Хозяйка над бесами (СИ) - Мирра Слуцкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Царь надел перчатки из чешуи чудо-щуки. Он взял трезубец. Туман стал багряным.
— Ты хотела смерти, так получи её.
Хованья еле успела схватиться за свой трезубец, когда царь напал.
Она увернулась от первого удара, закрылась от второго. Туман плыл вокруг, скрывая зрителей.
Вскоре Хованья услышала голос царя:
— Я жалею, что сделал тебя русалкой. Пользы ты народу никакой не принесла.
Хованья подпрыгнула, уходя от лезвий.
— Я не виновата. И я знаю, что тебе все равно. Ты поверил всем кроме меня.
— Ты как отравленная вода. Лучше бы тебя не было.
Лезвием Хованья вспорола пуговицу на кафтана царя. Он откинулся назад.
Трезубец Дуная описал полукруг и замер в пяди от Хованьи. Та уклонилась. Вокруг все прибывал туман, он розовел. Царь то и дело перехватывал ручку трезубца. Перчатки дымились.
— Ты всегда была ближе к смертным. Их жизнями жила, а народ свой никогда не знала. Ты ничего ему не дала бы. Я это вижу, — царь срезал с головы Хованьи прядь, — Снова смертная. Как с Садко.
Хованья отпрыгнула. Под ногами ломались чужие гребни.
— Я мог бы тебя отпустить, — продолжал царь, его голос изменился. Там больше не слышался шум бури, — Ты бы сбежала отсюда со своей живой подружкой. Пока ещё живой.
От голоса царя в голове помутилось. Туман касался прохладной ладонью, он стал жемчужно-белым.
— Ты не имеешь права нарушать законы гостеприимства.
— Я нет, но кто сказал, что она все ещё здесь?
Хованья вздрогнула, когда трезубец полетел в неё. Не успеет.
Она выставила вперёд свой трезубец, бесполезный против оружия самого Дуная.
Что-то мелькнуло перед ней, принимая на себя удар. Хованью обдало холодом. На пол посыплся жемчуг. Из Тавии торчат трезубец. Хованья бросилась к ней, и в ту же секунду они обе погрузились туман.
Хованью обступили воспоминания. Были они почти прозрачными, как вода. Тавия молчала, но память ее красноречиво обо всем рассказывала. Хованья увидела Вошенку, вот Вошенка кричит, а Тавия срывает с нее гребень и разламывает пополам. Потом она подталкивает копье чтобы казалось, будто бы оно виновато. Вот царь гладит Тавию по голове и говорит: «отличная работа, дитя».
Тело Тавии истаяло. С её головы слетел гребень. Он разбился об пол. Вода унесла свою дочь.
Хованья подхватила трезубец Дуная. Он был прохладным наощупь и подрагивал. А рукоять его навека стала жемчужной, в память об убитой русалке. Царь всегда говорил, что использовать трезубец тяжело, что он пьёт силу. Хованья почувствовала иное. Сила заполняла её тело. Сила самой Воды, самой древней Берегини. Вода раскрыла перед Хованьей правду. То была история о том, кто не хотел упускать царство из рук. В тот злополучный день, сорок лет, назад трезубец Дуная избрал новую царицу. Увы, прежний хозяин был не согласен с решением богов.
— Это ты недостоин своего народа, — сказала Хованья, — И теперь я буду судить тебя.
Только сейчас заметила она, что туман рассеялся. Русалки смотрели на нее во все глаза. Водный народ безмолвствовал.
— Изменница, — заорал царь, — Вяжите её! Вы что, не видите?
— Но её слушается трезубец Дуная, — сказала русалка в кафтане воительницы, — Ни один недостойный не сможет коснуться его голой рукой, ибо лишь повелители могут владеть древним трезубцем.
Царь бросился к дверям, но дорогу ему преградили.
— Ты убил своих дочерей — сказала Хованья, — Ты предал клятвы, данные Берегине и Воде. И за это ты больше не будешь нашим царем.
— Дура! Наш мир будет обречен! Без меня бесы проникнут сюда! Я знаю то, что никто не знает! Я знаю, как совершится пророчество Сирин!
Одним движением Хованья расколола камень во лбу царя. Камень потух тотчас. Тело стало тускнеть. Последнее, что запомнила Хованья — взгляд. В нем не было ненависти, только страх. Царь никогда ничего не делал просто так. Хованье стало не по себе.
Вода приняла своего сына-предателя. Царь исчез. Хованья оглядела зал.
Одна за одной русалки опускались на колени перед Хованьей. Хрустели останки гребней.
Аглая
Аглая так и не придумала, как сбежать из светлицы. Она рассмотрела все картины по три раза. Она вскрыла каждый сундук.
Тот, кто жил здесь, любил книги. Аглая нашла сборник русских сказок. Он был напечатан на каком-то станке, уж больно ровными вышли буквы. Картинки к сборнику поражали искусностью. А русалки выходили очень похожими, словно художник бывал тут. Аглая пролистнула книгу. На одной странице была нарисована девушка с фотографии из избы знахарки. "Сирин — вестница печали, — прочитала Аглая, — потому царь подводный изловил ее да спрятал. Чтобы не несла печаль и криками своими Смерть не звала"
Горница у Сирин за спиной была очень похожа на эту. Аглая обернулась. На стене висел тот же лубок. В нарисованном окне было солнце, а наяву всходила бледно-зеленая луна. Художник точно бывал у царя в гостях.
Аглая пролистала до другой картинки. Там Сирин спускалась вниз, в полу зияла дыра. В горницу забегали вооружённые русалки. На переднем плане лаял белый пёс. Он скалился на русалок.
Аглая подошла к окну. Никакой дыры не нашла. Она опустилась на пол и пощупала его. Только доски. Словно изнутри послышался лай. Аглая приложила ухо к полу. Лай стал громче. Он исходил из- под кровати. Аглая полезла туда. Она ничего не увидела. Пришлось взять свечу со стола. Лай не умолкал. Следуй за белым псом, — вспомнилось Аглае. Подкроватье осветилось.
— К худу или добру? — спросила Аглая. Бабушка бы ответила, что к худу. Аглая начала двигать кровать. Пол замерцал и выдал свою тайну. Проступил люк, который чуть приоткрылся.
Под теремом растянулись подземные ходы. Аглая брела вслед за псом. Его мех белел в темноте. Аглая пробовала замедлить шаг — пес подбегал к ней и дергал за рукав.
— Да когда же мы придем? — в который раз спросила Аглая у русальей черноты.
Та не ответила, а за поворотом показалась дверь. Пес ринулся к ней. Аглая тоже.
Внутри было светлей, словно сюда забрела луна. Окон Аглая не увидела. Пес поскакал вперед и залаял. Он стоял у каменного мешка.
Аглая приблизилась
