Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

...Драгоценности короны, в их числе знаменитое ожере­лье Екатерины Великой, о котором мечтало столько прин­цесс, большая корона с самым большим в мире прекрасным бриллиантом в скором времени будут-таки отправлены на хранение в казначейство...

XI.

Сколько незаслуженных упреков, сколько злобной кри­тики получила в свой адрес всего за год новая императрица!

Казалось, все во дворце ей были чужими, и она не жела­ла общаться там ни с кем! Она к тому же плохо танцевала, и танцы не любила. Ее беседы не отличались живостью, и она не обладала даром привлекать к себе симпатии. Все прояв­ляли к ней свою враждебность. Балы, устраиваемые русским двором, эти знаменитые балы, с неизменной аккуратностью проходившие во дворце на протяжении многих поколений, были самой большой достопримечательностью Санкт-Пе­тербурга, — сколько важных лиц с тоской вздыхало, не по­лучив на них приглашения! Эти балы, вызывавшие такой неописуемый восторг как у молодых, так и не очень моло­дых людей, казались ей ужасно пресными. На них не было прежней живости, пропала куда-то веселая венская безза­ботность, которую в них лично вносила Мария Федоровна, в этот вихрь вальса под яркими люстрами Зимнего дворца, когда все соперничали друге другом в элегантности, изяще­стве, остроумии, заливистом смехе. Все горело, все искри­лось, все переливалось, словно море шампанского!

Петербургское общество сходило от этих балов с ума, высший свет ими гордился, так как они просто поражали своим великолепием всех иностранцев. Тот, кто побывал на них хотя бы разок, мог ходить с высоко поднятой головой...

Все эти шумные праздники служили еще и средством наказания, — ведь по общественному статусу о тех или иных судили по количеству полученных теми или другими при­глашений. Тайно, шепотком, но поголовно, все эти дамы из аристократической среды, осуждали иностранную принцес­су, которая явилась сюда в их страну за короной, и теперь мешала им всем беззаботно отдаваться любимым развлече­ниям. Разумеется, сама Александра ничего не запрещала. Но ее поведение, ее нелюбовь к танцам и всевозможным свет­ским раутам вызывала у многих разочарование и недоволь­ство.

Александра, конечно, ничего не отменяла, но отчетливо давала всем понять о своем пристрастии к куда более серь­езным развлечениям и торжествам. Они с мужем отдавали предпочтение театральным вечерам, и зима 1895 года была вся посвящена театральным спектаклям в частном дворцо­вом театре. Именно они, эти спектакли, позволяли судить об увешанных медалями богатых бездельниках и осыпанных драгоценностями богатых бездельницах, об их интеллекту­альном уровне и «оригинальности», когда они получали от церемониймейстера заветную блестящую, глянцевую кар­точку — приглашение в театр.

Одна княгиня говорила другой:

—Л идия, в будущую среду я не пойду в театр! Какая ужас­ная скука, дорогая! Дают трагедию Расина, французскую, но тем не менее, трагедию... Она мне явно действует на нервы...

— Уж лучше бы она проявляла свой вкус к оперетте, пра­во, не знаю, — подхватывала подруга с презрительным ви­дом, скорчив недовольную гримаску, — такому знатоку с таким вкусом уж лучше просидеть весь вечер в трактире, чем в партере императорского театра.

Мужчины старались перещеголять друг друга. Граф Мас­лов признавался:

— Она даже не умеет вести «Полонез». Вспомните, с ка­ким блеском это делала наша горячо любимая государыня, — Мария... Ах, что там говорить! Какой славный вход, какое изящество, какая легкость, воздушность шага, а этот танец с шалью, — никто так больше танцевать его не будет... сегодня все утрачено... Эта маленькая немка, которая кичится своим английским воспитанием, вздумала нас всех учить...

В неприятных для Александры беседах кампания ее по­вал ьного унижения продолжалась, и все больше приглашен­ных отказывались от билетов в театр по самым непредвиден­ным предлогам.

Александра только недоуменно качала головой:

— Кажется, нашим подданным не нравится комедия!

Министр двора князь Сергей Трубецкой вежливо покло­нился:

— Вашему величеству, лучше меня известно, какое важ­ное место в календаре развлечений и праздников занимают дворцовые балы...

— От такого количества танцев у меня кружится голова... А разве я не открывала в начале года первый из таких балов..,

— Да, на самом деле, Ваше величество...

— Кажется, император со мной открыл первый тур «По­лонеза». За мной следовала Ее королевское высочество ин­фанта Эвлалия, а в третьей паре танцевала жена английско­го посла... Я пообещала танцы двум Их превосходитель­ствам, — французскому послу Палеологу и послу турецкому. Разве вам этого мало?

Князь Трубецкой снова низко поклонился:

— Ваше величество сами могут судить об этом. Но мне хотелось бы ради истины заметить, что так много придвор­ных дам выражают горячее желание возобновить подобные бальные вечера...

— Могут танцевать сколько угодно и без меня. Коли они к этому привыкли. Прежде, сиятельный князь, мне следует следить за своим слабым здоровьем, да и вообще, — я отдаю предпочтение театру. Кстати... не забыли вы направить еще одно приглашение мадам Режан, — пусть приедет из Пари­жа, продемонстрирует нам свое дивное искусство. Импера­тору так хочется вновь увидеть ее в «Сапфо», она так хоро­шо играет эту роль. Подготовьте Михайловский театр к ее будущим гастролям. Пригласите всех наших общих знако­мых. Те, кто откажутся и не придут, лишат себя такого ис­ключительного удовольствия.Слабо улыбнувшись, кивком своей гордой головы она дала понять министру двора, что он свободен.

А тем временем при дворе, в близлежащих дворцах, продолжали распространяться тревожные слухи о намере­нии императрицы отказаться от слишком многочислен­ных бальных вечеров в пользу театральных представле­ний, причем опере и балетам отдавалось явное предпоч­тение.

А злопыхатели только усердствовали!

Графиня Шереметева говорила тихим голосом:

— Ну и что здесь удивительного? В темной ее ложе не видно будет ее нарядов. Она ведь совсем не умеет оде­ваться...

— Да, какая жалость! Как ей не стыдно. Ведь госуда­рыня...

В разговор вступила Ольга Нарышкина:

— Конечно, наряды у нее хороши, но нет утонченности, изыска... Известно ли вам, что она сама рисует свои платья и при этом требует, чтобы портнихи строго следовали всем ее малейшим указаниям. Ничего нельзя изменить! Ни ма­лейшей детальки...

— В этих германских княжествах все только и думают об экономии, — фыркнул молодой барон Сивере, который был просто счастлив вставить и свое словечко...