Аферист Его Высочества - Евгений Сухов

– А мне разве легче от того, что он не знал?! – с долей сожаления и возмущения произнес Михаил Николаевич. – Сто восемьдесят тысяч псу под хвост! Не возвращать же мне ему обратно эту копию! – продолжал сокрушаться великий князь. – Это будет такой конфуз… К тому же у меня просто нет денег, чтобы купить у вас оригинал…

– Я думаю, стоит вам только намекнуть, Ваше Высочество, – снова подал голос великий князь Сергей Михайлович, – и возле губернаторского дворца выстроится очередь из желающих одолжить вам нужную сумму.

– Вы так думаете? – раздумчиво произнес Михаил Николаевич.

– Да, – просто ответил сын.

Снова был вызван губернатор Баранов.

– Тут такое дело, Николай Михайлович, – не очень решительно заявил начальнику Нижегородской губернии великий князь. – Мне срочно необходимы деньги, двести пятьдесят тысяч, – в этот момент Михаил Николаевич невольно посмотрел на Долгорукова. Так же невольно глянул на Всеволода Михайловича и губернатор Баранов. – Не могли бы вы каким-то образом найти мне их? А я по приезде в Петербург… нет, даже в Москву, – вышлю их заимодавцу. Этот заем буквально на несколько дней…

– Постараюсь, Ваше Императорское Высочество, – ответил Баранов, мгновенно соображая, у кого из горожан может иметься в наличии такая сумма.

– Вы уж постарайтесь, голубчик…

Глава 22. Финал пьесы Севы Долгорукова, или Желаю здравствовать

Собственно, к кому ехать за займом для Его Императорского Высочества Михаила Николаевича, у губернатора Баранова особых сомнений не было. Конечно же, к Федору Андреевичу Блинову, на Софроновскую площадь. Были, разумеется, и иные купцы и промышленники в Нижнем Новгороде: Устин Курбатов или те же братья Бугровы. Имелся и еще кое-кто. Но всех крепче и зажиточнее был старший из трех братьев Блиновых – Федор.

Его историю в Нижнем знали все, от мала и до велика. Ну, или почти все. И был он живым примером, как из грязи выбиваются в князи. Конечно же, титул князя Федор Блинов не заимел, но вот известным на всю Российскую империю купцом и промышленником – содеялся. И почетным гражданином Нижнего Новгорода – что по привилегиям было почти равно дворянину – стал. Что же касается деньжат, то был Федор Андреевич Блинов побогаче иных князей, в том числе и бывшего своего хозяина – князя Николая Григорьевича Репнина, владельца около восьми тысяч десятин в Балахнинском уезде Нижегородской губернии, откуда сам Федор Андреевич и был родом.

Князь Репнин, человек просвещенный, понимал, что ведение хозяйства, основанное на принудительном труде, эффекта приносит чуть. Посему дозволил своему крепостному крестьянину, молодому и предприимчивому Федору Блинову, приторговывать на стороне, а пахать земельку разрешил отставить. Пахали ее остальные, ибо жилка предпринимательства имеется не у каждого из человеков Российской империи. А Федор брал подряды на перевозку и продажу соли; поначалу арендовал, а затем стал прикупать барки и кабестаны для подтягивания речных судов к берегу. Соль Блинов брал с низовьев Волги и доставлял ее аж в Санкт-Петербург.

Появились кое-какие деньжата. Видя, что Федька пойдет далеко, просвещеннейший и добрый князь Репнин незадолго до своей кончины в 1845 году отписал Блинову вольную. Самостоятельно, без просьб на то Федора и отступных с его стороны. Федор стал разворачиваться вовсю, выкупил – уже у наследников князя Репнина – из «крепости» двух своих братьев, Аристарха и Николая, и переехал в Нижний Новгород, торгово-купеческую столицу России. В 1846 году Федор выправил бумагу, дающую ему право торговли как вольноотпущеннику, то есть свободному человеку. Продал барки, кабестаны и купил вначале два парохода – «Голубь» и «Воевода». Затем – три буксирных катера и баржи. К пятидесятым годам текущего столетия Федор Андреевич Блинов сделался самым первым и, естественно, самым крупным из нижегородских судовладельцев. Причем судов на паровой тяге.

Дальше – больше. В самом Нижнем, на Софроновской площади, на которой у Федора Блинова был свой дом и лавки, меж Рождественской улицей и набережной он устроил солемольную мельницу на конной тяге, единственную по всей Нижегородской губернии. К торговым операциям с солью Федор Андреевич присовокупил торговлю хлебом и перевозку его из южных поволжских губерний водным путем на север. Ведь к тому времени у него уже имелся свой речной флот.

Устройство Городского общественного банка в Нижнем, обещанное наследнику престола, Его Императорскому Высочеству Николаю Александровичу во время его приезда в Нижний Новгород в 1861 году, – дело рук также Федора Блинова. Внеся весьма значительные суммы в новоиспеченный банк, он и его братья тем самым стали финансировать приюты, богадельни, лечебницы, гимназии, училища, библиотеки и прочие богоугодные заведения, на содержание которых ежегодно отчислял значительные денежные средства.

А строительство четырехэтажного Вдовьего дома на Монастырской площади против Крестовоздвиженского монастыря? С лечебницей, баней, прачечными и начальной школой? Единственного в империи приюта для одиноких матерей с детьми? На его устройство братья Блиновы отстегнули семьдесят пять тысяч рублей серебром! А прокладка нового водопровода, за что с жителей города не взималось ни полушки? Сто двадцать пять тысяч рубликов положил Федор Андреевич на это дело. Так что губернатор Баранов ехал в правильном направлении…

Блинов встретил губернатора на своей мельнице. Это был плотный, крепкий старик с бородой на два раствора и острым взглядом из-под кустистых седых бровей. Узнав о цели визита Баранова, почетный гражданин Нижнего Новгорода Федор Андреевич Блинов проводил его в свой дом, усадил на канапе и попросил подождать с четверть часа. По прошествии указанного времени Блинов вернулся в сопровождении своего приказчика, несшего в руках большой пузатый саквояж коричневого цвета из свиной кожи.

– Вот, – сказал Федор Андреевич губернатору, передавая ему саквояж. – Двести пятьдесят тысяч рублей банковскими билетами. И передайте от меня Его Императорскому Высочеству пожелание здравствовать и долгих лет жизни. Равно как его супруге, детям его и всему царствующему дому.

– Спаси тебя Бог, Федор Андреевич, – сказал губернатор Баранов, крепко пожимая руку старику. – Выручил ты и меня, и, в первую очередь, великого князя. Не забудется это тебе, слово даю.

– Благодарствуйте, ваше превосходительство, – ответил Баранов. – Только что такое деньги? Бумага! Главное же – добрые отношения между людьми. Я это с годами очень хорошо понял…

Время подходило к семи вечера пополудни. Пора было ехать в Коммерческий клуб, где великих князей Михаила Николаевича и Сергея Михайловича ждал в их честь обед.

Наконец губернатор прибыл вместе с деньгами. Михаил Николаевич молча передал саквояж с двумястами пятьюдесятью тысячами рублей Долгорукову. Всеволод Аркадьевич с поклоном принял саквояж и вопросительно посмотрел на Его Высочество. Тот взгляд понял и ответил:

– Благодарю и… более вас не задерживаю.

– Прощайте, Ваше Императорское Высочество, – с поклоном произнес Сева. – Желаю здравствовать…

Михаил Николаевич в ответ лишь кивнул. Было во всей этой сделке с картиной что-то неприятное, знаете ли, что-то такое, что оставляло нехороший осадок в душе и непонятную неловкость в сердце.

Что ж, афера с картиной успешно закончилась. Всеволод прошел на пристань и купил билет на ближайший пароход в Казань. Отправлялся таковой в половине десятого вечера. Он зашел в буфет и заказал себе водки и балыка. «Буду сидеть тут до самого отплытия», – решил Долгоруков.

В саквояже из свиной кожи, что он крепко держал в своей руке, лежали двести пятьдесят тысяч рублей. Деньги, которые удачливые купцы делали за пять-десять лет, профессора университетов могли заработать своей службой во благо подрастающего поколения лет за сто – сто двадцать, а цеховой мастер или рядовой чиновник смогли бы заиметь, ежели б ходили голыми и ничего не ели и не пили, – годков эдак за триста.

После второй рюмки очищенной настроение поползло вверх. Он не чиновник, не профессор и не цеховой. И что? Он не хочет ими быть. Не хочет служить, просиживая штаны в каком-нибудь департаменте или, хуже того, в управе, перекладывая с места на место бумажки и откладывая из скудного жалованья полтинники и рубли на покупку новой шинели. Не хочет вдалбливать в головы юношей знания, две трети из которых им никогда не пригодятся в жизни. Тем паче, что их бесталанные головы заняты какими-нибудь Натальями Дмитриевнами, Катеньками или Зизи. Не хочет стоять за токарным станком и точить детали, измазавшись в эмульсии, а в выходные и праздничные дни пить без удержу горькую и посещать веселые дома с продажными мамзельками. Не желает!

Помимо прочего, за ним – люди. Его подельники и друзья, которым он обязан и за которых несет ответственность: старик Огонь-Догановский, «граф» Давыдовский, Африканыч и Ленчик. И эти деньги – для них…