такая возможность?

– Мне надо более тщательно рассмотреть их…

– У вас будет еще такая возможность, – заверил Андреева Михаил Николаевич. – Чуть позже. Сейчас же я прошу вас просто как бы выбрать себе одну из них. Без детального рассмотрения.

Филипп Осипович понял, что хочет от него великий князь. Несколько мгновений он смотрел на обе картины, переводя взгляд с одной на другую. И у него вдруг мелькнула мысль, очень простая, какая как-то посетила на долю секунды и Севу Долгорукова, но он не придал ей значения: картина, обрамленная в раму, была немного иной. Этого нельзя объяснить. И на вопрос «почему» ответа никто бы не услышал. Просто посетило такое чувство: иная – и все. А чем иная – это уже из другой оперы…

– Я бы выбрал вот эту, – не очень, правда, твердо произнес Филипп Осипович, указывая на картину, до недавнего времени лежавшую в тубусе Севы Долгорукова. – А почему – это я смогу объяснить только при детальном рассмотрении.

Великий князь мельком глянул на Долгорукова. Сева был невозмутим, хотя в ответ на взгляд Его Высочества ему очень хотелось улыбнуться. Мол, я же вам говорил!

– Хорошо, смотрите, – разрешил великий князь. – Ваша задача состоит в том, чтобы определить, какая из двух картин есть подлинник, а какая – фальшивка. Ну, или копия, – поправился Михаил Николаевич. Ведь, согласитесь, человек чувствует себя неловко, когда понимает, что его обвели вокруг пальца. Облапошили. И этот человек – представитель августейшей фамилии. Впрочем, неловко – это мягко сказано. Скорее всего такой человек чувствует себя оскорбленным…

Андреев начал с холстов. Оба холста были грубыми, хорошо проклеенными мучными клейстерами, как это делали во времена Тициана, мастерски загрунтованными, и старыми или состаренными специально, что не выявило предпочтения одной картины перед другой. Подписи Тициана тоже были одинаковыми. Стало быть, определить, где подлинник, а где подделка, надлежало лишь по почерку художника, то есть по характеру творческих и технологических приемов, характерных для Тициана Вечеллио де Кадоре. Собственно, это и было главным способом, дабы определить, где подлинник…

Филипп Осипович извлек из внутреннего кармана сюртука лупу и принялся рассматривать картину, что была заключена в рамку.

– Простите, а есть какая-либо методика, что ли, в способах определения подлинности картины? – задал вопрос великий князь.

– Есть – ответил Андреев, перейдя к рассмотрению второй картины, без рамки.

– И какая же? – спросил Михаил Николаевич.

– Собственно, их две: технологическая и искусствоведческая, – ответил Филипп Осипович, рассматривая картину, которую принес Сева Долгоруков. – Касательно технологической экспертизы, – продолжил Андреев, – то, к примеру, Тициан не мог писать красками, изготовленными в девятнадцатом веке. Равно как в восемнадцатом и семнадцатом. Если краска или холст более позднего происхождения, нежели настоящий срок написания картины – а это известно всем специалистам и даже любителям, – можно с полной уверенностью заявлять, что перед вами подделка.

– А в нашем случае? – спросил великий князь.

– А в нашем случае… – Андреев немного помедлил, – холст и краски – старые. И таких нынче я не встречал.

– Стало быть, все зависит от искусствоведческой экспертизы? – снова спросил Михаил Николаевич.

– Да, и в большей степени, – ответил Филипп Осипович и снова стал рассматривать в лупу картину в рамке. – Ведь каждому мастеру живописи присущ свой стиль. Подделать его, конечно, можно, но вот в деталях вполне возможна ошибка или некоторая небрежность. И тогда все станет ясно…