Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Вот в такой атмосфере готовилась церемония коронова­ния, которая намечалась на май месяц.

Москва с Санкт-Петербургом соперничали, разрабаты­вая свои проекты организации пышного общенационально­го праздника.

Обряд коронования должен был проходить в полном со­ответствии с вековой русской традицией, и в первые дни апреля уже не было никаких сомнений в том, что коронация будет в Москве.

Увы, Москва, в эту весну 1896 года в последний раз бра­ла на себя роль ревностной хранительницы прошлого, обя­зав императора — своего последнего правителя — подчи­няться выработанный ею законам.

По взволнованному городу прокатился радостный слух, слухи все множились, царь, говорят, собирается короновать­ся по старинному обычаю предков, и по этому случаю будут проведены массовые народные гулянья. Такой радости дав­но в городе не царило. Она волнами вместе с вновь прибы­вающими накатывалась на Москву. Москвичи теперь толь­ко и думали о том, как весело они проживут эти торжествен­ные, праздничные дни. Каждый час в старую столицу прибывали тысячи иногородних. Это было похоже на чу­жеземное вторжение, — такого потока разношерстного на­рода никто здесь не ожидал.

Все принимали участие в этом ярком, шумном торжестве, вероятно, одном из последних, если не последнем, перед наступлением сумерек кровавой Революции...

Три дня до коронования царям полагалось проводить в молитвах, чтобы лучше подготовиться к принятию священ­ного таинства миропомазания на царство.

В полдень 25 мая выдался теплый, почти летний денек, слепящее солнце сияло на золотых куполах церквей, на ок­нах дворцов и особняков, словно бросая в них горсти брил­лиантов. Николай совершал торжественный въезд в Моск­ву. На протяжении всего шестикилометрового парадного шествия выстроились две шеренги солдат, словно живые цепи, вдоль пути, по которому должен был проследовать царский кортеж, сдерживая разволновавшуюся толпу. На каждом балконе любопытных, желавших поглазеть на свое­го императора, — битком, казалось, что он вот-вот может рухнуть под тяжестью многочисленных тел. В некоторых местах на улицах были возведены специальные смотровые площадки для привилегированных приглашенных. Торже­ственную процессию открывал отряд Императорской Кон­ной гвардии. В касках, блестящих кирасах, — все они каза­лись большими золотыми пешками на мозаичной шахмат­ной доске, положенной прямо на землю.

За ними ехали казаки в длинных накидках фиолетового или темно-красного цвета, за ними — московская знать, важные сановники, высокие гражданские и военные чины в своих блестящих сюртуках и мундирах, с яркими шарфа­ми, разукрашенных золотыми ленточками, медалями и ор­денами на груди, в которых поблескивали на солнце драго­ценные камни. Далее за ними шли придворный военный оркестр царя, императорские егеря и придворные лакеи императорского дома в париках на французский манер, в красных, по колено, панталонах и белых шелковых чулках.

Медленно в золоченых каретах продвигались обе импе­ратрицы, великие княгини, великие князья со своей свитой на конях. Карета императрицы-матери ехала впереди вто­рой, в которой сидела еще не коронованная молодая импе­ратрица. На голове Марии Федоровны поблескивала ма­ленькая корона из бриллиантов.

Она в эту минуту, вероятно, не без горечи вспоминала о том, как сама тринадцать лет назад принимала участие в соб­ственном короновании, и тогда вот такой же пышный кор­теж медленно ехал к Кремлю. Она потребовала, чтобы ее карста ехала впереди кареты невестки, — ведь она еще не коронована, и церемониймейстер удовлетворил ее каприз.

Николай ехал перед ней на белом коне в мундире полков­ника Преображенского полка. Когда проезжала карета Ма­рии Федоровны, толпа устраивала ей шумные овации. Она сидела в карете одна, с сосредоточенным, строгим лицом, и лишь вяло приветствовала рукой свой народ, купаясь в пос­ледних лучах своей уходящей славы.

Ее великолепную карету, на которой когда-то ездила дочь Петра Великого Елизавета, по такому случаю вновь позоло­тили. На ней установили императорскую корону, а рамы, стекло и ручки кареты были украшены россыпью брилли­антов.

Вдовствующая императрица, наконец, сняла свой годич­ный траур, и теперь на ней было роскошное белое платье, несколько жемчужных ожерелий подчеркивали белизну ее шеи.

и Часто она подносила носовой платочек к глазам, чтобы скрыть охватившие ее эмоции.

Кортеж продолжал медленно двигаться вперед, а народ ликовал, устраивая невообразимый шум. Очень красивая Александра без короны и без головного убора, сидела, слов- но застыв, за стеклами окон своей кареты. На ней тоже было белоснежное платье, расшитое драгоценными камнями. Вдруг кортеж остановился, подъехав к чудодейственной иконе Иверской Божьей Матери. Обе императрицы вышли изсвоих карет, чтобы смиренно, как и простые нищие, по­целовать ее.

► Тогда и произошел один памятный инцидент. Как толь­ко Мария Федоровна вступила с лесенки на землю, как тол ь- ко толпа увидела ее миниатюрный силуэт, направлявшийся к иконе Пресвятой Девы, то все разразились оглушительны­ми рукоплесканиями. Овации становились все сильнее, все напряженнее, так что из-за этого шума там больше ничего не было слышно. Так Москва выражала свой пылкий вос­торг этой женщине, которую каждый в толпе считал своей Матерью.

Вдовствующая императрица не могла больше сдерживать своих чувств. Крупные слезы катились у нее по щекам, и она ничего не могла с ними поделать.

Тринадцать лет назад она ехала вот по этой дороге в той же карете, чтобы получить из рук Александра III корону Петра Великого и Екатерины II, А сегодня она ехала только за тем, чтобы посмотреть, как ее, эту корону, будут передавать дру­гой, которую она так не любила. Какое трудное испытание для такой самовлюбленной, как она, женщины, ее доминирую­щего надо всеми шарма и ее громадной популярности!

И вдруг, словно кто-то с небес послал свой приказ, — этот громкий, оглушительный поток славословий в ее адрес пре­рвался, наступила полная тишина. Что такое? Что произо­шло? Оказывается, приближалась другая карета, без импе­раторской короны на крыше, ибо та, кто сидела внутри, не имела пока на нее никакого права. Александра собиралась тоже поклониться знаменитой иконе. Губы у нее были плот­но сжаты, глаза покраснели, сердце колотилось в груди. Сколько она ни старалась, но она не могла улыбнуться на­роду, хотя ей так этого хотелось.

Все в толпе молчали, словно лишившись дара речи, ког­да новая императрица медленно выйдя из кареты, подошла к святой иконе и запечатлела на ней свой проникновенный поцелуй. Никто в толпе не выдавал своих чувств. Никакого намека на поклонение Ее величеству, лишь холодная, жес­токая враждебность. Товарищ моего отца, который давным- давно умер, прошептал на ухо стоявшей рядом княгине Рад- зивилл: